Любимая лилия Жана

Волны. Тишина. На берегу было спокойно. Чайки пролетали над головами и кричали что-то своим сородичам, но это не отвлекало Жана. Он закопал свои ноги в теплый песок и наблюдал за восходом яркого солнца. Рядом с ним не было ни души, но от этого не становилось тревожнее. По-настоящему страшно становилось лишь потому, что его мысли неизбежно возвращались к Гнезду. Когда это происходило, он каждый раз встряхивал свою голову, пытаясь избавиться от появившихся картинок в голове. Помимо этого, в его голове тихим звуком играла какая-то французская песня, которую ему часто напевала Рене. Она говорила, что эта мелодия у нее ассоциируется с ним. Жан помнит, как он засмущался тогда. Наверное, это была мелочь. Наверное, нормальные люди не впадают в ступор даже от крохотного комплимента в их сторону. Но Жан не был нормальным, и никогда уже не будет. Слишком много дерьма он пережил за свои короткие девятнадцать лет. Слишком хорошо он помнит крепкие руки, что держали его, и грубый голос, заставляющий умолять. Слишком часто призрачные воспоминания перерастают в ужасные кошмары и сонные параличи, не дающие ему и шанса на отдых. Ну вот, он снова погружается во тьму. Порой кажется, что если он прожил всю жизнь не видя солнечный свет, что уже и в нем поселилось уныние и смерть. Он никогда не сможет выбраться из своего персонального ада. Прямо сейчас он сидит напротив огромного светящегося шара, тет-а-тет. Проблема заключалось в том, что он видит перед собой солнце, а оно его — нет. Когда из его кармана донесся глухой звук звонка, его руки уже дрожали. Он вцепился в мобильное устройство и спустя несколько попыток все же попал на зеленую кнопку «ответить». — Жан, — послышался мягкий голос из трубки. Моро не понял, почему, но при его звуке он моментально расслабился. До этого он даже не замечал, насколько были напряжены его плечи. Он промычал в ответ «мгм» и мог буквально увидеть улыбку девушки. — Ты ушел утром, я забеспокоилась. Все хорошо? — В ее тоне не было той жалости, которую так ненавидел Жан. Ее слова были наполнены пониманием и… заботой? Это было так странно ощущать, ведь до этого еще никто не заботился о Жане. Всем было абсолютно плевать на его чувства, на его выбор и на его слезы. Он поежился. Интересно, когда-нибудь в жизни он может освободиться от всего этого? Или цена его свободы — это вечные воспоминания об ужасе. Он понял, что молчит уже несколько минут, лишь когда на другом конце провода что-то с громким «бум» упало. — Прости, — незамедлительно сказала Рене, чувствуя, что отвлекла его от мыслей, — я такая растяпа. — Но Моро наоборот был ей благодарен за то, что она в очередной раз вытянула Жана из его же головы. — Я на берегу, — хриплым голосом отозвался парень. Это были его первые слова не только за весь их неожиданный разговор, но и за все утро. Предвосхищая вопрос Уокер он уверено заявил, — можешь прийти, если хочешь. — Рене ответила ему «через несколько минут буду, mon cher», а он лишь коротко улыбнулся. Это тоже было ему новинку — улыбаться, а главное — делать это искренне. Раньше это случалось только на различных интервью, где Жан силой выдавливал улыбку, чтобы не получить наказание. И хоть это ни разу не сработало, потому что Рико всегда находил к чему прикопаться («Ты недостаточно широко улыбнулся, шлюха, — сладко тянул Морияма, но Моро знал, что скрывается за эти тоном, и уже приготовился к новой порции ударов. Оставалось надеяться, что это были именно они, а не что похуже»), Жан все равно из раза в раз заставлял свои уголки губ подниматься. Но сейчас такого не было. Рене не осуждала Жана, если тот не был веселым. Даже когда он ворчал, упирался или не хотел что-то делать, она всегда уважала его выбор. Ему было не страшно выражать свои эмоции рядом с ней, потому что она его понимала. Мало людей могли прочитать Жана, как открытую книгу. Страницы в этой книге были написаны сквозь страдания, через метафоры и скрытый смысл, а также — на другом языке. Но Рене это не останавливало. Она словно делала подобное каждый день с самого рождения, ведь понимала Моро с полуслова. Никогда еще Жан не чувствовал себя таким любимым, как рядом с Уокер. Ветер тихо скулил, унося с собой листья, что упали с деревьев. На небе не было ни единой тучи, а цвет его голубой. Те места, которые ближе всех к солнцу, были похожи на полотно художника. На картине, открывшейся перед парнем, цвет желтых лучей переходил в насыщенный красный, из красного — в оранжевый, а из оранжевого — в голубой. Жан любил природу за те чудеса, которые она создает. Особенно сильно ему нравилось наблюдать за цветами, звездами и в целом небом. Он не был верующим или романтиком, но определенно знал, что для них с Рене на небе есть место. Он позволял хрупкой надежде поселиться в его сердце и заставлять думать, что после смерти они с Рене загорятся самой яркой бинарной звездой. Или они бы стали цветами. Жан начал увлекаться языком цветов совсем недавно, но это хобби приносило ему удовольствие и помогало справляться с тревожностью. Наверное, после смерти он бы стал синим ирисом. Он не сам выбрал именно этот цветок, ему об этом сообщила Рене. Узнав о любви Жана к этим растениям, она вместе с ним изучала язык цветов. Она даже подарила ему специальный сборник, где было написано про каждый существующий цветок. Однажды во время этого занятия она задумчиво произнесла: — Думаю, что ты ирис. Да, определенно он. Синий, — на недоуменный взгляд парня она просто хихикнула и продолжила смотреть с Моро книгу. «А ты — лилия», — подумал про себя Жан, но сказать это вслух не осмелился, — «такая же чудесная, такая же невероятная». Если бы Жан мог, он бы подарил Рене все цветы мира. Он бы вырастил свой огромный сад, где были бы собраны самые прекрасные растения. Моро пригласил бы туда Рене и с теплотой на душе наблюдал за ее неподдельно-детским восторгом. А потом, шагая вдоль разноцветных рядов, указал бы на белую сирень, за которой он следит с особой тщательностью, и поднял бы одну бровь. И тогда девушка бы рассмеялась и с самой нежной улыбкой произнесла «да, это мы». И эта улыбка предназначалась только для него. Жан не был романтиком, но рядом с Рене он был готов стать кем угодно. Ведь как говорил великий Виктор Гюго: «La vie est une fleur dont l’amour est le miel.». Ох, нет, похоже, Жан превращается в парня из той самой слащавой парочки. Хуже было то, что ему это нравилось. Сзади раздался приглушенный звук ботинок — это была Рене. Парень знал, что так она предупреждала о своем приходе, ведь если бы она не хотела, чтоб ее услышали — так бы и произошло. Он знал о том, что скрывает за собой прошлое Уокер, он знал, что она умеет быть бесшумной. Сейчас она задавала вопрос «можно ли мне присоединиться?». Жан испытывал смешанные чувства. Он все еще не мог привыкнуть к тому, что не всем безразлично его мнение, его наоборот учитывают. Кажется, это называется благодарность? Моро не был уверен. Сложно разбираться в своих чувствах, если всю свою сознательную жизнь ты их глушил и ненавидел себя за проявление эмоций. Странно было ощущать и не бояться. На теле вновь заболели шрамы. Моро встал с песка, повернул свою голову направо и наткнулся на карие глаза. Он чуть наклонился, вновь пытаясь разгадать девушку. Какие чувства может прятать под свою привычную маску Рене? Он вгляделся в ее черты лица, а она будто бы совсем не была против. У девушки были острые черты лица и маленький носик. Не густые брови, короткие ресницы и карие глаза с желтыми крапинками. Моро нравились ее глаза. Они объединяли в себе молочный шоколад с желтыми конфетами, название которых Жан не помнит, но это единственные сладости, которые ему нравятся. Или же коричневый песок с золотистым солнечным светом. Глаза — это самая очаровательная часть любого человека, это что-то, что хранит историю и показывает настоящие чувства человека. Жану пришлось пройти через многое, чтобы научиться маскировать свои эмоции и делать пустой взгляд и он с уверенностью может сказать, что у Уокер была ситуация не лучше. Девушка правой рукой заправила за ухо прядь упавших на лицо разноцветных волос. Рене — это ангел, сделанный из стали, это фея, прошедшая через муку и боль. Жан настолько увлекся своими гляделками, что не заметил, как другая рука Уокер находилась у нее за спиной, пряча что-то от взора парня. В любой другой ситуации он бы напрягся, а позже наказал себя за такую невнимательность. Но это была Рене. Такая до боли знакомая Рене, которая из раза в раз спасала его, не задумываясь о себе. С ней было безопасно. Моро кивнул подбородком в то место, где скрывалась левая кисть. — Ох, — вздохнула она и ее брови поднялись вверх, — совсем забыла. — Он не понимающе уставился на нее. Одним ловким движением Рене вынула из-за спины небольшой букет свежих желтых тюльпанов, состоящий из трех цветков. Если бы Жан мог, он бы улыбнулся, но его лицо сохранило невозмутимое выражение. Уокер всего лишь кивнула с полным пониманием. Она подошла поближе, сокращая дистанцию, но не врываясь в личное пространство. — Ну, как тебе идея? — Не было даже намека на давление, Рене просто спрашивала и давала осознание, что в случае отказа примет его ответ и не станет уговаривать. Что она все поймет. — Я думал, что мы уже тут, — он дернул плечами и опустился на привычное место. Волны очень близко подплывали к его ногам, но не касались их. Рядом с ним присела и Уокер, не заботясь о своей одежде. Она — предварительно положив цветы на себя — также, как и Моро, выпрямила ноги, а руки расставила назад и оперлась на них. Ее голове поднялась наверх и глаза прищурились от яркого света. Они молчали, и это было хорошо. Это было так правильно — ощущать присутствие Рене рядом. Солнце уже почти полностью вышло из-за линии горизонта. Жан много думал о том, заслуживает ли он всего этого. Ему было страшно, вдруг это все — очередной сон. Что, если прямо сейчас он в Гнезде у самого дьявола, а это все его воображаемая реальность? Он так боялся упустить все это. Живот крутило лишь от одной мысли об этом. Он нахмурился и чуть ближе подтянул к себе ноги. Рене, конечно же, не упустила это из виду. — Можно взять тебя за руку? — Уокер вытянула свою руку в сторону парня, а тот с легкостью вложил в нее свою. Это заземляло, это было приятно. Обычно любой контакт кожи о кожу напрягал Жана и заставлял испытывать дискомфорт, но ведь с ней все было не так, как обычно, верно? — «En sa beauté gît ma mort et ma vie», — тихо промурчал Жан. Несмотря на все его усилия сказать это как можно тише, Рене все равно разобрала его бурчания и тихо хихикнула в ответ. Это был самый лучший звук, который в последнее время слышал Моро. Вновь подул легкий морской ветер, и Жан в который раз вспомнил очередную ужасно милую цитату про любовь. Аккуратными движениями, он вырисовывал круги и другие каракули на тыльной стороне руки Рене, на что она чуть сильнее сжимала кисть парня. Он позволил расслабиться своему телу рядом с Уокер. Жан откинул голову назад и любовался тем видом изумительно-красивого неба, который открылся ему. Было слышно шум моря, который еще сильнее изгонял тревогу из сознания Моро. Он вдохнул полной грудью соленый воздух. Возможно впервые за долгое время он почувствовал себя счастливым и, наверное, за всю свою жизнь, он впервые ощутил себя свободным.