Зачем дьяволу читать?

Перекресток у блошиного рынка пропитан нищетой. Помои плещутся о грубую подошву туфель. Повезет, если никто из окна не выплеснет на голову прокисшую брагу. Рафаил ненавидит нижний город сильнее, чем отеческий дом. И даже запахи грязи, похоти и незаконной наживы не заставляют его спускаться на дно человечества. Но сегодня у него особая сделка. И встреча с компанией авантюристов кажется настолько же неминуемой, как падение Нетерила. Искатели приключений скрывают отчаяние за торгами, и Рафаил сладко улыбается. Когда в голове шевелится чужой противный голос, все они выглядят обессиленно. Изможденно. Как много каждый из этой разношерстной шайки готов отдать за минуту блаженной тишины? Тав мнется, идет на попятную, упирается обломанными тифлинговскими рогами. Пытается делать вид, будто в рукаве хранится еще с полсотни козырей, но страх в ее глазах выдает правду. У них нет других вариантов, а Рафаил просит не так уж и много за их жалкие жизни. Души этих скитальцев можно брать за бесценок, но у них есть амбиции. И надежда. Он видит, как спутники недовольно косятся в его сторону, нашептывают что-то на ухо напряженной Тав. Да что толку, если она уже сделала свой выбор, едва ступила в эту комнату? Девчонка угрюмым взглядом ковыряет обивку бархатного ковра, мечется глазами по стенам и резным колоннам. Решается. Корона Карсуса за Орфический молот — какой обмен может быть достойнее? — Зачем дьяволу читать? — спрашивает она вдруг, заостряя внимание на книжных полках. Смотрит в ожидании на замершего камбиона, на его вздымающиеся при каждом глубоком вздохе плечи. Что-то в его напряженной спине отдает поражением. Тав понимает это слишком поздно, когда тот щелкает пальцами и выпроваживает их взашей. Быть может, он просто не в духе. Быть может. Рафаил переворачивает вверх дном весь свой дом. Бесится, как сорвавшийся с цепи пес, и ни преданная Корилла, ни Хаарлеп не в силах унять его. Только когда растревоженные языки пламени утихают под алой кожей, он утыкается растерянным взглядом в камин. Иллитидская выскочка. Она могла сказать что угодно, но решила задать вопрос именно о книгах, тупым ножом врезаясь в давно забытое и похороненное. Он помнит эти слова. Дурные, с легкой хрипотцой и вызовом. Это было почти вчера. Это было несколько веков назад. Что для бессмертного создания годы, если не пыль, собирающаяся на книжных полках? «План был прост: прийти, украсть рукописи о затерянных лабиринтах Пустошей и смыться», — кажется, так она говорила ему. Та бесовская эльфийка, которую он словил на краже одной из книг своей бесценной коллекции. Ее выжженные на южном солнце волосы мечутся перед ним нечеткой рябью. Можно отсечь ей руку или вспороть живот за посягательство на Дом Надежды — святую святых. Рафаил выпускает из-за спины крылья и поднимает воровку над полом за узкое запястье. Воркочет с неприкрытым довольством и удивлением. Она намертво прижимает к себе фолиант, будто все еще верит, что ей удастся выбраться отсюда живой, да еще и прихватить с собой наживу. Забавное маленькое создание. Неплохо подойдет для настенного ковра или обивки стула. Он касается когтями ее подбородка, скользит ниже, царапает протертую ткань рубахи, разрывая ее на пупке, — знает, что сейчас за спасение она будет готова отдать все и даже больше. Но девчонка дико рычит в ответ и больно кусает его за палец. — Я вырву твои руки, поганый дьявол, если еще хоть раз тронешь меня! Рафаил от неожиданности выпускает ее запястье. Глупо моргает с давно позабытой растерянностью. Это мелкое эльфийское отродье едва дотягивается ему до локтей — если он захочет, то переломает ее хребет одним только хвостом. Но она хватается за кинжал и напоследок хорошенько прикладывает Рафаила рукоятью по ладони. Не сильно, с непонятной ему несуразной обидой. Будто он обычный смертный, запустивший бордельской девке руку под юбку, не заплатив. Густое потрескивание в воздухе выбивает его из оцепенения с запозданием. Портал схлопывается прямо под носом, унося с собой дорогой фолиант и воровку в два счета. Рафаила впервые обвели вокруг пальца. В следующий раз он ощущает вторжение в свой дом поздним вечером через несколько лун. Чаша с луговым чаем трясется на столе от крохотного скачка магии. Девчонка даже не скрывается, смотрит на него с другого конца комнаты с бестолковым бесстрашием. Смертная, побывавшая в его доме без приглашения, да еще и улизнувшая из-под носа с украденной добычей. Укусила его за палец и даже не вздрогнула, ну надо же. Рафаил молча потягивает чай, с любопытством оглядывая ее упрямо вздернутый подбородок. Вызов в глазах, которым она пропитывает даже клубящуюся темноту по углам, смакуется на языке морской солью. Он может испепелить ее прямо сейчас, и на этот раз маленькая воровка даже пискнуть не успеет. Но Рафаил ждет. Нечасто у него бывают столь самоуверенные гости. — У меня достаточно редких фолиантов, которые можно продать на черном рынке по цене чужой жизни, дикая кошка, — тянет он намеренно лениво. — Не стесняйся. И она не стесняется. Подходит к его бесконечным полкам, осматривает пыльные корешки и, будто в укор ему, чихает. Рафаил разглядывает открывающуюся перед ним сцену на грани восхищения и непонимания. И начинает думать, что ему следует почаще бывать среди смертных — иначе он совершенно разучится распознавать их действия, мысли и желания. Девчонка тянется на носочках до полки на пару голов выше ее самой. Подцепляет пальцами историю падения одного из давно забытых архидьяволов. Рафаил пытается прикинуть, что с оборванной одеждой и чумазым лицом ей этой книги хватит до конца жизни, чтобы ни в чем себе не отказывать. Воровка. Наверняка родом с каких-то городских трущоб, взрощенная голодом и воспитанная мясниками с улиц. Что ему до нее? Что толку с души, которая не стоит и гроша? Зато из ее тугих мышц выйдет отличное жаркое. Впрочем, костлявое мясо ему не по вкусу. Ее зовут Кай — не имя, а кличка. Возможно, из нее получится неплохой домашний питомец. Рычит и огрызается она не хуже дворовой собаки. Он сам не успевает понять, откуда узнает это о ней. Просто девчонка садится на его любимое кресло у камина, открывает книгу и читает. Иногда отрывается, задумчиво утыкаясь взглядом в стену или свечи на столе, и бормочет что-то несуразное, вроде: «Как ты спишь с таким хвостом?» или «Зачем дьяволу читать? Ты же видел все это своими глазами». Еще она рассказывает о городе, в котором выросла. Об имени, которое ей дали улицы. О коте, которого зарубил стражник за украденный кусок мяса. Рафаил все пытается понять, что смертная делает в его доме. Почему она все еще жива? Почему он сидит и слушает ее бормотание с дозволительной снисходительностью? Следовало давно подвесить ее у входа. За проникновение. За кражу. И за укушенный палец. Кай ставит книгу обратно на полку и хмурится, щелкая пальцами. С рук срываются только крохотные искры магии. Как будто бы Рафаил позволил кому-то использовать одну и ту же лазейку дважды. Ему хочется рассмеяться с ее наивности, но девчонка поднимает на него такой взгляд, что смех встает комом в горле. — Верни меня домой, дьявол, — она капризно топает ногой. Смотрит на него сурово, будто он — провинившийся мальчишка. Рафаил не сдерживает изумления и слабо машет рукой в дозволительном жесте. Кай исчезает. На этот раз он не досчитывается пары серебряных кубков и гравированных приборов. На этот раз он смеется с затухающей досадой. Дважды отпустить воришку — наверное, он стареет. В третий раз Кай появляется в его доме через год. С рассеченной бровью и сладким запахом крови, хлестающей из продырявленного бока. Плюется ядом и смотрит на него с прежним вызовом, будто это он в который раз вломился в чужой дом без спросу. — Забери свою поганую книгу, проклятый бес, — хрипит она, кидая на пол ту самую рукопись. — Из-за нее одни проблемы. Она пятнает кровью его любимый ковер. Наверняка хочет улизнуть снова, но падает без сил посреди гостиной. Из открытого портала все еще слышатся шум, возня и чьи-то угрозы. Кажется, маленькая эльфийка перешла дорогу не тому господину. И Рафаил делает то, что умеет лучше всего — заключает сделку. Ее душа ничего не стоит, но ей об этом знать необязательно. Ей, дерзкой воровке, ценна собственная шкура, которую Рафаил услужливо оставляет при ней. Залечивает раны, с легкой ухмылкой игнорируя ее взгляд волком. Обещает защиту. Даже покровительство, если ей захочется. А ей захочется, он уверен. Душа в обмен на жизнь — скучнее и нарочно не придумать. Но Рафаил истекает слюной, представляя, что это крохотное зверье теперь будет принадлежать только ему. Под ее тихие хрипы он нарочито медленно выжигает свои инициалы поверх ее загорелой кожи. Между лопаток теперь красуется клеймо, и она сворачивается упрямым комком у камина, поджимая губы. Не стонет от боли, не плачет. Смотрит прямо в глаза с очевидным желанием разорвать его глотку. Ничего вкуснее этого в его жизни уже не будет. Смертный на грани смерти — чистейшее согласие. Сладкая агония. Злополучную книгу она возвращает. Говорит, тогда ее господин предложил выполнить добротный заказ. Прийти, украсть, ускользнуть. Вот только он не упомянул, что врываться придется в логово дьявола. А она как открыла фолиант, так и погрузилась в него с головой. Читала, не отрываясь. Потому и сбежала и с книгой, и с деньгами прихваченными. Один раз ей это удалось. И второй. И даже третий. А потом в одном из мелких торговых селений головорезы господина отыскали ее светлую макушку, вот Кай и заявилась сюда. Вслух она ничего не говорит, но Рафаил знает: девчонка пришла в поисках безопасности. Единственного места, где ее не втоптали ногой в грязь. Где не опустили лицо в бочку с рыбными потрохами. Кай исчезает и появляется в его доме, когда взбредет в голову. Иногда она пропадает на годы. Звериный оскал и враждебность сменяются на тихое прирученное рычание. Она уходит на охоту и возвращается с новыми трофеями. Чьими-то зубами, выбитыми в драке. Золотыми запонками. Срезанными клочками кожи. Рафаил может натравить своего спускового пса на весь мир и будет знать, что она вернется с добычей. Но добыча ему не интересна. Все, что он ценит в сделке, возможность коснуться ее пожженной, неровной кожи, залечивая очередные смертельные раны. Отвести челку с лица, пока она спит. Сжать хвостом ее горло до онемевших щек. Он любит клейма, горящие на ней после встреч. Следы от зубов и когтей, раздирающих ее плоть. Кай красиво кричит от боли, еще красивее — от наслаждения. И все это принадлежит ему. И сейчас, и даже после ее смерти. Ничто во всех девяти преисподних не вызывает у него подобного. Маленькая дерзкая воровка становится его воровкой. Она крадет для него. Убивает ради него. И послушно возвращается к ногам. Сначала требовательно тычется лбом в колени, несдержанно покусывает его пальцы. А когда Рафаил нахмуренно отмахивается, вчитываясь в очередной важный документ, Кай достает клинок. Они часто сталкиваются в нешутливых поединках. Рафаил всегда выигрывает, потому что его прирученное зверье не боится смерти. Кай царапается, бьется и кусается. Она никогда не бывает ласковой. Она никогда не дается без боя. После долгих, изматывающих ночей Кай задумчиво рассматривает его хвост, оглаживает пальцами крылья, укутывающие ее покрывалом. И, как и прежде, бормочет несуразные вещи. Обещает вскрыть его глотку. Пронзить грудь, пока он будет спать. Она клянется, что однажды заберет его душу точно так же, как он забрал ее. Кай еще не знает, что сделала это давным-давно. Чаще всего она, конечно, с прежним любопытством касается пальчиком его подбородка и спрашивает: «Зачем дьяволу читать? Столько историй, которые ты видел своими глазами. Столько пергамента, который ничего для тебя не стоит». Его книги Кай любит сильнее, чем собственные кинжалы. У полок, набитых историями и пылью времен, она проводит намного больше времени, чем где бы то ни было. Зарывается в свитки, строит вокруг себя целые города из фолиантов, и сидит между ними сутками напролет. Спит, уткнувшись носом в очередной разворот. Ей всегда бывает мало трех вещей: крови, Рафаила и знаний, до которых она вечно голодна. Редкими вечерами, когда зов городов и приключений утихает в голове его маленькой воровки, она растягивается у камина. И читает ему вслух все, до чего доберется. Она рассказывает ему о людях, с которыми повстречалась. О жизнях, которые отняла. О любимых героях древности, которые прозябают на страницах и медленно превращаются в труху. День, когда он видит свое ручное зверье в последний раз, Рафаил помнит смутно. Пара недобитых после далекого свержения наутилоидов проплывают над малозаселенными городами и деревушками. До него доходят слухи и пересказы. Рафаил потирает руки в предвкушении: сколько смертных будут в отчаянии, чтобы обратиться к нему? Вернуть своих близких. Услышать их голос напоследок. Попрощаться. Внутри ликует томительное ожидание. Он хочет посмотреть в глаза несчастных и увидеть там сладкую боль. Жаждет произнести собственными устами правду: у тех, кто превратился в тварей с щупальцами, нет души. Она исчезает и растворяется в небытие. Рафаил не сразу ощущает это паскудное чувство, отзывающееся дрожью между лопаток. Тревожное опустошение, как в тот день, когда с многочисленных полок пропала бесценная книга. Его обокрали. Только теперь вместо фолианта он не досчитался своей собственности. В списках сделок медленно стирается имя Кай. Распадается прямо на глазах их договор. Где-то сейчас она корчится от боли, теряет остатки человеческого рассудка, и клеймо дьявола на спине зарастает склизкой кожей. Это было почти вчера. Это было несколько веков назад. Что для бессмертного создания годы, если не пыль, собирающаяся на книжных полках? Рафаил сбивчиво моргает, протягивая ладонь к языкам пламени. Щелкает пальцами, и посреди его разгромленного жилища возникает Тав с настороженным удивлением. Руки подрагивают от готовности к бою, глаза — от страха. Он заключает сделку. Отдает молот, берет с авантюристов кровную клятву, что корона Карсуса будет в его руках. Глядит во встревоженные глаза, пропитанные недоверием, и вдруг тихо смеется. — Я читаю, чтобы помнить о своем прошлом, маленькая пташка, — говорит он вдруг. Между лопаток ноет. Горит. У него украли все. И это все он собирается вернуть. Рафаил не уточняет, а Тав так и не решается поинтересоваться. Ей нет дела до дьявола. Он читает, чтобы помнить, как пальцы его ручного зверья скользили по хрупким страницам. Как тихо она зачитывала строки мертвых поэтов. Как ластилась к ногам у камина и ненадолго прятала иголки, мурча под его когтистыми пальцами. Когда отряд героев надевает ему на голову корону, Рафаил четко знает, что никакие девять преисподних ему не нужны. Со вселенной он заключает свою собственную сделку. Самый могущественный артефакт в обмен на душу маленькой воровки. О своем выборе он ни капли не сожалеет.