Губная гармошка

Эонвэ был довольно угрюм и сидел на лондонском вокзале серой тенью, до которой дела никому не было. Ну сидит себе молодой угрюмый английский господин, поправляя пиджак и смотря на проходящих пустыми глазами, ну ждёт поезд, попеременно проверяя, на месте ли худой чемодан. Возможно, господин едет в соседний город, поэтому вещей ему надо немного и в большом багаже просто нет никакой нужды — но это его дело. У каждого здесь свои дела, да. Свои дела были и у чернющего разноглазого кота, который повидал уже не один поезд и не один город, а так же страну. Среди работников железной дороги и разных хозяйств, находящихся близко к рельсам, по которым грохочут составы, дымя и пронзительно гудя на всю округу, о нём уже давно ходили разные легенды. Даже метро котик своим вниманием не обделил: и там историй про него хватало. И на флоте была пара легенд, но моря котик не любил. Поговаривали, что раньше этот странный кот был юношей, любившим путешествия. Где-то говорили, что он с ведьмой спутался, а та его и превратила в кота, мстя за что-то. А где-то поговаривали, что кот и сам колдун, просто добрым стал, когда возможность путешествовать появилась и он отдал свой человеческий облик, чтобы грехи искупить. Но ближе всего к правде были дети, с которыми котик тоже часто путешествовал: они его эльфом называли. Котиком-эльфом. Кано давно потерял привычный облик. Перемололо его время в труху, а трухи той хватило — да вот только на четыре лапы, некрупную, по аманским меркам, тушку, морду, уши да хвост. Но если тела прежнего не было — то вот память осталась и старого знакомого не узнать — ну было бы сложно очень. Он запрыгнул на лавочку к Эонвэ, оставив свои дела, которые, в общем-то, могли подождать. Ему без разницы было на направление, можно было его легко сменить, потом выбрать ещё какое-то — и кто что скажет? Котом хорошо было быть: кто ты, что ты делаешь и для чего никому не важно! И можно вот так взять и все планы поменять. И подлезть лобастой головой под руку угрюмого не-английского господина, нагло пачкая пыльными лапами выглаженные чёрные брюки. — Мяу? Эонвэ обратил на него внимание давно, но молчал. Старый знакомый хорошо знаком ему не был, но даже такая весточка из прошлого несколько напрягла: где одна весть — там и две других, а за ними ещё три. — А тебя, друг, смотрю потрепало изрядно... — наконец сказал он на английском. Не хотел привлекать внимания. — Что, теперь ездишь на поездах да охотишься на вредителей? — Мяуррр... — подтвердил Кано. И подставил ушко под пальцы майа, как бы спрашивая, мол, не так уж и плохо я устроился, да? — Как есть кот. — усмехнулся Эонвэ. — Прижился ты тут. А я вот до сих пор не могу понять, чем мне заняться: всё такое чужое, хотя уж не первый век моей тут жизни идёт. Не хватает мне чего-то... — Мурк? — Да не знаю я, чего. — вздохнул. — Паршивое такое ощущение. Будто бы жить разучился. — Пфыр... — А может и не умел? Эонвэ замолчал, гладя кота-эльфа по чернющей шерсти, а тот довольно жмурил разноцветные глаза и урчал громко, но мягко. Идиллию их разрушил пришедший поезд: Эонвэ пора было идти. — Извини, певец: пора мне. — Мурф... — Не скучай. Эонвэ влился в толпу спешащих на посадку джентлеменов, дам и детей, а кот, потянувшись, встал и пошёл куда-то по своим делам. И, почему-то, к голове состава. *** Машинистов Кано всегда первыми предупреждал о своём появлении. Запрыгивал в вагон, добегал до кабины и скрёбся в дверцу, а когда ему открывали — мяукал приветственно-громко, заходил, потирался о ноги человека, себя давал погладить и убегал. — Видел, Джордж? Не вздумай этого кота обидеть. — сказал машинист, приглаживая бородку. — Хороший знак, что он к нам пришёл. Хороший. — Это тот самый кот? — молодой парень глянул коту вслед. — Огромный! Разве ж бывают такими кошки? — Этот — бывает. А об остальном не думай. Сливок ему оставь только: молочная душонка этот усатый. — А имя у него есть? — Да по-разному его называют. — машинист глянул из кабины, но люди ещё садились в вагоны. — Вздорные пассажиры зовут заразой и бродячим, дети называют котика эльфом, причём все, даже если первый раз видят, а уставшие взрослые по-простому кличут: Мурлыкой, Чернышом, Грачиком. — и хмыкнул, вспомнив что-то своё. — Я бы, всё же, склонялся к детской версии. Ведь действительно этот кот не кот ну ни разу!. Джордж тоже подумал, что как-то Эльф подходит, но не полностью. Ближе всего прочего, но всё равно не то. *** Поезд тронулся. Тяжко сдвинулся, пыхнул, загудел и начал набирать ход, громыхая колёсами по рельсам. Люди в поезде гомонили: весело, зло, устало, раздражённо. Играли в карты, доставали еду, готовили документы и билеты для проверки, успокаивали детей, размещались на полках, распихивали багаж, а когда все разложились — принялись и знакомиться. — Меня Павел зовут. — молодой парень, светловолосый, кареглазый, в тельняшке, улыбался. — Я к родителям еду в Ньюкосл. И, надеюсь, к невесте! — Эван Смитт. — представился Эонвэ. — Я еду в Скарборо. Отдохнуть от лондонской суеты и просто сменить обстановку. — Мари Смитт. — представилась молодая девушка с растрёпанной косой и в не сильно опрятном платье. Их в купе пока что было трое: Эонвэ, Павел и Мари. Павел вёз с собой большой багаж, а Мари и Эонвэ — по небольшому чемодану. Но у Мари с собой была губная гармошка и потрёпанная нотная тетрадка. — А ты, сестрёнка, играешь? — Павел улыбнулся. — Сыграешь нам? — И не сестрёнка я тебе! — смутилась девушка и отвернулась. — А ему? — не растерялся Павел. — Мы однофамильцы. — кивнул Эонвэ. — Но не брат с сестрой. — Лучше ты скажи, что она тебе сестра. Её ж, вдруг что, и в участок забрать могут: невысокая, растрёпанная, платье измято. Скажут, что, дескать, девка лёгкого поведения — и пиши пропало! — Впервой мне, что ли, удирать? — буркнула Мари. — Скажу, конечно. — А? Правда?! — Мари свесилась с полки и улыбнулась Эонвэ. Зелёные глаза девчушки блестнули радостью. — Спасибо! — Не за что, Мари. — улыбнулся ей Эонвэ и подумал, что они действительно легко сойдут за брата с сестрой: оба светловолосые, кожа загаром тронута — типичный рабочий класс. А что Мари растрёпанная — так девчонка совсем, озорничает. Плохо что ли? Или нашёл он её спустя несколько лет после смерти родителей. Тоже случай нередкий. — Ну, раз такое дело, то я вам сыграю! — Мари довольно лихо перекувыркнулась и села к Эонвэ на полку и только после сообразила, что разрешения на радостях не спросила. — Извини... ты не против? — Ничуть, сестрёнка. — улыбнулся он. Мари улыбается ему в ответ — и начинает играть. Губная гармошка — инструмент довольно двоякий. Многие воспринимают его как инструмент заключённых или рабочих-пропоиц, но, почему-то, в руках Мари поёт губная гармошка иначе: нежнее и ласковее. И в целом мелодичнее. И играет девушка... с душой. Вкладывая себя в мелодию. И это цепляет мгновенно. Всё же, в музыке, как и в любом творчестве, без души нельзя. Сколько Эонвэ видел и слышал бездушных произведений, илеальных с точки зрения исполнения, но никаких? Бесчисленное множество. Мари была из тех, кто вкладывался, не стремясь ни к чему, кроме как просто показать миру, что у неё на душе. И не только Эонвэ это почувствовал: из коридора кто-то начал подыгрывать девушке на гитаре и ближайшие купе замолкли совсем. Остались только музыка, стук колёс, какая-то особенная атмосфера и мелькающие за окном пейзажи. И чёрный кот, невесть знает как просочившийся в купе. Эонвэ только улыбнулся чёрному усатому и похлопал по простынке рядом с собой, мол, иди сюда, чего сидишь-то на пороге? Так они и ехали, казалось, какую-то вечность: неизвестный гитарист в коридоре, Мари, играющая на губной гармошке, улыбаюшийся чему-то своему Павел, Эонвэ, снова зарывшийся в густую шубу урчащего Кано пальцами и много людей, которые просто слушали этот странный дуэт. Или трио: поезд будто бы тоже стал частью мелодии. Потом музыка, конечно, кончилась, но они, все те, кто слушал, ещё долго молчали, наслаждаясь очарованием отзвучавшей мелодии. *** — Если честно, Мари, это восторг! — первым нарушил тишину Павел. — Спасибо, но я ведь не одна играла... — смутилась девушка. — Извините, а можно? К ним в купе заглянул мальчишка, с виду так лет шестнадцати, но возраст ему умаляли рост и то, что он был восточанин. Китаец, очевидно. И за спиной у него как раз была уже зачехлённая гитара. — Заходи! — улыбнулся Павел. — Ты подыграл? — Да. — кивнул парнишка. — Меня зовут Бим Киан. Бим — фамилия. — Очень приятно познакомиться, Киан. — Эонвэ протянул руку для рукопожатия и представился сам. — Эван Смитт. Эта девушка — Мари. — А я Павел! — и тоже пожал руку новому попутчику. — Ты куда едешь? — В Сандерленд. У меня там мама и сёстры, а я на заработках был в Лондоне. — О, так это за станцию до Ньюкосла! — И через две от Скорборо. — подметил Эонвэ, всё ещё поглаживая кота. А потом глянул на Мари. — А ты? — А я... — вздохнула. — А я просто взяла билет до конечной... — У тебя беда случилась? — Киан осторожно снял гитару и положил к стенке. — Не то чтобы... точнее, да, но давно. Понимаешь, моя мать умерла от тифа, а отец был шахтёром. Он растил меня один и не как девчонку. Да и я не хотела б так расти... я спокойно управляюсь с лошадью, мне далеко до всяких чопорных леди, да и просто до обычной англичанки. Я в жизни не носила корсет. Никакой. А тут отца не стало: его астма задушила... и на пороге возникла тётушка Элизабет! Она удачно выскочила за торговца с долгами, но своих дочерей должникам раздавать не хочет, по родственникам победнее собирает. Вот я и сбежала с теми, кого отправляли на разработку нового месторождения, приписав себе три года. А там и сверять-то никто не стал... Да и дядя Гарри поручился за меня. А потом дал денег, документы велел беречь, посадил на поезд до Лондона и сказал, чтобы я до конечной билет взяла на этом направлении и обживалась в деревеньке Мормари — это на севере Ньюкосла. Сказал, что там у меня есть возможности. — Мормари — это деревня вдов. — Павел покачал головой. — Туда бегут девушки, чьё положение крайне печально. Но ещё говорят, что это деревня ведьм и я, кстати, склонен в это верить: моего отца вылечила от чахотки одна из живущих там женщин. Дала какой-то настой — и через месяц о недуге ничего не напоминало. — В Монмари живёт много моих знакомых. Там неплохо. — Эонвэ хмыкнул. — А мистер Гарри — к кому он тебя направил? — К некой Айке. Странное имя, если честно. А если не найду — сказал спрашивать некую Джиневру Ла'Фэй. Кано вдруг потянулся, встал, мяукнул и перелез к девушке, устроившись и на её коленках, и на коленях Эонвэ. Размеры ему вполне это позволяли. — Кано, имей совесть, а? — фыркнул майа. Кот ему ехидно мяукнул, нагло щуря глаза. — В общем, давай так. — Эонвэ отмахнулся от кота. — Ты выходишь со мной на станции Скорборо, мы напишем Айкавэн письмо, что я тебя встретил. В Скорборо есть хороший колледж. Там на ветврачей учат и у меня есть знакомые профессора. Да и я, если что, поднатаскаю в чём-либо. Отучишься — и в любом хозяйстве тебе место найдётся. А взамен, — Эонвэ подмигнул. — Будь мне сестрой. У меня совсем нет семьи и если уж судьба так распорядилась — почему бы нет? Кано едва успел спрыгнуть на пол, чтобы его не зажали в объятиях и не оглушили радостными криками. *** С той поездки прошёл не один год — и снова на лондонском вокзале сидел молодой английский господин, но он уже не был угрюм. Он играл на губной гармошке, а игрой наслаждался большой чёрный кот и двое детей, которые ехали на лето домой. — Дядя! Дядя! А ты сыграешь ту песенку, что играла мама, когда познакомилась с папой? — спросила одна девочка, темноволосая и зеленоглазая. — Анриэль, всё было чуточку не так. — хмыкнул подошедший Павел. Его жена, Анна, держала на руках долгожданного сына. Малышу был уже год. А пять его сестёр уже были сбыты к счастливым бабушкам и дедушкам. — Ту песню ваши родители играли вместе, даже ещё не зная друг друга в лицо. Но, надо сказать, такой интересный способ общения оказался неожиданно удачным. — В их случае, дорогой. — улыбнулась Анна. Она была белокурой и голубоглазой женщиной, из-за невысокого роста кажущейся очень миниатюрной, особенно рядом с высоким и широкоплечим мужем. — Не каждому так может повезти. — Само собой, дорогая. — кивнул Павел, приобнимая супругу и целуя сына в макушку. — Но Киан и Мари оказались очень хорошей парой. — Мяур! — согласно сказал кот, довольно щуря разноцветные глаза. — Но пусть дядя всё равно расскажет и сыграет! — потребовал брат Анриэль, Шэнли. Он был рыжим и темноглазым мальчишкой, которого немного обсыпало веснушками каждое лето. — Он же всегда говорит, что после той поездки начал играть. И что тогда же назвал маму сестрой! — Ох, мелочь... — усмехнулся Эонвэ. — И расскажу, и сыграю. Но гитары ни у кого нет, так что полную версию произведения вам всё равно требовать с родителей! Поезд издал гудок, оповещаюший о начале посадки и Кано, спрыгнув с лавочки, побежал к голове состава, чтобы поурчать машинисту Джорджу, выпросить сливок и отправиться уже в купе к Эонвэ и его племянницам.