Партия

- Нет, нет, не врите ни мне, ни себе. Я не настолько глупая, Михаил Дмитриевич. Вы смотрели не на меня, а на Варвару. А я была верна Ипполиту, - говорила девушка, сидя в вагоне перед Соболевым, что невесомо касался её рук чуть склонившись к ней. - Варвара будет с Петей, вы это сами знаете, потому и переключились на несбывшуюся вдову, что уже который месяц оплакивает ушедшего. Я небывалая дура, ведь бегала за ним. И ведь мне это нравилось... Слова ручьём лились, невзирая на какие-либо преграды, кажется, будто бы и под лежачий камень попали, стоило бы появиться ему здесь, в этом вагоне. Д'Эвре тихо слушал, сидя не так далеко от несчастных звёзд этого русско-турецкого театра, одна из которых безвозмездно делилась своим сиянием. Было ли на душе француза что-то совсем несвойственное ему? Никто и не ответит. Командиры, советники и все остальные решили тактично отвернуться и сбиться в противоположный угол вагона, дабы не смутить сильнее и без того неловко себя чувствующую мадмуазель. - Анастасия Николаевна, вы додумываете за других, - необычайно спокойно произнес Мишель поглаживая большим пальцем руку девушки. Прямого прикосновения "кожа-к-коже" не было, но даже через ткань двух перчаток, его и её, чувствовалась сила, с которой и головы башибузуков отлетали с плеч, а солдаты Плевны лишь почуяв приближение Ахиллеса, оставляли позиции. Тепло. Горячо. Но всё равно не понять какими сейчас были его руки. Большие, крепкие и цепкие. Уж Анастасию Николаевну он схватил. Правда, в одной его руке была сама цепь с замком, а в другой ключ от неё же. Девушка не была взаперти, у нее был выбор. - Я сбрею даже эти чёртовы бакенбарды, оставив только усы. Лишь ответьте. Скажите. Прикажите! Говоря, Соболев склоняет голову ниже, касаясь лбом сложенных ладоней девушки, тихо шепчет что-то на подобии мыслей вслух перед боем, чуть-ли не садясь полностью на колени. Поставить прославленного на всю Россию Михаила Дмитриевича Соболева на колени?! Немыслимо! - Михаил Дмитриевич, встаньте, - тихо говорит вновь смущенная ситуацией дама, - негоже такому человеку, как вы, в таком положении представать перед своими подчинёнными. - Если это ваш приказ, Анастасия Николаевна, то я встану, ежели нет, уж извините, - чуть приподнимая голову, всё тем же бархатным басов говорил Ахиллес. Он готов был вновь биться с турками, вновь прорваться в Плевну и вновь отступить, но лишь бы неуверенная в себе особа, что сидела перед ним, согласилась, ответила ему взаимностью, невзирая на статус обоих. Неподалёку Шарль разливал вино, что-то слушая, а иногда и вставляя свои пять копеек в разговор, завораживающе картавя. Будь кто-то в этот момент повнимательнее, непременно заметил бы и изменение в его поведение, что нельзя было объяснить чрезмерным употреблением алкоголя. Он изучал и анализировал. И делал это слишком открыто, понимая, что всем до этого не будет дело, а в первую очередь, это никто не заметит. Рука теперь осторожнее обхватила чужую, целую тыльную сторону, закрытую белой перчаткой. Глаза словно у неопытного глупого щенка, окрыленного, озорного, а с другой стороны, как у старого пса, мудрого и знающего чуть-ли не весь ход событий. - Не могу, не могу, - тихо произносила Анастасия, пытаясь не смотреть в глаза этого генерала в белом, чистейшем мундире с множеством наград. Самый настоящий дьявол, только слишком добрый... Одни противоположности. - Я не заставлять вас буду, а слушать, Настасья Николаевна, - позволяя себе эту фривольность, проговорил Соболев, смотря собеседнице прямо в глаза. - Будто нужна мне ваша Варвара Андреевна, если не за неё, а за вас я бросал перчатку в грудь офицеров из Букарешта, что позволяли себе отпускать непростительные шутки в вашу сторону, кидали совсем животные взгляды на вас. Вас я защищал, отбивая Плевну, а не её. Девушка отвернулась. Теперь совсем не хотелось смотреть ему в глаза. Стыдно стало за своё поведение, за действия. Стыдно, что бегала как молодая дура, нет, без "как"... Она, молодая дура, бегала за тем, кто каждый вечер танцевал с новой в Букареште и каждое же утро рвал цветы другой. Неуверенность влечёт за собой проблемы и боль. Но чем она заслужила такого отношения от Соболева? Внешностью она не вышла. Подумаешь, эти светлые волосы и голубые глаза. А Мишель... Статный, в самом расцвете сил мужчина, что в бою отличается своей рискованностью, смелостью и бесстрашием. Хоть иногда и слишком честолюбив, но это не уродует его. И как же объяснить ему, что Анастасия вовсе не подходящая и не нужная ему партия? Молчание затянулось, в противоположном конце вагона разговоры возобновились, а то слишком омрачающей была эта возникшая тишина. - Нет, не партия я вам, - наконец подытожила девушка, мотая головой, - не я вам нужна. Мне лучше всю жизнь проходит с обычным солдатом, чем позорить Генерала-героя... - Небывая чушь! Анастасия Николаевна, нет, к чёрту! Анастасия, какая разница мне на мнение других, какой толк вам угнетать себя? Прошу, я сделаю всё, я гарантирую вам то, чего вы достойны, а поверьте мне, достойны вы много. Если же давая такое обещание я вру, то не сносить мне головы, на эшафот меня, к башибузукам, в Константинополь, как раба! Глаза девушки горели будто весь Царьград, но увидеть их было сложнее, чем занять Плевну. Руки подрагивали и становилось неимоверно жарко. Взгляд метался от белых перчаток, до самого мундира и звенящих от каждого движения орденов. Соболев, кажется, откинул в сторону весь этикет, ведь аккуратно прикоснулся к подбородку Анастасии, сначала поглаживая, а после приподнимая, чтобы сконцентрировать всё внимание на генерале, на нём самом. - Ваш ответ, мадмуазель Анастасия, - тихо говорил Михаил Дмитриевич, смотря в глаза напротив. Это не было похоже на принуждение, скорее вынужденное поторапливание и так очевидного, для одной из сторон, ответа. Девушка мялась, боясь сказать одно простое слово, из... Из незнамо скольких букв. То трёх, то двух... Кажется, лишь глаза говорили обо всем, потому взгляд пришлось отвести в сторону, подальше от цепкого, будто бы соколиного взгляд. Слева, ближе к противоположному конце вагона, куда устремлён сейчас был взор самой Анастасии, спокойно стоял Д'Эвре, попивая из бокала какое-то вино, пристально смотря на несостоявшихся счастливцев. Медленно, будто бы специально настолько медлительно, он подносил бокал к губам, смотря только на одного, конкретного человека, в голубые, полные сомнений, глаза. Они встретились. Правда, этого и стоило ожидать с самого начала. Для них обоих это мгновение длилось как целая битва на поле, которому суждено быть устланным телами. Но лишь одно движение положили конец этому мгновению. Лёгкий кивок, устремлённые к полу вагона глаза, показывавшие превосходство дамы в этой немой беседе, и совет человека, знающего кажется всё и об устройстве гарема, и о всех революциях. И знающего уж точно, что для девушки будет лучше. Это был знак действовать? Возможно. Сомнениям не было суждено так быстро развеяться, но ответ было дать уже проще. Короткое, тихое слово из двух букв казалось таким неуверенным и значащим вовсе не то, что должно значить. - Да... - Вы уверены, Анастасия Николаевна? - зачем-то спрашивал Соболев. Дурак, самый настоящий! Зачем спрашивать такое, видя замешательство и неуверенность? Не потому ли, что он сам не хочет принуждать? Не потому ли, что печется об этой молодой особе? - Уверена, Михаил Дмитриевич, даже не смейте переспрашивать, иначе нечаянно окажетесь на месте Зурова, и я даже не посмотрю, что это вы! В ответ лишь раздался смех, бархатистый и тихий, а рука генерала в перчатке теперь закрывала лицо, скрывая счастливую и очень глупую улыбку на губах Ахилесса. - От вашей руки, хоть на тот свет! Всему рад буду также, как и мимолётному взгляду. Тихий смех раздался уже от девушки, смущённо смотрящей в пол, с такой же глупой девичьей улыбкой. Слева теперь было видно лишь рассматривающих карту советников и командиров. Никакого француза здесь не было. И кажется, в ближайшее время больше не появится. *** За пределами вагона прохладно. Ночи всегда отличались своей свободой и вольностью, а движение состава лишь добавляло к этому непредсказуемости. Вдруг замедлит ход, ускорится на малость или вовсе остановится, позволяя услышать шум родных для кого-то просторов. Родных для Шарля. Или правильнее будет сказать Анвара-Эфенди? - А я даже немножко влюблен в вас, Анастасия Николаевна, - говоря в пустоту, он стоял опираясь на перила снаружи вагона, смотря на то, как всё дальше от него Анастасия, и как ближе Османское государство. Выбор сделан. Фигура разменяна.