Двое слегка умных людей

Queen-The march of black queen две тысячи десятый год. весна. Я уже говорила, что у моего друга были всевозможные странности и что я снисходила к ним? Теперь ему пришла фантазия до следующего дня не говорить ничего об убийстве. И только на следующий день он вдруг спросил меня, не заметила ли я чего-нибудь особенного на месте преступления? В интонации его голоса, когда он произнес «особенного»,было что-то такое, отчего я вздрогнула -Нет, ничего такого-ответила я-по крайней мере, ничего такого, чего бы нам не рассказал Грег. — О, Грег, — продолжал он, — кажется, он и не понял всю наглость этого дела. Впрочем, что нам за дело до глупых суждений Скотланд-ярда? Мне кажется, что тайну эту считают непроницаемой именно по тем причинам, по каким следовало бы считать ее легко проницаемой: я говорю о характере преступления. Полиция смущена не видимым отсутствием причин убийства, а его жестокостью. Кроме того, ее сбивает невозможность представить себе кричавшие голоса в такой комнате, откуда нельзя было выйти, не встретившись на лестнице с народом, шедшим наверх. Странный беспорядок в комнате, тело, засунутое в трубу вниз головою, страшное изуродование тела старухи, — все это совершенно парализовало полицию и сбило ее с толку. А между тем в случаях, подобных настоящему, нужно доискиваться не того, каким образом совершилось преступление, а надо изучить, чем оно отличается от всего, что бывало до сих пор. Я добрался до разгадки тайны именно тем, что делало ее неразрешаемой в глазах полиции. -Браво, Шерлок-сказала я, сделав «реверанс» — Я жду теперь-продолжал он, взглянув на дверь-человека, который хотя и не был действующим лицом в страшной драме, но, тем не менее, должен быть причастен к ней. -Боже, где же ты их всех находишь… Шерлок был очень воодушевлен делом, хотя, он всегда такой, ведь не берет глупых историй, которые не достойны его гениальности. -Конечно, он может и не придти; но есть вероятие, что он явится-не обращая на меня внимание детектив, продолжил свою лекцию-если он придет, надо смотреть за ним. Вот пистолеты. Ты и я знаем, что с ними делать, когда того потребует необходимость. Я взяла пистолеты, сама не зная хорошенько, что делаю, и едва веря своим ушам.Холмс между тем продолжал: — Голоса, кричавшие наверху в то время, как свидетели поднимались на лестницу, были не голоса несчастных женщин, — это уже доказано и нас это избавляет от попытки дознать, не убила ли старуха свою дочь и потом убилась сама. Я говорю это больше так, потому что у хозяйки квартиры недостало бы силы всунуть тело дочери в трубу. Повреждения же на ее собственном теле опровергают предположение о самоубийстве. Следовательно, убийство совершено третьими лицами, голоса которых и слышались сверху. Теперь позволь обратить твое внимание на нечто особенное в показаниях, касающихся голосов. Что ты заметила? — Я заметила, что все признавали единогласно грубый голос за голос француза, а относительно резкого голоса или хриплого, как определил его один свидетель, мнения расходились. — Это подтверждает только очевидность, — заметил Шерлок, — но не особенность очевидности.Ты ничего не заметила особенного, а между тем можно было кое-что заметить. Все свидетели согласны относительно грубого голоса и все разногласят относительно резкого; но дело не в разногласии, а в особенности этого разногласия.Ты заметила, что итальянец, англичанин, испанец и голландец говорят, что слышали голос иностранца, но не соотечественника. Всякий говорит о национальности ему совершенно неизвестной. Француз говорит, что слышал голос испанца, но что испанский язык ему незнаком. Голландец, незнающий французского языка, говорит, что слышал голос француза. Англичанин — что это голос немца, но прибавляет, что он не знает по-немецки, и так далее. Все основываются на интонации. Странен же должен быть голос, о котором делаются подобные показания и в котором представители пяти европейских народов не находят знакомых звуков. Теперь я обращу твое внимание на следующие три разноречия. Один свидетель описывает голос так: «скорее хриплый, чем резкий», другой говорит отрывистый и быстрый. Свидетели не разобрали слов, ни даже звука, похожего на слово.Сопоставление этих показаний совершенно достаточно, чтобы возбудить подозрение и указать путь, по какому надо идти к открытию тайны.Подозрение, явившееся вследствие показания о голосах, заставило меня делать осмотр комнаты уже с известной мыслью.Теперь перенесемся в эту комнату. Прежде всего, надо узнать, каким образом убийцы могли уйти. Двери найдены затворенными, труба оказалась слишком узкой наверху, полиция поднимала пол, осматривала стены, потолок и не нашла тайного выхода.В комнате два окна. Одно из них не заставлено мебелью и совершенно видно. Нижняя сторона другого заставлена изголовьем кровати, очень массивной, приставленной к самому окну. Осмотр говорит, что первое окно было плотно закрыто изнутри. Оно устояло против усилий свидетелей, желавших отворить его. В раму его с левой стороны провертели большую дыру буравом и нашли большой гвоздь, вбитый чуть не до шляпки. Осмотрев другое окно, нашли вбитым такой же гвоздь; а отворить раму оказалось также невозможным, как и с другой стороны. Полиция уверилась, что в окна нельзя было уйти, и потому не выдергивала гвоздей и не пробовала отворять окон.Мой осмотр был тщательнее: надо было доказать, что невозможность была только кажущаяся. Я соображал так: убийцы убежали через одно из окон, и, следовательно, не могли запереть его изнутри, как оно было найдено во время осмотра. Окна были хорошо закрыты. Значит, они закрывались сами собою. Другого ничего нельзя было вывести. Я был уверен, что найду какую-нибудь пружинку, и не ошибся: я ее нашел; придавил — и, довольный своим открытием, не стал открывать окна.Я вложил гвоздь на место и внимательно осмотрел его. Если человек, вылезая из окна захлопнул бы его, защелка защелкнулась бы и гвоздь не мог бы оказаться на своем месте. Это соображение было ясно и облегчало мои исследования. Убийцы должны были выйти в другое окно. Предполагая, что защелки обоих окон одинаковы, надо было найти разницу в гвоздях или в способе их укрепления. Я влез на изголовье кровати и сверху тщательно осмотрел другое окно. Пропустив руку, я нашел пружинку защелки, придавил ее и увидел, что она такая же, как и в другом окне. Тогда я начал осматривать гвоздь. Он был такой же большой и точно также вбит до самой шляпки.Ты, может быть, думаешь, что меня смутило мое открытие? Напротив, я не сделал ни одного промаха, ни на минуту не выпустил из виду следа, не потерял ни одного звена моей логической цепи. Я проследил секрет до его последнего момента, и этим моментом был гвоздь. Он во всех отношениях походил на своего товарища в другом окне; но этот факт становился ничтожным в виду главной мысли, что на этом гвозде оканчивается путеводная нить. В гвозде должно быть что-нибудь испорчено. Я стал его трогать, и шляпка, с кусочком гвоздя, осталась у меня в руках, конец же гвоздя остался в отверстии. Этот перелом был старый, так как края были заржавлены, и переломился он, очевидно, от удара молотка, вдавившего шляпку в раму. Я тщательно вложил на старое место шляпку с кусочком гвоздя, снова принявшего вид цельного. Я подавил пружинку, тихонько открыл окошко; головка гвоздя подвинулась вместе с рамой; тогда я запер окошко, и гвоздь вошел опять в свое место и казался цельным.Загадка была разгадана: убийца убежал через окно, примыкающее к постели. Захлопнулось ли окно само за убийцей или было заперто, во всяком случае, оно задерживалось защелкой, а полиция приписала это гвоздю, и дальнейшие розыски считала лишними. — Теперь надо решить, каким образом убийца спустился из окна-пыталась вставить хоть слово я, но Шерлок не замолкал ни на секунду. -Я соображал это, когда мы обходили здание. Метров за пять с половиной от окна идет громоотвод; по нем трудно было бы кому бы то ни было добраться до окна, а тем более влезть в окно.Ставни четвертого этажа совершенно особенные, вышедшие из моды; такие ставни можно видеть только еще в Ливерпуле и в Бордо. Их делают как обыкновенную одностворчатую дверь; нижняя часть прозрачная, решетчатая, и за решетины можно ухватиться руками. Ставни шириною метр с половиной.Когда мы осматривали их, они были открыты на половину, то есть образовывали прямой угол со стеной. Вероятно, полиция, осматривая дом с задней стороны, не обратила внимания на ширину ставней или считала это неважным. Когда было решено, что бегство из окон невозможно, полиция стала осматривать спустя рукава.Мне тотчас бросилось в глаза, что ставень окна у изголовья кровати, откинутый плотно к стене, пришелся бы метра за два от громового отвода. Для меня было ясно, что, при безумной энергии и отваге, можно было при помощи отвода влезть в окно, предполагая ставень совершенно открытым, и упираясь ногою в его решетку. Уцепившись хорошенько за ставень, преступник мог прыгнуть в комнату, если только окно было отворено, и отхлопнуть снова ставень. Заметь, что я говорю о необыкновенной энергии, необходимой для такого трудного и отважного предприятия. Я хочу тебе доказать прежде всего, что бегство возможно, а главное — хочу обратить твое внимание на то, что при этом требовалось проворство необыкновенное и почти сверхъестественное. Ясно, что преступник вошел и вышел одною и тою же дорогой. Теперь вернемся в комнату. Говорят, что ящики комода частью были ограблены, а между тем платья найдены нетронутыми. Это только предположение, и предположение весьма глупое. Почем мы знаем, что вещи, найденные в ящиках, не все налицо? Если бы в комнате был вор, зачем бы он оставил четыре тысячи фунтов золотом и унес бы узел с бельем? Следовательно, мысли о воровстве не было. Теперь обрати внимание на следующее: странный голос, немыслимая ловкость и отсутствие корыстных видов при таком жестоком убийстве. Сообразим самое убийство. Вот женщина, задушенная руками и втиснутая вниз головою в трубу. Обыкновенные убийцы не совершают таких убийств и не прячут так своих жертв. Ты согласись, что засунуть подобным образом тело слишком необыкновенно и несовместно с людскими поступками, хотя бы преступники были самые испорченные злодеи. И какая же требовалась для того сила, если несколько человек едва могли вытащить труп из трубы. Обратим внимание еще и на другие доказательства этой необыкновенной силы. На очаге нашли пряди волос, очень густых седых волос; волоса оказались вырванными с корнями. Тебе то известно, какую силу нужно иметь, чтобы вырвать из головы двадцать-тридцать волос сразу? А эти пряди вырваны с телом!.. Горло старухи не только было надрезано, но голова совершенно отделена от туловища простой бритвой. Заметь и эту животную жестокость. Я уже не говорю о повреждениях на теле старушки, которые могли произойти от падения из четвертого этажа, на что не обратила внимания полиция, считавшая, что окна оставались закрытыми. Какое впечатление выносишь из фактов: необыкновенной ловкости, животного хищничества, беспричинной кровожадности, странного голоса, незнакомого представителям пяти наций и не имеющего никаких внятных слов? — Совершил убийство какой-нибудь бешеный, убежавший из сумасшедшего дома, — сказала я. — Недурно-ответил Холмс— мысль твоя почти верна. Но голос сумасшедшего, даже во время припадков безумия, не может сравниться с тем, что говорили об этом голосе. Кроме того, волосы сумасшедшего не походят на то, что теперь у меня в руке. Я украл это из морга, не похожи же на волосы старушки? -Шерлок! Это же улика, ее нельзя воровать. Но они совсем не похожи на человеческие… — Я и не говорю, что они человеческие, но прежде, чем решить, чьи они, взгляни на рисунок, который я снял на бумажку. Эти следы, очевидно, сделаны пальцами. Вот посмотри, — продолжал мой друг, раскладывая рисунок, — не правда ли, что рука сильная, и незаметно, чтобы пальцы скользили; каждый, как видно, оставался на своем месте, пока жертва не умерла. Попробуй наложить ваши пальцы на рисунок. Я попробовала, но не смогла растянуть настолько свои пальца — Может быть, — продолжал Холмс, — мы не так делаем опыт. Бумага разложена на плоской поверхности, а горло имеет цилиндрическую форму. Вот круглое полено, почти одинаковой толщины с горлом. Оберни его рисунком и повтори свой опыт. Я повиновалась, но трудность стала еще очевиднее, чем в первый раз. — Это, — сказала я, — след не человеческой руки. — Теперь-сказал Шерлок, — прочти это место у Кювье. То было описание большого орангутанга. Я сразу понял все. — Описание пальцев-сказала я, прочитав-вполне подходит под твой рисунок. Никакое животное, за исключением орангутанга, и именно индейского, не могло бы сделать таких знаков, какие вы нарисовали. Клок темной шерсти тоже подходит, под описание Кювье. Но я не могу хорошенько объяснить себе подробностей убийства. Ведь свидетели слышали два голоса, и один из них был, несомненно, голос француза. — Справедливо; и ты, конечно, помнишь, что почти все свидетели единогласно приписывали грубому голосу восклицание: «Господи!» Один из свидетелей показал, что это слово было произнесено с упреком и досадой. На этом-то слове я и основал надежду совершенно распутать дело. Какой-нибудь француз знал об убийстве. Очень может быть, даже более, чем вероятно, что он неповинен в участии. Орангутанг ушел от него. Очень может быть, что он проследил за ним до самой комнаты, но не мог схватить его при совершившихся страшных обстоятельствах. Все это только предположения и ничего более. Если этот француз не принимал, как я предполагаю, участия в деле, то объявление, которое я занес вчера, когда мы возвращались домой, в контору газеты «Свет», — газеты морской и очень распространенной между моряками, — привлечет его сюда. Он подал мне газету, и я прочел: Объявление. — Утром на… число (день убийства) в Булонском лесу был найден огромный орангутанг с острова Борнео. Хозяин его — сколько известно, моряк с мальтийского корабля — может получить животное, представив доказательства и заплатив за его поимку и содержание. Адресоваться в улицу… N… Сен-жерменского предместья, в третий этаж». — Почем же ты знаете, что француз — моряк, и даже с мальтийского корабля? — Я и не знаю, — сказал он, — и вовсе не уверен в этом. Но вот небольшой кусочек тесемки, который по своему сальному виду, должно быть, служил для завязывания волос на голове. Такие узелки делают только одни мальтийские моряки. Я нашел тесемочку у громового отвода. Не может быть, чтобы она принадлежала которой-нибудь из убитых. Во всяком случае, если я ошибся, думая по тесемке, что француз — моряк с мальтийского корабля, то я своим объявлением не повредил никому. Если же я не ошибся, то многое выиграл. Француз, знающий об убийстве, хотя и неповинный в нем, конечно, поколеблется ответить на объявление — потребовать своего орангутанга. Он будет рассуждать так: «Я невинен; я беден; а мой орангутанг имеет большую цену — это почти целое состояние при моем положении; к чему мне потерять его из-за каких-то глупых опасений? Обезьяну нашли в Булонском лесу, — далеко от места преступления. Разве кто-нибудь станет подозревать, чтобы бессмысленное животное могло наделать что-нибудь подобное? Полиция растерялась и не могла напасть ни на какой след. Хотя бы животное и подозревалось, то кто может доказать, что я знал об убийстве, или обвинить меня за то, что я знал. Если же я не откликнусь на вызов, то скорее навлеку на себя подозрение, — ergo, лучше пойду и возьму своего зверя». В эту минуту послышались поспешные шаги человека, поднимавшегося по лестнице. — Приготовься— сказал детектив, — возьми пистолет, но не употребляй их в дело; не показывай их до тех пор, пока я тебе не скажу. Входная дверь была отворенной, посетитель вошел, не позвонив, и поднялся на несколько ступенек, но тут он точно заколебался и мы услышали, как он начал спускаться.Шерлок бросился к двери; посетитель снова стал подниматься. На этот раз он постучал к нам. — Войдите, — весело и добродушно сказал Шерлок, я бы сказала наигранно. Вошел человек, очевидно, моряк, — сильный, крепкий и мускулистый, с смелым и приятным лицом, но почти совершенно закрытым усами и бакенбардами. При нем была только толстая палка. Он неловко поклонился нам и сказал приветствие простонародным наречием, указывавшим, однако, на его парижское происхождение. — Садитесь, — сказал Шерлок и указал на стул, который стоял между нашими креслами— я полагаю, что вы пришли поговорить насчет вашего орангутанга. Я завидую вам, он замечательно хорош и, вероятно, дорог. Сколько ему лет? Матрос глубоко вздохнул, с видом человека, у которого свалилась тяжесть с плеч, и твердо сказал: — Наверное не знаю, но думаю, что ему года четыре или лет пять… Он у вас здесь? — Конечно, нет. У нас нет удобного места, и он заперт в манежной конюшне. Вы можете получить его завтра утром. Можете вы доказать свои права? — Да, мистер, конечно. — Мне, право, жаль расстаться с ним-сказал Шерлок, пытаясь изобразить печаль, но у него это плохо получалось — Я понимаю, — сказал матрос, — что вы не даром трудились. Я с удовольствием дам вознаграждение человеку, поймавшему его, но, конечно, небольшое вознаграждение. — Хорошо, — отвечал Шерлок, — все это совершенно справедливо. Но что же вы дадите? А знаете ли, какую награду я попрошу у вас? — расскажите мне все, что вы знаете об убийствах в улице Карнаби. Холмс произнес последние слова тихим и спокойным голосом. С тем же спокойствием он отправился к двери, и закрыл ее, достал из-под пиджака пистолет и так же спокойно положил его на стол. Лицо матроса побагровело, как будто он готов был тотчас же задохнуться. Он вскочил и схватил палку, но через секунду снова опустился на стул, сильно дрожа и побледнев, как полотно. Он не мог произнести ни слова. Мне стало его жаль. — Друг мой, — сказал Холмс самым ласковым голосом, — вы беспокоитесь напрасно. Мы не желаем вам зла и честью клянусь, что мы не имеем на вас никаких злых видов. Я знаю, что вы невиновны в убийстве в улице Карнаби. Но это все-таки не значит, что вы вовсе не причастны к делу. Из того, что я сказал, вы можете судить, что я имел возможность кое-что узнать. Теперь для нас все ясно. Вы ничего не могли сделать для избежания преступления и ни в чем невиноваты. Вам нечего скрывать, и нет никакой причины скрываться. С другой стороны, вы, как честный человек, обязаны рассказать все, что вы знаете. В настоящее время невинный человек заключен в тюрьму и обвинен в преступлении, вам известном. Пока Холмс говорил, матрос почти совершенно пришел в себя; но вся его первоначальная отвага исчезла. — Господь да поможет мне! — сказал он, помолчав немного, — я расскажу вам все, что знаю; но не надеюсь, чтобы вы и в половину поверили мне, да и глупо было бы надеяться! А между тем я невинен; я расскажу все, хотя бы мне это стоило жизни. Вот сущность того, что нам рассказал матрос. Он недавно ездил на Индейский архипелаг. Несколько матросов, в числе которых был и он, высадились в Борнео и пошли во внутрь страны на экскурсию. Он с одним из товарищей поймал орангутанга; товарищ умер, и он один остался владетелем животного. После многих хлопот при переезде, матрос, наконец, перевез орангутанга в Париж в свою собственную квартиру и, чтобы не привлекать назойливого любопытства соседей, тщательно запер животное, пока не вылечил его от раны на ноге, которую он нанес себе на корабле. Матрос хотел, во что бы то ни стало, продать своего зверя. Раз ночью или, лучше сказать, утром, — в утро убийства, — возвратившись с попойки, матрос нашел орангутанга в своей спальне, вместо соседней комнаты, где он считал его плотно запертым. С бритвою в руке и весь вымазанный мылом, орангутанг сидел перед зеркалом и собирался бриться, потому что, вероятно, видел когда-нибудь за таким занятием в замочную скважину своего хозяина. В ужасе при виде такого страшного оружия в руках животного, способного употребить его в дело, матрос в первые минуты не знал, на что решиться. Обыкновенно он усмирял обезьяну в минуты ее самого сильного раздражения ударами плети, потому и на этот раз хотел прибегнуть к тому же средству. Но на этот раз орангутанг прыгнул в дверь, побежал по лестнице и выпрыгнул через окно на улицу. Француз в отчаянии бросился за ним. Орангутанг, держа бритву, останавливался от времени до времени, обертывался, делал гримасы бежавшему за ним хозяину, и когда видел, что тот догоняет его, снова убегал. Эта охота длилась довольно долго. На улицах было совершенно пусто. Наконец, внимание орангутанга было привлечено светом в открытом окне четвертого этажа. Он бросился к стене, увидел громовой отвод, с невообразимой ловкостью влез наверх, уцепился за ставень, совершенно отворенную, и, упираясь в него, прыгнул в комнату прямо на кровать. Все это совершилось быстрее, нежели в минуту. Прыгнув, орангутанг откинул ставень опять к стене. Матрос и обрадовался, и испугался: он надеялся поймать зверя и испугался, что животное может наделать каких-нибудь бед. Эта последняя мысль заставила матроса пуститься за своим беглецом. Матросу оказалось нетрудным взобраться по отводу, но когда он добрался до четвертого этажа, окно которого оказалось довольно высоко, он затруднился. Он мог только приподняться и взглянуть, что делается в комнате, и — чуть не упал от ужаса, взглянув в окно… В это-то самое время и начались крики, разбудившие жителей улицы Карнаби. Хозяйка дома и дочь ее, неодетые, вероятно, разбирали бумаги в шкатулке. Шкатулка была отворена и бумаги разбросаны по полу. Женщины сидели спиною к окну и, судя по времени, которое прошло от той минуты, как орангутанг вскочил в комнату, и до первых криков, они, конечно, не заметили обезьяны. Хлопанье ставня они, вероятно, приписали ветру. В то время, как матрос взглянул в комнату, страшный зверь ухватил за волосы старушку, вероятно, чесавшуюся, и махал бритвой перед ее лицом, подражая движениям цирюльника. Дочь лежала неподвижно на полу; она была в обмороке. Крики и усилия старухи, во время которых орангутанг вырвал ей волосы, привели в ярость его, по всей вероятности, сначала кроткие намерения. Быстрым ударом он почти отделил голову от туловища, и вид крови привел его в остервенение. Скрежеща зубами и сверкая глазами, орангутанг бросился на тело молодой девушки, втиснул ей в шею когти и оставил ее только тогда, когда задушил. В эту минуту орангутанг увидел искаженное ужасом лицо своего хозяина. Ярость животного, хорошо знавшего страшную плеть, тотчас же перешла в страх. Зная, что оно заслужило наказание, оно, по-видимому, хотело скрыть кровавые следы своего преступления и, прыгая по комнате в нервном волнении, опрокидывало мебель и раскидывало вещи. Наконец, животное схватило тело девушки и засунуло его в трубу, а тело старухи выбросило в окно. Когда обезьяна приближалась к окну с своей изуродованной жертвой, испуганный матрос наклонился и спустился скорее по отводу, боясь последствий этой страшной резни. Слышанные голоса и были его возгласы ужаса и яростное ответное рычанье обезьяны. Мне нечего более прибавлять. Орангутанг спустился из комнаты по отводу раньше, чем выломали дверь. Пролезая через окно, он, вероятно, затворил его. Впоследствии он был пойман самим хозяином и дорого продан в Ботанический сад. Мы сообщили подробности дела Лейстрейду, и почтальона, который доставил утром четыре тысячи фунтов старушке, выпустили. *** -Это было очень увлекательно, но, Шерлок, я утомилась намного больше, чем в лаборатории на сверхурочном. Мы сидели на наших неизменных местах, то есть, на креслах.Первый раз я увидела, как горят дрова в камине, так как таких вечеров мы не устраивали никогда, да и вообще, это первое мое раскрытое дело полностью. Никогда не получала такую большую дозу новых впечатлений.А сколько же всяких подробностей мне рассказал Шерлок? Мне до сих пор кажется, что он все выдумал -Тебе же не было скучно-делая глоток только что заваренного чая,спросил у меня Шерлок. -Не в коем случае, но как ты это делаешь? -Ты про дедукцию? Вам, смертным, это не понять…-с издевкой в глазах сказал он мне. -Кто бы говорил… Так когда будет соревнование? Кто лучше знает химию. -Не скоро, ты же переутомилась-с таким же уровнем издевки сказал он. Меня, если честно, это напрягало. Когда мы находимся с ним вдвоем, то он шутит…по другому, иначе.С другими же он злой и не проявляет никаких положительных эмоций. -Шерлок, а у тебя есть друзья? -неожиданно даже для самой себя,спросила я. -Ну, ты, миссис Хадсон. -Я и миссис Хадсон не в счет.А девушка? Или ты по… -Нет-прервал меня Шерлок-и ты еще как считаешься. -Мы же просто снимаем квартиру вместе -Я бы тебя не таскал с собой, да и квартиру я снимал бы один.И даже бы не разговаривал вот так с тобой. -Один? Вот эту квартиру? Она же дорогущая. -Если бы не встретил тебя, то так бы и мучился от недостатка денег.