Мгла

      Они видят во мне героя. Того, кто способен горы свернуть, но добиться своего. Им не понять того, что я чувствую каждый день, какие кошмары мне снятся по ночам. Иногда мне кажется, что я умер уже очень давно, ещё где-нибудь на мосту год назад, на Тургеневской или даже раньше. Возможно, в тот самый день, когда человечество ушло жить под землю, и я в последний раз увидел то небо, о котором потом мне так часто рассказывали и которое теперь выглядит совсем иначе. Мама… Что бы ты сказала, увидев меня сейчас? Тоже бы посчитала, что я спаситель всего Метро?       Я вижу её лицо почти каждую ночь. С тех пор, как у меня получилось вспомнить его, я очень боюсь снова забыть. Потерять единственное, что у меня есть от неё. Только призрачные воспоминания и миллионы выдуманных разговоров в голове. Наверное, я нездоров. Хотя стоит ли удивляться этому, зная, через что я прошёл, и что я видел? Как бы мне сейчас хотелось вновь, как в детстве, обнять маму и услышать, что всё будет хорошо. Жаль, что этого никогда не случится.       Я иду по бункеру и ловлю на себе восторженные взгляды детей, слышу их возгласы, когда они замечают меня и задают кучу вопросов о моих «подвигах». Забавно, ведь я действительно не считаю себя кем-то особенным. Уже нет. Возможно, я и избранный, но не только ли от того, что когда-то в детстве зачем-то поднялся наверх, впустив тварей в Метро и впервые встретив Чёрного? Никто из них не знает эту тайну. Те немногие люди, которые в курсе, не выдадут её до тех пор, пока я им нужен, пока я хороший воин, приносящий пользу. Но стоит мне оступиться, и даже Мельник будет не против избавиться от меня. Я знаю, что он говорит другим: от меня слишком много проблем, я не умею решать дела тихо и без лишних жертв.       Сейчас в Д-6 относительно безопасно: фашисты и красные больше не пытаются проникнуть к нам, ведь у них ещё недостаточно сил для этого. И кто знает, когда они смогут восстановиться настолько, чтобы опять бросить нам вызов. Вспоминая о том, что случилось за последний год, я начинаю думать, что самолично перебил чуть ли не половину Метро. Да, я не люблю разговаривать, потому что это бесполезно. Я не Хан, для которого это лучшее решение конфликта. И не Мельник, который отвечает за весь Орден и не может позволить себе решать проблемы только силой. Я просто Артём, которому приходилось прорубать себе путь к цели сквозь людей, пачкая руки в крови десятков убитых. Чувствую ли я вину за это? Да. Я знаю, что они были плохими людьми, которые желали зла мне и моим друзьям, но у них тоже были семьи, как и у меня. И они, так же, как и я, всего лишь хотели их защитить. Пускай и несколько другими методами. Скольких жён я оставил без мужей и скольких детей — без отцов? Многие из них были в масках, и я не видел их лиц, из-за чего они смешались в одну огромную кучу, похожую на Биомассу в Д-6, которую мы уничтожили.       Я убийца. Ради спасения собственного дома я подвергал кучу людей опасности, мои действия приводили к их смерти. Если честно, мне стыдно, ведь сейчас я не смогу вспомнить все имена тех людей, как и их лица. Страшные, искажённые в гримасе ужаса перед смертью и умоляющие меня о помощи, из последних сил тянущие ко мне дрожащие и испачканные в крови руки. Их я тоже вижу почти каждую ночь. Самое страшное, что иногда в этом образе предстаёт мама. Я вижу её спину и почему-то сразу понимаю, что это она. Я медленно приближаюсь к ней, собираюсь развернуть её к себе, но она поворачивается раньше, и моему взгляду предстаёт ужасная и тошнотворная картина: то, что я вижу, уже нельзя назвать лицом — оно превратилось в сплошное месиво, на меня смотрят пустые окровавленные глазницы, но я уверен, что она видит меня так, будто зрение не покинуло её. Только когда она развернулась, я понял, что её тело в крысиных укусах, где-то уже обглоданное до костей.       — Это ты виноват в моей смерти, — шепчет это нечто, которое когда-то было моей любящей мамой, а потом срывается на пронзительный вопль: — Посмотри, что ты со мной сделал! Если бы я спасала себя, как все остальные, то была бы жива! Но я отдала жизнь за беспомощного мальчишку, от которого не было никакой пользы!       — Там все погибли… — таким же шёпотом отвечаю я, начиная пятиться и упираясь спиной в стену, — Все, кроме меня, Сухого и пары его человек в дрезине… Никто больше не смог спастись…       Каждый раз я говорю ей именно эти слова, словно оправдывая себя, пятилетнего мальчика, которого мать тогда пихнула в руки дозорного, ведь он был моей единственной надеждой на спасение.       После этого мама, издав яростный вопль, как одна из тварей, живущих в Метро, бросается на меня, и я просыпаюсь. В поту, готовясь в любой момент вскочить и броситься в бой. В эти моменты я всегда случайно задеваю Аню, которая просыпается и пытается успокоить меня. Но даже её нежные поцелуи не могут заглушить бьющееся сердце и появляющееся чувство вины, хотя я не выбирал жизнь — мама сама хотела, чтобы я жил.       Какой-то ребёнок, заметив меня, тут же оказывается рядом и начинает задавать вопросы про мои приключения, про то, как я убивал врагов Ордена. Господи, что же мы натворили? Почему наши дети спрашивают про убийства? Это неправильно, но они растут в совершенно другом мире, и у них, так же, как и у меня когда-то, ещё на Ботаническом Саду, просто нет выбора.       Я игнорирую малыша и просто иду мимо, а где-то позади слышу возмущения его матери. Видимо, она тоже была не против послушать о моих сомнительных достижениях.       Ещё во время своих путешествий я слышал много чужих разговоров. Люди говорили о своих семьях, о детях, о планах на ближайшее будущее. И это всё за несколько минут до того, как я убивал их. Тогда меня гнала вперёд важная цель, и я не задумывался над проблемами бандитов, красных и фашистов, но теперь вдруг пришло осознание, что, возможно, не все они были плохими людьми. Быть может, часть из них была просто вынуждена выполнять приказы руководства, а мне зла не желала. Я ведь мог тихо пройти мимо, скрываясь за защитными сооружениями и баррикадами. Во многих местах у меня была такая возможность, но, как правило, я не хотел тратить драгоценное время и ждать, пока враги встанут так, чтобы не заметить меня. Я предпочитал решать дело грубой силой и сплошными перестрелками. Может, Мельник и прав, считая, что я хорош в деле, но могу представлять определённую угрозу.       — Эй, Артём, как дела?       Прохожу мимо, даже не взглянув, кто ко мне обратился. На станциях обычно все друг друга знают, а меня и не только здесь. Кажется, до Мельника доходили слухи, что на Красной Линии и у Четвёртого Рейха появились уже чуть ли не легенды о человеке по имени Артём, который находится «вне закона» и которого нужно любой ценой уничтожить, если он кому-нибудь попадётся. Сейчас у нас формальный мир с этими фракциями, но все прекрасно понимают, что это не будет длиться вечно. А если я вдруг окажусь где-нибудь там, и меня поймают, то наверняка казнят. Есть, конечно, небольшой шанс, что попытаются торговаться с Орденом, но я-то знаю, сколько проблем им принёс. Они не станут упускать шанс поквитаться со мной. Я уже испробовал на себе пытки как красных, так и фашистов — мне не понравилось. И если попадусь снова, то будет ещё хуже. Хан упоминал, что даже Ганза уже успела прознать обо мне и, судя по всему, они тоже не в восторге от моих подвигов. Так что проход на Кольцевую мне тоже закрыт, если не хочу нажить себе врагов ещё и среди них. Похоже, теперь мне только и остаётся сидеть в Д-6, мозоля глаза Мельнику, вопреки желаниям которого я женился на Анне. Он не хотел, чтобы именно я был мужем его дочери, и я прекрасно понимаю его опасения. Я убил куда больше людей, чем они оба вместе взятые. Думаю, он боится, что связь со мной однажды может дорого ей обойтись. Кто-то взглянул на меня как-то косо, словно прочитав мои мысли.       Как бы я хотел вернуть всё назад, когда я ещё спокойно жил на ВДНХ и убивал максимум упырей и носачей, которые подходили слишком близко к станции. До того, как пришёл Хантер и зачем-то поручил миссию по спасению дома именно мне. До этого я даже никогда не убивал людей. Если бы только он нашёл кого-то другого… Вся моя жизнь могла пойти иначе. Многие твердят, что я должен гордиться, ведь меня сразу же приняли в Орден, а не заставили несколько месяцев ходить в новобранцах. Однако мне почему-то не хочется хвастаться этим, ведь я не сделал ничего стоящего. Уничтожил Чёрных? Да, но они хотели помочь нам, а мы так обошлись с ними. Мы поступили так, как привыкли: не стали разбираться и просто выпустили на них ракеты. Пускай это я был инициатором, я пришёл в Полис и нашёл Мельника, но ведь я не знал, чем всё кончится. Если бы Чёрные смогли нормально связаться со мной раньше, то всё было бы иначе. Я бы мог попытаться объяснить людям, что они не желают нам зла. Они всего лишь хотели убить чудовищ внутри нас, которые даже после окончания прошлой войны заставляли нас начинать новые.       Это мы были и остаёмся монстрами, а не они. Я — монстр. И осознание этого с каждым днём всё сильнее убивает меня. Я изменился, стал жестоким — сейчас каждое утро на меня из зеркала смотрит совершенно другой человек. Это уже не тот добродушный и весёлый парень с ВДНХ, который любил проводить время с Виталиком и Женькой. Они уже умерли, как и прежний я. Если бы мне сейчас дали новое задание, то я более чем уверен, что выполнял бы его так же, как и прошлые: не жалея патронов и пачкая руки в крови по локоть. Видимо, такова моя судьба, и я сам её выбрал, когда согласился остаться в Ордене, а не вернуться на родную ВДНХ. Если бы ещё тогда ушёл, то мне бы не пришлось искать Чёрного, убивая жителей Метро.       В последнее время я часто вспоминаю тех, кто умер или пострадал из-за меня: два Павла, хотя один из них и оказался моим врагом, Данила, Бурбон, воины Ордена… Да тот же, мать его, Лесницкий, который был предателем. Я же мог пощадить его, не опускаться до его уровня, но я не захотел. Имел право, а теперь жалею об этом. Хан считает, что мы уничтожили не только планету, но и Рай с Адом тоже. Что ж, если это в самом деле так, то моя душа после смерти превратится в одну из теней, что блуждают по Метро, не находя себе покоя. Я видел эти тени своими глазами, и Хан ясно дал понять, что им на пути лучше не попадаться, ведь они озлобились на всех и готовы уничтожить любого, кто зайдёт на их территорию. И я прекрасно их понимаю. Их уничтожила не та война, что была наверху, а та, что люди развязали уже в Метро.       Я тоже злюсь почти каждый день, когда слышу очередные новости о каких-нибудь голодающих с Севастопольской или с других станций. Мы ничем не можем им помочь, хотя запасы Д-6 несколько лет могли бы кормить практически всё Метро. Мельник считает, что это бессмысленно, и мы зря потратим драгоценные ресурсы на других, которые всё равно рано или поздно умрут, так как многие станции перенаселены, и им постоянно требуется большое количество еды. Если же мы будем использовать все эти запасы сами, то их хватит на несколько поколений, а там, может, люди и на поверхность наконец-то смогут выйти. Вот только есть одна проблема: жители Метро уничтожат друг друга куда раньше, чем земля сможет хотя бы немного очиститься для того, чтобы была возможность даже пару минут находиться там без противогаза и защитного костюма.       Захожу в нашу скромную комнатушку. Вдвоём здесь жить бывает довольно тесно, но ничего лучше нет и, скорее всего, не будет. Уж точно не в ближайшее время. Очень хотелось бы, конечно, но пока что приходится обходиться тремя квадратными метрами. Тем более, я часто ухожу в дозоры, как и Аня. Вижу, что она сейчас здесь, куда-то собирается. Пускай мы вместе не очень долго, но я успел изучить её повадки и сейчас мне несложно заметить, что она нервничает.       — Куда ты? — спрашиваю я, прислонившись к стене.       Анна… Аня… Анечка… Единственный родной человек в этом холодном месте, среди людей, которые называют себя гордым словом «рейнджеры», но не хотят поделиться благами Д-6 с нуждающимися и спасти их.       — С отцом… Связались красные, — чуть помедлив, ответила моя любимая, — У них туннель обвалился в одном месте, и хлынули стражи. Обычно они не забираются в Метро, сам знаешь, но тут им буквально вход открыли. Их там целые стаи.       — И что? — хмурюсь, потому что уже догадываюсь, чего они от нас захотели.       — Там нужна помощь, пока они пытаются как-то отгородиться. На установку баррикад может уйти несколько дней, поэтому они попросили помочь сдержать поток стражей. Иначе ближайшая станция будет уничтожена. Дальше стражи, конечно, не зайдут, но отец считает, что это хороший шаг, чтобы постепенно выстраивать с ними доверительные отношения и налаживать контакты.       — Ладно, ему виднее, — мне это не нравится, потому что я им больше не собираюсь доверять, но приказ оспорить нельзя, — Подожди пять минут, я быстро соберусь.       — Артём, постой, — Аня взяла меня за руку и покачала головой, — Ты не идёшь.       — Что? — разворачиваюсь к ней и смотрю в её виноватые глаза. — Я один из лучших стрелков, Мельник знает это. Я в одиночку убью больше, чем…       — Да, я знаю. И отец тоже, но… Красные ведь на тебя зуб точат. Во время стрельбы любой из них пустит в тебя пулю, а потом попробуй разберись, кто это сделал.       — Знаю, но я уже несколько месяцев отсюда не выбирался, все важные задания дают кому-нибудь другому.       Чувствую, как внутри что-то закипает. Ярость? Да, вероятно. Меня списывают со счетов, не дают ничего делать, хотя я лучший рейнджер Ордена, как многие говорят. Я понимаю, с чем это связано, но менее обидно от этого не становится.       — Ты просто пойми, — Аня положила руки мне на плечи, — Во всём Метро… Тебе не будут слишком рады. Почти везде, ладно. Кто-то умудрился как-то размножить листовки с твоим лицом, и сейчас они есть чуть ли не каждой станции. И мы ничего не можем с ними сделать. За тебя предлагают большую награду, и они имеют на это право, учитывая, сколько народу ты у них убил. Единолично.       — Они сами тоже заявились потом сюда! И тоже убили кучу людей. То есть мы за них награду не предлагаем?       — Во время твоих… Рейдов погибли и невинные люди, — тихо сказала Анна, а моё сердце в этот момент замерло, — И твои действия они рассматривают как проникновение с целью полного уничтожения. Я в курсе, что всё было совсем не так, что тебя брали в плен и пытали, что ты был вынужден так действовать, а они сами поступили аналогично. Напали, разве что, все сразу. Это несправедливо, но, боюсь, вход в Метро для тебя теперь закрыт. Возможно, на достаточно долгий срок. Ты же и сам это знаешь. Отец уже говорил тебе об этом.       В прошлом я спокойно сидел на ВДНХ, и мне не нужно было никуда выбираться, но для человека, мужчины, из Ордена это было неприемлемо. Вот почему некоторые смотрели на меня теперь косо. Потому что они знали, что я больше не выйду из Д-6 и буду заниматься «женской» работой здесь. И то здесь постоянно оставались только больные или с детьми.       — Надеюсь, это не затянется, и я скоро вернусь, — Аня быстро поцеловала меня и, схватив сумку с вещами, мгновенно скрылась в коридоре.       Нет, они не видят во мне героя. Кто-то, возможно, пока что и считает так, но лишь вопрос времени, когда они осознают, что для Метро я обычный преступник.       Встаю, иду в ту сторону, куда ушла Аня. Они снова смотрят на меня, и в глазах многих пока что есть какой-то непонятный мне восторг, но остальные отводят взгляд, не хотят сталкиваться со мной глазами. И как я не замечал этого раньше? Поезд с отправленными к красным рейнджерами уже ушёл, но меня волнует не это, а листовка, которая висит на одной из стен. Моё лицо. Там, за пределами Д-6, я тот, кого убьют, не задумываясь, потому что я представляю угрозу.       Чей-то взгляд сверлит мне спину. Оборачиваюсь и вижу Мельника. Он знает, что я опасен даже для Ордена, потому что могу действовать непредсказуемо. Наверное, здесь мне больше нечего делать. Однажды меня за награду убьют свои же — это лишь вопрос времени. Мама… Куда попала её душа, если Рай уничтожен? Возможно, она так и осталась на Ботаническом Саду? Я должен это выяснить, хотя для этого, скорее всего, придётся умереть. Разворачиваюсь и иду прямо в тёмный туннель. Без оружия, без противогаза и без других необходимых вещей. Мельник видит это, но не пытается остановить меня, и этим всё сказано: я умер, меня больше нет.