Зима подходила к концу

Говорят мне, что я больше преуспела в поэзии, но прозу всё-таки время от времени тоже пишу, а если я могу считаться писателем, то и пишу иногда что-то, сочиняю. Вот и написала рассказ, но не могу точно сказать, что он моего авторства. Жила когда-то в одном монастыре монахиня. Как настоящая христианка, она считала себя великой грешницей. В прошлой жизни она была блудницей и каждое воскресенье проводила в баре, но настал день, когда она заболела смертельной болезнью. Ей стало страшно и она стала молиться, и болезнь отступила. С тех самых пор решила она встать на путь истинный. В тот день сумерки тонули в алом закате, постепенно погружаясь в ночной мрак. Дождь лил как из ведра, но вскоре перестал, на небе воссияло ясное солнце и первое, что увидела женщина был ярко красный осенний лист. С тех самых пор она больше никогда не пила и старалась не делать ничего злого, а вскоре и приняла постриг. С тех пор минуло семь лет. Наступил последний год двадцатого столетия и так много в те годы было скорбей, что не в одном рассказе не опишешь. Зима подходила к концу. Приближались первые весенние дни. Деревья, росшие в монастырском саду, осенью отгорели багрянцем и обронили всю листву, погрузившись в глубокий и долгий сон. То время, когда они расцветут, было уже совсем близко и не могло оно не наступить. В это время монахиня стояла рядом с их нагими ветвями и разговаривала с другой монахиней. — Знаешь, что напоминают мне эти деревья? — задала она ей вопрос. — Что? — Страсти и Воскресение Господа нашего. — Почему? — Осенью они красные-красные, как раны. Зимой они и вовсе теряют листву, будто бы умирают, но весной вскоре расцветают снова и начинают плодоносить, и всем от этого хорошо. — И правда! Как же ты до этого догадалась? — Бог везде и не только в деревьях. Наступает закат в сумерках кроваво-красный. Затем ночь, тёмная, мрачная, но за ней всегда следует благодатное светлое утро. — Истину говоришь. Вставали в монастыре монахини рано и молились каждый день. Жарко молилась раскаявшийся блудница. Если бы кто-то знал её прошлое, то никогда бы не поверил, что это одна и та же женщина. Чтобы продолжить эту историю, придётся вернуться на семь лет назад. Начинать эту историю следует со второго августа. Тогда один солдат праздновал вместе с друзьями день воздушно-десантных войск. Чтобы отметить его они пошли в бар. Было там всё, и разбитые об голову бутылки и даже драка. Когда десантник вернулся домой, матери очень не понравилось, что он пьян. — Да ладно! В такой праздник и выпить не грех! — радостно и невнятно кричал он. — Не по божески это! — отвечала мать. — А есть ли Он вообще, Бог? — Ты крещёный как никак. — Ну да. Есть наверное Бог. Не знаю. — Наверное есть. — отвечала мать. В ответ сын её, будучи в преподнятом настроении, вызванным опьянением, нескладно запел песню: — Расплескалась синева, расплескалась, По петлицам разлилась, по погонам, Я хочу, чтоб наша жизнь продолжалась, По суровым, по десантным законам. Я хочу, чтоб наша жизнь продолжалась, По гвардейским, по десантным законам. А потом наступил девяносто четвёртый год. Узнав, что сын уходит на войну, мать разрыдалась, но плакала она тогда, когда никого не было дома. Стыдно бы ей было, если бы кто-то увидел её слёзы. Сын вернулся с войны тяжело раненым и много понадобилось времени, чтобы он поправился. Война изменила его. Он стал более серьёзным, но по прежнему сомневался в том, существует ли загробная жизнь. Он не мог дать чёткого ответа на этот вопрос, но после того, что он повидал на войне, он понял, что если понадобится ещё раз принять в ней участие, он безоговорочно согласиться, и этот день настал. В глубине души солдат не желал встречи с ней, но и понимал, что его чувства ничто по сравнению с судьбой страны. Наступил последний год двадцатого столетия. После взятия Грозного вооружёнными силами России в начале февраля крупная группировка боевиков отступила в Шатойский район Чечни, где была блокирована федеральными войсками. Затем разразилась битва за Шатой. Боевикам удалось прорваться из окружения, группа Хаттаба прорвалась на северо-восточном направлении через Улус-Керт, где и произошёл тот самый бой, в котором принял участие наш десантник. В этом сражении он был ранен в руку, но не взирая на это, продолжал сражаться. — Много их уродов здесь. — говорил он товарищу, перезаряжая автомат. — Да, дело дрянь, — отвечал сослуживец. — Не планировал я помирать в двадцать лет, но выбора нет. Их много. Они нас всех перестреляют. — Не всё ли равно когда смерть придёт? Главное как ты её встретишь. Второй раз им нас в любом случае не положить. Пусть посмотрят, гады, как умирают русские десантники! Канонады не смолкали. Шёл бой и дрались бойцы не на жизнь, а на смерть. Наши ребята знали, что хуже крови только рабство и ни за что бы не отдали русскую землю мусульманским террористам. Монахиня в это время снова была в саду и смотрела на деревья, но поражённая тем, что на них за одну ночь выросли осенние листья, красные как рубин. Чтобы убедиться, что они ей не кажутся, она встала и подошла к ним, чтобы дотронуться, но подул ветер и сорвал с деревьев всю листву, которая венчала пышные кроны. На ветвях набухли почки, которые обернулись зелёной листвою. Вслед за ними выросли цветы. Монахиня была поражена увиденными чудесами. Вдруг кто-то коснулся её плеча. Она повернулась и увидела рядом молодого парня. Он поздоровался с ней и назвал своё имя. На земле был густой туман. — Неужели так бел туман, что даже одежда ваша кажется белой? Как ты попал сюда? — спросила она его. — Обернись, — сказал он. Она послушала его и когда обернулась, то ни деревьев, ни монастыря рядом уже не увидела. Перед ней расстилались облака и смотрели на неё бесчисленные рати, облачённые в белое. — Я раньше сомневался, что Бог есть, а Он есть и имя ему Христос. Я погиб вчера и мой брат тоже. Нас здесь много. Мы все павшие здесь. — стал говорить парень. — Мы все воины Христовы и нам здесь очень хорошо. Монахиня не могла ничего сказать и лишь слушала. Солдат назвал имя своей сестры и просил рассказать ей свой сон, чтобы она не скорбела, а радовалась. Монахиня поняла, что он говорит про ту девушку, с которой она разговаривала в саду и сказала: — Я обязательно расскажу ей! Сразу после этого она проснулась. Была ли эта история, похожая на поэзию или нет, я всё-таки не только стихотворения пишу, но и рассказы потому, что я не только поэт, но и писатель.