Не было печали (цикл Кот сэра Гая)

— Перевертыш, — уверенно заявил Маленький Джон, разглядывая здоровенного кабана, который лежал в неглубокой ложбине за малинником, распространял вокруг ядреный кисло-винный запах забродивших фруктов, изредка всхрюкивал и подергивал ногами. — Пьяных груш и яблок обожрался, вон как разит, ну и застрял. Так и окочуриться недолго. Я по молодости как-то раз паданцев переел, чуть не помер. Знахарка сказала, кишки страшно раздулись, еще немного, и лопнули бы. — Вот же бедолага. Жалко его, — вздохнул сердобольный Мач. — Да и плохо это. Ну как впрямь помрет? Лесничие найдут труп, отвезут в Ноттингем. Вейзи объявит, что убийство, и сдерет со всех окрестных деревень штраф за покойника. — И то верно, — Джон поскреб бороду. — Кто будет доказывать, что труп — не норманн? Гисборн, что ли? — Вообще-то, как раз Гисборн может, — сказал Мач. Как бы он ни относился к помощнику шерифа, отрицать, что тот чаще всего поступает по справедливости, не позволяла совесть. — Он, конечно, гад, но обычно все делает по закону. Я слышал, как он Вейзи королевские уложения зачитывал, что не положено вешать, а только пороть и большой палец отрубить. И помнишь, не дал выпороть и посадить в колодки сына Салли, мол, щенку девять всего, мать с отцом ему сами всыплют. Хотя как по мне, стоило паршивца припугнуть немного на площади, можно подумать, его дома пирогами не балуют, на рынке таскать повадился. — Так-то оно так... Да только закон у нас — как Вейзи в левую пятку вступит, — проворчал Джон. — Ладно, делать-то чего будем? Не бросать же его тут, не по-христиански это. — Отнесем в лагерь, — поразмыслив немного, ответил Мач. — Джак в него что-нибудь вольет, он и очухается. И от кишков отвару даст. Давай, снимай пояс, свяжем ему ноги. И сруби вон тот дубок, как раз хватит подвесить.

***

Рядом с кучей Гая уже ждал Марк вместе со стражниками из ночного патруля. Все четверо в один голос заявляли, что в карауле не спали, ничего, кроме жидкого пива, не пили («чутка совсем, вот вам крест, сэр Гай»), к девкам не бегали даже по очереди. Обход делали, как полагается — когда в Святой Марии пробили утреню, хвалитны и час первый, вокруг рынка, все улицы до Золотой и Гончарной. И ничего необычного не видели. Насчет «совсем чутка» пива Гай, конечно же, не поверил — от троих разило свежим перегаром, к тому же не пивным, хоть они и попытались забить запах чесноком, — но устраивать выволочку не стал. Подловит как-нибудь на горячем специально, тогда и получат все, что причитается. — Необычное не видели, значит, — Гай прошелся перед стражниками, которые стояли навытяжку и поедали его преданными взглядами. — А обычное? — Ну... — неуверенно начал старший из четверки. — Все как всегда, сэр Гай. Вора вот словили, к пекарше Марте в дом лез, паскуда. Беннету доложились... Больше ничо такого. — Было еще, до вора, только хвалитны пробили, — встрял другой, помладше, белобрысый лопоухий крепыш. — Хряк, где колодец у скотного. Удрал у кого-то. Круги наматывал, визжал, мож пся его покусала. Мы за ним, а он как дунет, по темноте уж не стали... — стражник осекся и ошарашено уставился на Гая. — Божьи кости! Да неужто... Томас, припомнил Гай имя лопоухого стражника. В гарнизоне насчитывалась пара дюжин Томасов, но этот конкретный несколько раз проявил смекалку, потому попал в число тех, кого он запомнил в лицо. И снова оказался полезен. Теперь хотя бы известно, когда примерно Вейзи покинул замок. Гай ушел из его кабинета незадолго до полуночи, получив длинный список распоряжений на следующий день. Значит, то, из-за чего шериф тронулся умом, произошло между полуночью и двумя часами ночи. — Томас, остаешься. Вы трое — обратно в замок, и за ворота ни шагу, — велел Гай стражникам, которые таращились на него уже все вместе. — Языком не молоть, узнаю, что трепались — отрежу и в задницу засуну. Томас икнул и попятился. — Не трясись, ты мне полезнее говорливый, — Гай усмехнулся. — Раз хватило ума запомнить, когда видел... хм... кабана, будешь помогать Марку. Марк, берешь Томаса и этих, — он кивком указал на пятерых стражников, маявшихся неподалеку от кучи. Сторожить ее больше необходимости не было. — Обойдете рынок, выясните, чьи телеги здесь стояли ночью, что на них грузили, когда уехали. Лишнего не болтать. И придумай, чем отвлечь любопытных, мне надо, чтобы ни слова о чертях и милорде не было. — О чертях, сэр Гай? — удивленно переспросил Марк и, понизив голос, уточнил: — Так они чего, впрямь... унесли? — Услышу еще раз про чертей, и кого-то впрямь унесет чистить нужники до Рождества, — зловеще пообещал Гай. — Никакой болтовни! — А ежели сказать, что дружков вора ловим? — робко предложил Томас. — Ну, того, который к тетке Марте лез. — Молодец, так и говорите, — похвалил Гай и сделал себе мысленную пометку выдать Томасу шесть пенсов. В отличие от Вейзи, у которого каждый фартинг на прибавку жалованья или поощрение страже приходилось чуть не зубами выгрызать, он всегда вознаграждал отличившихся, и чаще всего тратил на это собственные деньги. Благодарность подчиненных всегда полезна. А как выяснилось сегодня, за годы службы в Ноттингеме он получил еще и преданных лично ему людей. — Все, выполняйте. Узнаете что полезное — сразу ко мне. Мимо, пиная тряпичный мяч, промчались чумазые мальчишки. Гай проводил их взглядом и вздохнул. Идти в замок не хотелось. Хотелось малодушно плюнуть на все и уехать в Локсли. Погонять Беса по полям, искупать его в Тренте, благо теплая осень позволяла. А вечером — камин, вино, мурлычущий на коленях кот... Гай на мгновение представил все это, чертыхнулся и отправился выполнять свой долг.

***

Караульные перед покоями Вейзи резались в кости — похоже, не ожидали столь быстрого возвращения начальства. Гай пообещал обоим месяц работ на чистке городских выгребных ям и с удовольствием понаблюдал, как у них вытягиваются и бледнеют физиономии. Это не сделало отвратительный день лучше, но пилюлю слегка подсластило. В спальне и кабинете все лежало так же, как утром. Гай в четвертый раз тщательно осмотрел и обнюхал каждый дюйм комнат, потом уселся в кресло, откинул голову на спинку и мрачно уставился в потолок. Его не оставляло стойкое ощущение, словно он упускает что-то важное. Какую-то деталь, которая позволит собрать разрозненные факты воедино. Зачем Вейзи выбросил из сундука рубахи, блио и плащ? Искал что-то? Или в помрачении хватал все, что попадалось под руку? Скорей всего, именно так и есть, поскольку в сундуках с одеждой никогда не держал ничего важного. Все, что имело хоть какую-то ценность или значение, хранилось в отдельных шкатулках, а также в тайниках за деревянными панелями, украшавшими стены, и содержимое этих тайников было на месте. В пользу версии с помрачением говорили и разбросанные письма. Тут и правда впору заподозрить колдовство. Познания Гая в этой области были крайне скудными, но из того, что он слышал — для наведения на человека чар или порчи нужно использовать или его вещь, или подбросить заколдованную. Но подозрительный Вейзи ни за что не прикоснулся бы к незнакомому предмету, а стащить у него что-то могли разве что Робин и Алан, которые с колдовством и рядом не стояли. А вдруг было заколдованное письмо?.. Или прачка стирала одежду, отошла за щелоком или еще чем, и кто-нибудь успел... — Да ну, чушь какая-то! — пробормотал Гай вслух. — Заколдованные письма и исподнее, тьфу! Так и до голых летающих ведьм на свиньях докатиться можно. Он вновь с тоской подумал о Локсли, камине и Робине (не графе), и тут раздался стук в дверь, а затем робкий оклик: — Сэр Гай! По голосу Гай узнал Квентина, самого молодого из оруженосцев — тот всего месяц как получил это звание. Никто из стражников идти не рискнул, отправили мальчишку, знают, что ему получить в ухо не грозит, даже если принесет дурные вести. — Меня Саймон к вам послал, — продолжал Квентин. — Этот, который девиц и добропорядочных жен бесчестил, проспался, с вами говорить хочет. Сказал, околдовали его. И священника просит, только Саймон велел сначала вас позвать, сэр Гай, а уж вы решите, надо отца Христофора или нет. Гая как ветром сдуло из кресла. Интуиция прямо-таки взвыла, что дело здесь нечисто, и вовсе не из-за колдовства. Чтобы в один день два человека, пребывавшие в твердом уме и ясном сознании, вдруг разом утратили здравый рассудок? На случайность такое не спишешь. А значит, у буйства сэра Уилфреда и помешательства Вейзи есть нечто общее. Что-то связывает эти два на первый взгляд не связанных события. — Отцу Христофору про колдовство ни слова! — бросил Гай Квентину, который едва успел отскочить от распахнувшейся двери. — Мне только крестного хода вокруг замка и изгнания бесов из каждого первого не хватало. Вы двое, — он зыркнул на стражников, — тоже ничего не слышали. Все ясно? — Все ясно, сэр Гай! — гаркнули оба так, что по коридору пошло гулять эхо. — Ничего не слышали! Уже сбегая вниз по лестнице, ведущей в подземелье, Гай пообещал себе, что когда все закончится, уедет в Локсли дней на десять. Никаких тупиц-подчиненных. И никакого Вейзи — пусть хоть лопнет от злости.

***

— Сэр Гай, Пречистой Девой клянусь, меня околдовали! — сэр Уилфред, едва не плача, вцепился в решетку и не сводил с Гая умоляющего взгляда. — Чтобы я — и сотворил непотребство с дамами, прилюдно! Да пусть они хоть сто раз не благородные леди, но и не селянки же. Я чту рыцарский кодекс, тому порукой мое доброе имя, репутация и честь! — Ну, положим, свою репутацию вы несколько подмочили, сэр Уилфред. Гай в свою очередь задумчиво рассматривал юношу: всклокоченного, бледного, как свежевыбеленное полотно, с дрожащими руками, в грубых штанах и слишком большой для него котте с чужого плеча. В обведенных темными кругами голубых глазах виднелись красные прожилки. В общем, похмелье сэра Уилфреда мучило знатное. Сложно было представить, что этот красивый рыцарь так буянил, всего лишь перебрав крепкого вина. Может, конечно, он из тех, кому дай понюхать затычку от бочки с элем — и уже все, готов. Но в этом случае никакого колдовства и рядом не лежало. Да и ни в каком случае. — Доброе имя тоже немало пострадало, — безжалостно продолжил Гай. — А чести вы почти лишили двенадцать добропорядочных горожанок, чьи мужья теперь жаждут мести. Вас шесть раз предлагали прилюдно выпороть и оставить на два дня у позорного столба, два раза — отрубить голову, четыре — вывалять в смоле, перьях и прогнать плетьми через весь Ноттингем. И к тому же все сходятся на публичном покаянии перед церковью Святой Марии и самой суровой епитимьи, какую только могут наложить отец Бенедикт и отец Христофор вместе взятые. С каждым словом сэр Уилфред зеленел лицом, а под конец отповеди сполз на колени и побился лбом об решетку. Правда, не настолько сильно, чтобы разбить. — Колдовство! — прорыдал он. — Порчу навели! Иначе я бы никогда!.. — Вам летающие голые ведьмы на свиньях не мерещились? — поинтересовался Гай. — Или, может, черти? — Ведьмы на свиньях? — от удивления сэр Уилфред даже рыдать перестал. — Никоим образом. А вот черти... чертовки... — взгляд его на миг затуманился, затем полыхнул обидой и злостью. — Точно, чертовка! Энни! — Какая Энни? — теперь удивился Гай. — Из замковой прислуги, рыжая, курносая и конопатая? Она, конечно, милая, и формы хороши, но чтобы чертовка? Да она каждый день в церковь ходит, причащается по праздникам. — Эту я и не видел, — сэр Уилфред вскочил, пылая праведным гневом, даже румянец проступил. — Дочка горшечника из Баффордса. Уверен, приревновала к леди Амелии и наслала на меня колдовской морок! Я когда за дамами... — он запнулся. — В общем, видел ее в каждой. Манила, соблазняла, вот я и... Поверьте, сэр Гай, я никогда ее не обижал, подарков и денег не жалел. Предложил перевезти ближе к манору, домик обустроить, ни в чем нужды не знала бы. С графом Хантингтоном хотел договориться, чтобы он ее отпустил. И с шерифом тоже, учитывая нынешние обстоятельства. — Граф Хантингтон, как вам известно, на нынешний день обретается в Шервудском лесу, взимает с проезжающих дань. Ну, или дорожную подать, смотря с какой стороны подойти, — усмехнулся Гай. Сэр Уилфред начал его утомлять, но он старался не прерывать излияния. С похмелья легко потерять нить разговора, а ему нужно было докопаться до истины. — И пока он сам не захочет, вы его не найдете. Поверьте, я постоянно пытаюсь. Он знал, что крестьяне, невзирая на риск попасть за решетку или даже на виселицу, по-прежнему испрашивают разрешения Робина по всем вопросам, требующим внимания и вмешательства лорда. Сначала идут к Гаю или шерифу, а после — бегают к опальному сеньору, чье слово для них значит куда больше. Его это не особо заботило, главное, чтобы все делалось по закону, а вот если дойдет до Вейзи, тот собственной желчью подавится. Выловить так Робина Гай тоже пробовал, но через какое-то время оставил затею — не сидеть же в засаде дни и ночи напролет, да и за каждым вилланом не проследишь. — Неважно, я бы съездил в лес, и дань заплатил бы, — махнул рукой сэр Уилфред. — Но Энни захотела невозможного, и мы поссорились. Конечно, она красотка, каких поискать, и в любви горяча. Но мне жениться на вилланке? Это неприемлемо, вы же понимаете, сэр Гай! Леди Амелия — моя невеста, это достойный и выгодный нам обоим союз. Но если бы Энни родила, я, конечно, признал бы ребенка... Гаю почему-то захотелось слегка придушить сэра Уилфреда, хотя тот не совершил ничего, что не делали другие лорды. Да и что греха таить — он сам мог поступить примерно так же. Брак по расчету есть брак по расчету, и уважительное отношение к жене совсем не предполагает отказ от плотских удовольствий на стороне. Тем более благородные леди нередко относятся к супружеским обязанностям, мягко говоря, с прохладой (Гай не раз слышал об этом от женатых сэров), и допускают мужа к себе лишь ради зачатия ребенка. Тогда как мужчине хочется на ложе бурной страсти, а не лежащего терпеливо бревна. Единственное, он не поселил бы любовницу там, где ее может обнаружить жена, да и любовнице такое близкое соседство с законной супругой возлюбленного причинило бы боль. Но что-то в словах сэра Уилфреда неприятно кольнуло. Возможно, обвинения в адрес девушки, которая пусть и мечтала по-глупому о несбыточном, но была просто влюблена и страдала от ревности. — Вот я и думаю, сэр Гай, что Энни или сама сотворила колдовство, или нашла какую-то ведьму. И сделала так, что мерещилась мне в виде чертовки... Очень соблазнительной чертовки... Я ведь и настойку ту италийскую пил, чтобы сначала тоску заглушить, а уж во вторую очередь — отпраздновать посвящение. Один кубок — и уже так похорошело, на сердце стало легко. А потом я увидел Энни... и дальше все как в тумане, — со вздохом закончил рассказ сэр Уилфред. — Очнулся уже здесь, стражник рассказал, как и за что меня схватили. У Гая словно что-то щелкнуло в голове, и он подобрался, как перед прыжком. — Что вы пили, говорите? — Италийскую винную настойку. Я и раньше ее пил, она есть только в «Мече и короне». В этот раз была покрепче, но и вкуснее. Мартин сказал, новый сорт, сильно забористая, и баранины жирной подал побольше, чтобы не так в голову ударяло. Но против колдовства бараниной не помочь, — последовал еще один тяжкий вздох, и сэр Уилфред опять сник. Вот оно — общее. Италийская настойка. Вейзи тоже частенько ее пил, и раз в полгода заказывал бочонок-другой. Гай и сам пробовал эту настойку, вкус был весьма неплох — в меру сладкая, в меру терпкая, с приятным ароматом трав и пряностей. Временами он пропускал глоток-другой, но, в отличие от Вейзи, не пристрастился. Его предпочтения давно и прочно были отданы терновому вину, которое делала жена хозяина «Гуся и вертела». Гай припомнил, как пахли остатки настойки в кубке Вейзи, найденном под кроватью. Тогда он не обратил внимания, но сейчас готов был поклясться, что разница есть. Незначительная, но есть. Значит, новый сорт. План действий сложился быстро: срочно проверить кубок и последний бочонок, если догадка подтвердится, идти с проверкой к Мартину. Потом к Йозефу, вдруг познания старого еврея в алхимии помогут определить, что в составе настойки привело Вейзи и сэра Уилфреда в такое буйство. И почему только их. А еще придется дать ход делу о колдовстве. Гая совсем не радовало, что невиновную девицу сначала будут топить, а если не утонет, сожгут на костре, как ведьму. Но сэр Уилфред выдвинул обвинение, и он, как представитель закона, обязан засвидетельствовать это в присутствии священника. И под надзором церковников арестовать несчастную Энни. — Я подумаю, как с вами поступить, сэр Уилфред, — сказал Гай, направляясь к массивной двери из подземелья. Настроение, несмотря на несомненные подвижки в поисках Вейзи, было паршивое. — Но в любом случае, наказания вам не избежать. — Сэр Гай! — окликнул сэр Уилфред. — Постойте, прошу. Гай обернулся, вопросительно подняв бровь. — Я не стану обвинять Энни в колдовстве перед судом и церковью, — торопливо произнес юноша. — Она просто неспособна никому навредить. Забудьте, что я наговорил, это было бесчестно и недостойно рыцаря! Я до сих пор пьян. — Это все объясняет, — Гай кивнул. С души словно свалился тяжелый булыжник. То, что пьяный юнец наболтал из-за обиды и разбитого сердца, свидетельством не является. — Считайте, уже забыл. И тут его второй раз за день повергли в изумление. Такого он совсем не ожидал. — Что мне делать, сэр Гай? Я женюсь на леди Амелии, это мой долг. Наши родители договорились о помолвке много лет назад. Она добрая, благонравная, красивая девушка, в приданое идут прекрасные земли, — в голосе сэра Уилфреда звучало неприкрытое отчаяние. — Но и без Энни я не могу. Только потеряв ее, я понял, что она — часть моей души. — Вы спрашиваете совета... у меня? — Гай какое-то время молча смотрел на него, потом со вздохом пожал плечами. — Не знаю, сэр Уилфред. Но можете попробовать попросить прощения. Без дорогих подарков и денег, просто от чистого сердца. Я слышал, это иногда помогает.

________________________________________ ГЛОССАРИЙ

1. Полную юридическую ответственность, вплоть до смертной казни, юноши несли с 14 лет, девушки с 12. До достижения «сознательного возраста» наказание им назначали вдвое меньше, чем взрослым. Ребенка младше десяти лет по суду обычно вообще не наказывали, а отдавали для вразумления родителям или опекунам. 2. Утреня — около полуночи, хвалитны — 3 часа ночи, час первый — 6 утра. 3. Сыновья феодалов с 7 лет часто воспитывались при дворе сеньора либо рыцаря, с которым семья состояла в родстве или дружбе (титулованная знать, приносившая оммаж непосредственно королю, нередко отсылала детей к королевскому двору, что считалось наиболее почетно). До 14 лет мальчики находились в статусе пажа, до 21 года — оруженосца. Воспитание и обучение будущего рыцаря включало в себя верховую езду, фехтование, владение копьем, плавание, соколиную и псовую охоту, стихосложение, танцы, игру на музыкальных инструментах, шахматы, придворный этикет. Немало времени уделялось религиозному воспитанию — письму, латыни, изучению священного писания, житий святых, заучиванию псалмов. В обязанности пажей входило прислуживать сеньору — за столом подавать воду для мытья рук и полотенце, наливать вино, бегать с поручениями по замку или поместью и т.д. Оруженосцы к тому же чистили и приводили в порядок доспехи сеньора, ходили за его лошадьми, соколами, отвозили письма, в случае конфликтов с соседями участвовали в обороне и бою. И пажи, и оруженосцы часто сопровождали сеньора в поездках. В 21 год оруженосца посвящали в рыцари. Это могло произойти и раньше, если тот отличился особой храбростью в бою или совершил подвиг, например, спас жизнь своему сеньору. В зависимости от замка и статуса рыцаря, у него могло жить в среднем до десяти воспитанников, а при королевском дворе знатных мальчиков было гораздо больше. Ноттингем был королевским замком, для нетитулованных лордов и мелкопоместных баронов отправлять туда сыновей считалось более чем достойным. Гаю, как первому рыцарю Ноттингема, конечно же, приходилось наставлять молодежь в рыцарском искусстве. Но поскольку он был не единственным рыцарем в замке (королевское владение и всего один рыцарь — не по статусу!), то командовал, помимо гарнизона, еще отрядом в 10-15 копий. И ему ничто не мешало частично переложить обучение подростков на подчиненных. Вейзи же вполне мог учить будущих рыцарей игре в шахматы и соколиной охоте (ну и интригам заодно, с него сталось бы).