Вы слишком доверчивы

Сначала была эта невыносимая лёгкость бытия — привычная словесная дуэль старых, непримиримых врагов, упражняющихся в красноречии. Взаимные уколы и язвительность отпускаемых реплик. Если оставить в стороне всю серьёзность сложившейся ситуации, то можно как следует насладиться этой словесной пикировкой. Получить какое-то извращённое наслаждение даже. Губернатор Таркин, я ощутила ваше зловоние, едва попав на станцию. Как всегда очаровательны, принцесса. Будто она не пленница и они не на мостике военной станции, а на приёме в Императорском дворце. Или, на худой конец, столкнулись в коридорах Сената и решили попортить друг другу кровь, как обычно, не перенося друг друга на дух. Но вдруг вся эта триумфальная лёгкость, даже можно сказать, игривость, весь этот бархат, пропадает из голоса губернатора. — Я выбрал вашу родную планету в качестве первой цели станции. Игры кончились. И уже в голосе принцессы нет этой самоуверенной в собственной правоте и неуязвимости язвительности. Нет этой острой дерзости и вседозволенности. В голосе её мольба. Алдераан — мирная планета и у них нет оружия. — Вы предпочитаете другую цель, военную цель? Тогда назовите систему. — Резко, коротко и зло произносит мужчина. Ему надоели эти криминальные элементы, повстанцы — назойливые мошки, нарушающие своей суетой порядок, царящий в Империи. Он надвигается на неё, грозный, раздражённый и злой. Бежать некуда — за спиной чёрная громадина Вейдера. — Где база мятежников? — спрашивает он, устав повторять, устав от её упрямства. Принцесса, конечно, очаровательна, в своей дерзости, но у всего есть границы. Пора бы заняться делом и покончить со смутьянами раз и навсегда. — Дантуин. Они на Дантуине. — Перед ней голубой шар Алдераана и она сдаётся. — Видите, лорд Вейдер, она может вести себя благоразумно. Продолжайте операцию, можете стрелять по готовности. — Что?! — маска дипломата треснула окончательно. В груди мгновенно вспыхнул пожар; стало трудно дышать, сердце сдавило словно в тисках. — Вы слишком доверчивы. Дантуин слишком далеко, чтобы произвести эффектную демонстрацию, но не волнуйтесь, мы разберёмся с вашими мятежными друзьями достаточно скоро. — Нет, — произнесла она, подаваясь вперёд, смотря на родную планету, касаясь щекой плеча губернатора. Ничего она сделать сейчас не могла; чёрная рука в перчатке потянула её назад. Всего через пару коротких мгновений Алдераан перестал существовать. И она вдруг осталась одна во всей вселенной. Одна на один со своим горем, мгновенно затопившим её, поглотившим всю сразу, целиком, без остатка. Чёрная тупая боль разрасталась в груди, пожирая сознание. Этого не может быть! Даже такой монстр как Таркин не мог совершить столь ужасное. Но… Одно дело считать кого-то чудовищем и совсем другое, узнать на практике, что это правда. Что чудовище существует и что поступки его действительно бесчеловечны. Стать самой его жертвой, столкнувшись на самом деле с тем, о чём только до этого она знала с чужих слов. Она знала, что гранд-мофф — тиран, палач и ублюдок. Но всё равно испытала шок от произошедшего. Вы слишком доверчивы. Эти его слова звучали в её сознании снова и снова, кромсая сердце на части будто острым ножом. Вот уже несколько лет она помогала своему отцу, выполняя секретные и не очень миссии. Обманывала, лгала и считала себя достаточно хитрой и изворотливой, чтобы успешно врать другим и не быть обманутой самой. Много раз она обводила Империю вокруг пальца и вот, наконец, попалась сама. Она не считала свою ложь таким уж большим злом. Она делала это всё ради лучшей жизни для всех угнетённых существ в галактике. Совесть её была чиста. Она считала себя умной. Но Таркин оказался хитрее. Злее и безжалостнее, чем казался. Даже если принять как данность его чёрную-чёрную душу (если у такого монстра вообще есть душа), его железную хватку, милитаристскую сущность, то реальность всё равно оказалась слишком жестокой. Вы слишком наивны. Пожалуй, в этом он прав. И вся это боль внутри неё испепелила в один момент душу. И вся эта боль спалила дотла, пожрав пламенем, никак не утихающим несколько часов подряд. И вся эта боль превратила её в пепел, омыла слезами глаза. Разбила её на кусочки… И вся эта боль превратилась в злость.