Денискины рассказы (другого Дениски)))

У меня в табеле куча пятерок. А вот по чистописанию четверка. Из-за клякс. И еще по пению тройка. Это единственная тройка в моем идеальном табеле. Одна четверка, одна тройка – все остальные пятерки. За четверку не обидно, а вот за тройку очень. Она плохенько выглядит среди пятерок. Думаю со временем ее исправлю. Только не знаю как. А вот как схватил ее - знаю и сейчас расскажу. Это было в декабре, перед Новым годом. У нас был урок пения. Сначала мы пытались петь хором «Во поле березонька стояла». Выходило очень красиво переливчато, но Борис Сергеевич все время дергался и кричал: — Тяните гласные, дорогие друзья, тяните гласные!.. Тогда мы стали затянули гласные, а Борис Сергеевич зачем –то схватил себя за голову и закричал: — Какой ужас! Будто кошки поют под сверло ! Так, все хватит! Вызываю по одному! И Борис Сергеевич вызвал Мишку. Мишка подошел к роялю и наклонившись что-то прошептал Борису Сергеевичу. Борис Сергеевич стал играть, а Мишка тихо-претихо запел: Как на тоненький ледок Выпал беленький снежок… Я обалдел. Что это с ним? Мишка, который во втором классе уже практически сравнялся ростом с Борисом Сергеевичем, который вопил во все горло на играх и переменах этот Мишка сейчас пищит как девчонка. Да какая девчонка! Наш котенок Мурзик так пищит когда просит молока в мисочку. Тоненько и жалостно. Я не выдержал. И захохотал... Тогда Борис Сергеевич поставил Мишке пятерку и поглядел на меня. Он сказал: — Смешно тебе? А ну-ка выйди! Я подошел к роялю. — Ну, дорогой товарищ хохотун , что будешь петь? спросил Борис Сергеевич. Я сказал: — Песня гражданской войны «Веди ж, Буденный, нас скорее в бой». Борис Сергеевич кивнул головой и заиграл, но я его остановил: —Тихо играете громче надо! — сказал я. Борис Сергеевич сказал: — Так тогда тебя не услышат. Но я сказал: — Меня! Меня услышат все. Борис Сергеевич снова заиграл громче, а я набрал в грудь как можно больше воздуха да как заору: Будённый — наш братишка, С нами весь народ. Приказ — голов не вешать И глядеть вперёд! Мне очень нравится эта песня. От нее так и брызжет весельем. Так и вижу яркое небо, жара впереди Буденый и Ворошилов ,кавалеристы несутся как молнии и рубят врагов. Кругом грохот, взрывы, пулеметы, револьверы хлопают как заведенные, а в небе вьется алый стяг. Тут я даже зажмурился от восторга завопил так, что заложило в ушах: Ведь с нами Ворошилов, Первый красный офицер, Сумеем кровь пролить за СССР! … Я хорошо пел, наверное, даже было слышно на другой улице: Высо́ко в небе ясном вьётся алый стяг, Мы мчимся на конях, туда, где виден враг. И в битве упоительной Лавиною стремительной — Красные всегда побеждают! Бегите, враги! Даешь!!! Я нажал себе кулаками на живот и сгнулся вышло еще громче,: Мы врезалися в Крым! Тут я остановился, потому-что меня колотило и я тяжело дышал. А Бориса Сергеевича тоже потряхивало , но он доиграл. … Я спросил: — Здорово? — здорово! — ответил Борис Сергеевич. — По моему хорошая песня, правда? —опять спросил я. — Наверное, — сказал Борис Сергеевич и закрыл рукой глаза. — Вы просто очень тихо играли, , — сказал я, — надо было громче я бы тогда спел во все мощь пионерскую. — Не надо мне мощи пионерской, — сказал Борис Сергеевич. — Ты лучше вот что дружок присядь, да вздохни глубоко. - Да я не устал – сказал я. - Ну хорошо – сказал Борис Сергеевич - А ты не заметил, что ты пел немножко не в такт! — Нет, — сказал я, — я этого не заметил! Да это и не важно. Я вообще не слышал что вы играли. Зачем мне это надо я же пел. — Так, — сказал Борис Сергеевич, — ну раз тебе не важно, поставим три. За прилежание. Я опешил. Да он издевается! Мне тройку! Как! Мишке значит пять с его писком, а мне три. Да мне пятерки после моего пеня мало! Я закричал — Борис Сергеевич,вы что! Поставьте пять! Это же Буденый! Это же красные! - Денис, довольно – сказал Борис Сергеевич - Ты пел ужасно. Мне казалось, что товарищ Буденый с всей своей дивизией тебе по ушам проскакал. Все захохотали, а Мишка повертел пальцем у виска. Меня бросило в жар. - Нет вы скажите прямо, Борис Сергеевич, вам песня не понравилась - наступал я на него. - Песня понравилось, не понравилось пение - ответил БС - Я другую знаю! - крикнул я. - Какую? - спросил Борис Сергеевич. - Про орленка - ответил я и заголосил: Орленок, орленок, ему расскажи ты Про наших врагов, про тюрьму; Скажи, что в плену мы, но мы не разбиты И нас не сломить никому. Но Борис Сергеевич поспешно сказал: — Ну хорошо, хорошо, потом исправишь свою тройку, споешь в следующий раз. И тут раздался звонок. Мама встретила меня у раздевалки. Когда мы собирались уходить, к нам подошел Борис Сергеевич. — Ну, — сказал он, улыбаясь, — я охотно допущу, ваш мальчик известен как товарищ Булганин Николай или другой политик. Он может стать Лобачевским, или Менделеевым, я не удивлюсь, если он станет известен стране, как известен Николай Мамай или какой-нибудь боксер, но в одном могу заверить вас точно: славы Ивана Козловского ему не добиться. Никогда! Мама слегка покраснела и сказала: — А у вас то какая слава, учитель пения? Уверена, Козловский стал таким, потому-что не был знаком с вами! - Вы сердитесь напрасно. - сказал Борис Сергеевич. - Вот именно, что я учитель пения. И как учитель скажу вам он безнадежен. - Безнадежны вы - отрезала мама. - А я очень хорошо пою. Громко – прибавил я. И мы пошли домой. А я по дороге думал «Как же поет этот Козловский неужели громче меня?»