Гермиона

      Хогвартс-экспресс сиял привычной краснотой носа и блестел начищенными боками, извергая клубы белоснежного дыма, будто действительно работал на угле, а не на магии. Платформу заполонили люди разных возрастов: от совсем маленьких детей до седовласых стариков и сгорбленных старух. Но Драко видел перед собой только Гермиону. Её худенькие плечи и длинную шею, копну коротких волос — не модельная стрижка, а неровно обрезанные, будто ножом в лесу, — большие карие глаза и столь же большие синяки под ними. Усталая и истощённая последними месяцами войны, она медленно брела к поезду в своей серой укороченной мантии. Из-под рукавов проглядывали торчащие косточки на запястьях.       Драко не должно тут быть. Они договорились ещё вчера: глупо и неловко прощаясь, отрешённо молча и соприкасаясь самыми кончиками пальцев. Но он не мог остаться дома, в огромном Мэноре, в одиночестве стылых комнат и белизны потолков. Переживая всё заново. Всё то, что случилось с ним — с ними — за последние недели.       Её появление. Она стала старше — старее, усталее, истощённее. Но с тем же огнём в глубоких глазах. Со сломанной палочкой, но крепким внутренним стержнем. Будто и не коснулась её война. Хотя именно по ней она прошлась сильнее всех.       Её тихие слова. Когда он решился открыть рот и сказать что-то незначительное и, наверняка, глупое. Просто чтобы разбить эту застоявшуюся, скомковавшуюся тишину. Недоумённый тихий ответ, будто она и не знала, что Драко умеет говорить.       Её тонкие пальцы на приборах, на клавишах, на его собственных руках. Её нежная кожа под губами. Её худенькие ноги вокруг его талии. Её длинная шея, изогнутая для поцелуев. Её смех, когда он наконец-то сумел сказать что-то забавное. Её всхлипывания от кошмаров по ночам. Её напряжённая спина, когда она собиралась в тугой комок, борясь с ними в одиночку. Её расслабленное тёплое тело, когда он помогал справиться.       Как она растекалась на нём после горячих часов в постели. Просто лежала и дышала, а у него сердце замирало.       — Увидимся позже, — сказала она на прощание.       И Драко смог только кивнуть. Проводил её до камина на станцию. И через несколько минут подумал: какого Мордреда? — и отправился следом, накинув дезиллюминационные чары.       У него сегодня несколько важных встреч в Министерстве, а он, как последний идиот стоит тут, среди всего этого сброда и пялится вслед. Бесполезный и бестолковый. Зачем ему это? Сейчас Гермиона сядет в поезд и исчезнет из его жизни. Растворится среди развалин, теней и призраков старой жизни. Без своего пресвятого Поттера, без предателя Уизела. Совсем одна — такая сильная и такая уязвимая.       А вчера они лежали в спальне, среди нежнейших простыней и мягких подушек. Ели виноград, целовались и переплетались пальцами. Глаза Гермионы мерцали отсветами заходящего солнца. Она мягко и понимающе улыбалась. Обещала, что всё будет хорошо, и они снова будут вместе. Однажды они встретятся вновь.       Однажды.       Когда это будет-то? И будет ли вообще?       Она всё ещё шла, в бесконечной очереди, к вагону.       Шаг, ещё один, ещё.       Гермиона. Билось в сознании.       Гермиона. Билось в сердце.       Гермиона. Билось в магии.       Гермиона-Гермиона-Гермиона.       Её имя стучало во всём теле, во всей душе и самой сути его. Одно лишь её имя вместо толчков крови, вместо вдохов и выдохов, вместо колдовства.       Гермиона. Спрятанное сокровище за семью окклюментивными щитами. Неподобающее для Малфоя увлечение. Маленькая золотая львица, окружённая лучшими телохранителями — в Хогвартсе. Одинокая маленькая кошечка — на платформе.       Гермиона-Гермиона-Гермиона…       Наконец, она исчезла в вагоне. Станция опустела, а Хогвартс-экспресс начал набирать ход. Пора было возвращаться домой, в Министерство, к делам. Но Драко никак не мог отвернуться от блестящих боков и провалов окон.       Гермиона-Гермиона-Гермиона       — Гермиона! — то ли выкрикнул, то ли простонал.       И аппарировал прямо в вагон, не думая о невозможности перемещения в движущийся объект. Не сомневаясь и не боясь.       Повсюду — в купе на креслах, в коридоре на полу — сидели и стояли люди в серых мантиях. Плакали дети, обречённо переговаривались взрослые.       — Гермиона!       Она оглянулась от окна. По исхудавшим щекам сбегали тихие слёзы. Глаза — два мутных озера — плескались болью и одиночеством. Осторожно переступая через других, они двинулись навстречу друг другу. Замерли посреди прохода, не касаясь друг друга, не говоря ни слова.       Зачем ты здесь?       Я не мог иначе.       Уходи, пока есть возможность.       Нет. Я не оставлю тебя одну. Теперь — нет.       Она вглядывалась в его глаза, ища ответы на незаданные вопросы. Тихо плакала в отчаянии и пыталась улыбнуться, но только неровно дышала и всхлипывала.       Иди ко мне.       Он обнял её так крепко, как только мог. По его подсчётам у них было ещё минут десять, может, пятнадцать. И всё это время он намеревался обнимать Гермиону посреди переполненного грязнокровками поезда. До того самого мига, как их вагон не пройдёт через Арку Смерти. И даже после этого. Он больше не боялся. Теперь — не боялся.