***
Кайя задумчиво смотрел на лениво набегающие волны, что затем неотвратимо стремились обратно в тёмную воду, словно их тянуло туда какой-то страшной силой. Сегодня утром закончилось то, что начиналось с надежды, робкой, застенчивой, но такой упрямой. Сегодня утром их развели. Он прислушивался к своим ощущениям, пытаясь уловить боль, а находил только тоску. Он не стал для неё спасением, а она для него — наградой. Никто и никогда ещё не делал его таким несчастным, слабым и жалким. Да и она из тонкой изящной нимфы превратилась в фурию. Так стоило ли теперь грустить? Вспоминать жестокие слова, что они бросали друг другу, будто желали убить ими? Нет, конечно. И всё же он чувствовал себя этой самой волной, что стремилась к берегу, но вечно оказывалась в тисках большой, бессердечной воды, возвращаясь к ней снова и снова. В телефоне беззвучно бесились уведомления, закат слепил последним золотом, которое готовилось вот-вот превратиться в самое холодное на свете серебро. Где-то в кармане лежал желтый ободок, за эти пару месяцев утративший всякий блеск, потускневший вместе с самым отчаянным «А вдруг…?». Экран светился, пытаясь прорваться сквозь упрямые лучи заходящего солнца. На нём застыло имя — Ниль. Кайя вымученно улыбнулся буквам и наконец обрёл голос: — Слушаю. Где-то вдалеке кричали чайки, летая над пеной у самой кромки воды. На задворках сознания звучали и звучали жалящие обвинения и признания, подтачивая изнутри.***
— Не люблю, смирись! — кричала, надрывая лёгкие, Суна. Очередная ссора переросла в скандал. Он снова поймал её на лжи, увидел их, стоящих неприлично близко: свою жену и её бывшего. — Его любишь? Она знакомо задрала подбородок и ядовито, привычно рассмеялась. Он знал, что сейчас она пойдёт резать его истерзанное сердце словами, знал и ждал одновременно. — Люблю! — выплюнула она не удивившее никого признание. Улыбка, однако, получилась кривой, уродливой, так не идущей её прелестному личику. — С ним я была счастлива! — Вот как. — Да, так! Именно так! — её понесло. Азарт затмевал всё, даже любой намёк на раскаяние или сочувствие. — А ты мне противен! Противен, слышишь? Видеть тебя не могу, надоел ты мне! Осточертел, понятно?! И любовь эта твоя несчастная мне не нужна! Кайя слушал страшные вроде бы слова, а сам только дивился эху внутри собственной души, настолько там стало пусто за последний месяц. Он невольно усмехнулся собственным мыслям, припоминая мамины предостережения: «Не женись, сынок! Не надо! Эта девчонка тебя не любит, использует!». Суна прокричала что-то ещё о разводе, о жалости к нему, о том, какой он никчёмный и как она в нём ошиблась. Всё шло своим чередом, но в этот раз алгоритм дал сбой. Не обращая внимания на заходящуюся в истерике жену, Кайя направился к двери. — Куда это ты?! — взвизгнула она, нервно поправляя попавшие в лицо волосы. — Подавать на развод. — Ты издеваешься?! Это шутка? В спину ему полетел отборный мат. Он так и не привык к тому, что изящная, словно статуэтка, Суна могла так грязно ругаться. Но это больше не его забота. Больше не его. О том, что Кайя не шутил, она узнала на следующий день, когда ей передали кипу документов. Неделю он не ночевал в особняке, на звонки не отвечал. Она даже поехала в офис, но в кабинете его не застала. Ещё через неделю ей надлежало явиться в суд, где Суна собиралась отказать мужу в разводе. Но появившийся в коридоре адвокат принёс какие-то совершенно волшебные документы, содержание которых убедило женщину сменить гнев на милость и сказать заветное «да». С него их брак начался, им же и закончился, вот такая параллель.***
Суна любила мужа. Это видели все, кто пришёл на свадьбу. Не было в тот вечер никого в целом мире счастливее прекрасной невесты. Её искренняя улыбка освещала скромный праздничный зал. Теперь точно всё будет хорошо, мечты сбылись, и она станет очень-очень счастливой. Доиграла последняя песня, ушёл шатаясь Ферит, упав на плечо Сейран. Пожелания и поздравления затихли. На Стамбул опустилась глубокая ночь. Их первая ночь. Она ждала чего-то необыкновенного. Ждала, что сейчас начнётся настоящая сказка, выстраданная, вымученная, вырванная у судьбы, оплаканная горючими слезами. Лёгкое дуновение ветерка приласкало волосы трижды выходившей замуж Суны. «Сейчас — по-настоящему» — подумала она. — Суна, помоги мне убрать посуду! — прокричал от двери новобрачный. Суна встрепенулась, выныривая из зефирных облаков наивных мыслей. Следующий час она убирала, мыла, тёрла и оттирала под чутким руководством супруга, который, впрочем, почти ей не помогал. «Он просто устал» — упрямо заявила самой себе Суна, убирая липнувшие ко лбу волосы. Платье мешало, но она сама не поняла, почему до сих пор не переоделась. Ведь в мечтах любимый снимал невесомую ткань, миллиметр за миллиметром оголяя женское тело, покрывая его поцелуями… — Да что ж это! Суна, смотри, вода перелилась! — вскрикнул раздосадованный муж. И правда, из раковины тонкой струйкой сбегала на платье мыльная вода, расплываясь потом лужицей под ногами. — Как ты не заметила? — Юбка пышная… Поможешь? — Прости, Ахмед зовёт. У них там какая-то проблема. Скоро вернусь. — острожно поцеловав Суну на прощание в лоб, он убежал в ночь. На глаза сами просились слёзы, но Суна только зло топнула ногой, расплескав пену. Она ничему и никому не позволит испортить этот день. И себе не позволит усомниться ни на секунду. Она счастлива. Она живёт свою лучшую жизнь.***
Пролились первые летние грозы, рассыпав по причалу особняка неприветливые лужи. Семейная жизнь с Абидином продолжала удивлять Суну, и она бы соврала, если бы сказала, что сюрпризы были только приятными. Поначалу, конечно, всё было похоже на сказку. Наверное. Муж был заботлив и обходителен, бесконечно извинялся за скромное жилище и то, что теперь она не может позволить себе того, что было возможно в браке с внуком Корханов. Суна горячо спорила, убеждая Абидина в том, что это всё ей совершенно неважно, ведь они теперь наконец-то вместе. Да и на счёте Суны теперь лежала кругленькая сумма отступных. Но Абидин и слышать не хотел о деньгах, оставленных «этим человеком», запрещая ими пользоваться без повода. Но противной змеёй подползала к сердцу обида. На сестру, что стала всё реже приходить в домик прислуги, за Ферита, постоянно подшучивающего со словами: «Ну что, свояченица, как тебе в тыкве живётся?». Даже ощутимые тычки в бок от Сейран не умерили его пыл. Он, видимо, считал свою шутку уморительной, поэтому повторял её регулярно, каждый раз придумывая новое названия для шалаша, в котором Суна обрела свой рай. Тётушка наотрез отказалась давать молодой семье комнату в доме, сославшись на то, что тогда всю прислугу придётся разместить по соседству. «Может быть потом, если Абидина повысят. Или когда он найдёт работу солиднее». Однако, муж наотрез отказался уходить от Корханов, сославшись на верность Фериту. На том и порешили, оставшись в крохотном домике у ворот. Но всё это казалось Суне, пожалуй, досадной мелочью, с которой она готова была пока мириться и над которой хотела бы поработать позднее. Самое неприятное же происходило по ночам. Суна стыдилась признаться самой себе, но иногда она искренне радовалась, если муж пропадал где-то до самого утра, а потом отсыпался, похрапывая, на диване. Но если он всё же возвращался, то чаще всего от него пахло каким-то пойлом. Беспардонно топал в уличной обуви дальше заботливо расстеленного Суной коврика, наплевав на тысячу раз озвученную просьбу снимать ботинки. Развязно хватал жену то за грудь, то за талию, мял и давил всё тело большими, но нескладными, как у паука, ручищами, пьяно дышал в ухо, говорил ужасные сальности. А потом, не особо утруждаясь прелюдией, неумело и грубо брал прямо так, не снимая грязной, в пятнах пота после целого дня, одежды, приспустив штаны. Суна не могла бы ответить сама себе, почему не сопротивляется, почему не говорит «нет». Наверное, думала она, стоит потерпеть. Она сама виновата. В первую же неделю их брака ляпнула, что ей не очень нравится, когда он больно щиплет её грудь. На что муж оскорбился, припомнил ей бывшего и ушёл куда-то в ночь. С тех пор Суна старалась терпеть молча. Пыталась привыкнуть. Дурацкие слёзы смывала еле тёплой водой в крохотной ванной, пытаясь заодно смыть запах мужского пота. «Не думай, не думай, не думай!» — уговаривала сама себя Суна, пока её голова ритмично билась об изголовье кровати. Над ней старательно, но безуспешно двигался нынешний муж, но каждый толчок возвращал мыслями к бывшему. Хотелось ощутить его внутри, почувствовать, как он тянется губами к груди, мягко, но настойчиво. Как ласково, почти невесомо гладит пальцами тело, заставляя вздрагивать и стонать. Хотелось снова увидеть его лицо, услышать бархатное «Суна», почувствовать… — Йеесссс! — зарычал ей в ухо Абидин, с его носа ей на грудь капнул пот. Ещё один толчок — теперь уже от упавшего рядом на кровать тела. Закончилось.***
— А это кто такая? — недовольно пробурчала Суна, глядя исподлобья на худенькую шатенку, игриво поправляющую тонкую льняную рубашку, своей безразмерностью подчёркивающую изящность рук незнакомки. Длинные пальцы её были усыпаны причудливыми серебряными кольцами, это не понравилось Суне даже больше пышной гривы волос и узкой талии. — Ниль. Я же говорила, коллега Кайи. — бесцветно ответила Асуман, вздыхая. После позорного видео она окончательно похоронила себя в особняке. Единственным, кто мог вытащить молодую вдову за пределы безопасного клочка дорогой стамбульской земли, был бывший муж Суны. Ему всегда до всех было дело, зло думала про себя она. Все несчастные и обделённые находили место в его сердце, полном идиотского сострадания. Сама Суна отчаянно презирала его за то, что он остался в фирме, за то, что внешне так спокойно воспринял её поспешный брак с Абидином, за то, как много работал и какие красивые украшения создал для новой коллекции фирмы, за то, что так запросто развёлся с ней, не удостоив взглядом в суде. — Суна! — надрывно прокричала Хюма, новая горничная Корханов, выбегая из домика прислуги. — Что такое?! — высокомерный тон, конечно, не соответствовал статусу жены водителя, но работники вынуждены были с этим мириться, но не отказывали себе в ядовитом смехе, шушукаясь за спиной вчерашней госпожи. — Машинка! — О чём это она? — удивлённо пробормотала Асуман, приподнимая бровь, чашка кофе замерла в тонких пальчиках, отягощённых бриллиантовыми кольцами. Суна недовольно вздохнула, ярость потихоньку начала заслонять белой пеленой яркий летний день. Конечно, эта холёная вдовушка ни дня в жизни по дому не работала, даже несчастный менемен приготовить не сумеет. — Проклятая стиральная машинка, опять засорилась. — пробурчала бывшая невестка Корханов. Не говоря больше ни слова, побежала, шаркая неудобными балетками, в сторону домика для прислуги. Внутри ждала угрожающе растущая лужа пены, растекающаяся подобно ненависти, охватившей всё существо Суны. Будь проклят тот день, когда она переступила порог этой убогой квартирки! И о чём она только думала?***
В изящных пальцах Ниль запутались листы бумаги, атласные ленты и солнечные зайчики, поселившиеся в россыпи тонких золотых колечек. Неведомым образом она удерживала кипу эскизов, букет из кустовой розы и диантуса с листьями эвкалипта, крепко ухватив левой рукой бумажный стаканчик с кофе и ключи от машины. — Секунду, Кайя-бей, уже бегу! — радостно прощебетала она, придерживая дверь ногой за секретарем и протискиваясь в кабинет. — Давай помогу. — подскочил Кайя, но девушка лишь отчаянно замотала головой, поочередно уставляя и без того хаотичный рабочий стол своими вещами: едва не перелившийся кофе утвердился поверх ежедневника, ключи звякнули и проехались до клавиатуры, обретая там временное пристанище, эскизы ворохом рассыпались по папкам с серьёзными документами. Букет же был отправлен в ссылку на принтер, в беззвучном отчаянии мечтая о воде. — Так, я всё придумала. Вот, всю ночь рисовала. Колье. Три кольца, прям как у эльфов. Понимаете? — Ниль игриво подмигнула и Кайя расхохотался. — А Единое будет? — Слишком простая форма. Не люблю такое. — Белое золото и сапфиры? — Проговорил он, задумчиво перебирая рисунки. — Мне нравится, но как будто… — Чересчур холодно? Согласна. На то и расчёт. — Вот как? — Именно. Сейчас объясню. — Она театрально взмахнула рукой и проникновенно произнесла на манер безликой девушки из рекламы. — Это сокровища Снежной королевы, чьё сердце из льда. Синева морской глубины под айсбергом тайных чувств и страстей. Но в ней ещё теплится жизнь, а в дарителе — Надежда на взаимность. Вот так. Кайя грустно усмехнулся, глядя на красивые эскизы. Ниль ему буквально вручил Орхан, когда Кайя выразил желание уйти из финансового отдела и начать рисовать для новой коллекции. «Тогда возьми себе нашего нового стажёра. На последнем курсе, очень много энергии, талантливая и бойкая. Завтра же готова приступать». Всё сказанное дядей оказалось правдой, но единственного тот не сказал — Ниль была на редкость въедливой. Она буквально не отходила от Кайи в мастерской, в офисе, на деловых встречах. Впитывала всё, как губка. А когда немного освоилась — прорезался голосок, начали поступать первые возражения. Наверное, эту занудную кудряшку ему послал Аллах, не иначе. Именно в тот момент случился развод. И Кайя ушёл с головой в работу. А вместе с ним под толщей эскизов, камней, колец, чёток, бусин и испорченных шинок плавала Ниль. И неустанно его смешила, выводила из себя и даже иногда давала ценные советы по поводу еды. И научила кататься на вейк-сёрфе. И заставила танцевать Макарену в пять утра на набережной. Познакомила со своим большим рыжим псом Джесуром, взятым из приюта. И не позволила Кайе упасть в бездну, из которой он точно бы на этот раз не выбрался.***
Суна в очередной раз проходилась по заправленной простыне горячим утюгом, согнувшись над кроватью. За окном светало, а на плите в кухне дожидался завтрак. — Аби, еда стынет! Ты скоро? В ванной замолчала вода, послышались мокрые шлепки голых ног по кафелю. — Опять забыл тапочки, родная! Вытрешь потом? Немного натекло. — Он вышел в одном полотенце, недовольно озираясь. — Опять ты переставила шампунь и гель для душа? — Наверное, случайно, когда ванну мыла. Вздохнув, Абидин бросил полотенце на стул, и, совершенно голый, сначала надел свежие трусы, носки и майку, что стопочкой дожидались на краю кровати, а потом принялся постепенно облачаться в рабочее, заботливо выложенное на спинку кресла: брюки, ремень, водолазка — одно чернее другого. Суна уже выучила, что и куда лучше класть, в каком порядке, а главное, успевала сделать это, пока муж плескался в душе. — Спасибо, родная. — дежурно поцеловал жену в губы, жесткой щёткой усов проходясь по нежной коже. Осмотрев идеально заправленную кровать, довольно кивнул. — Позавтракаешь со мной? — Ты иди, я постелю покрывало и приду. — Суна улыбнулась, игнорируя боль в спине. Ерунда. — Что будешь сегодня делать? — Уплетая яичницу с суджуком, спросил Абидин. — Хочу съездить на выставку с Сейран, она позвала. Забыла тебе вчера сказать. — Хорошо. Что наденешь? — Да как обычно. — Надень ту джинсовую юбку, она тебе идёт. Суна снова улыбнулась. Ну конечно. До середины колена, стоящая колом скучная юбка. Безопасная одежда для жены начальника охраны. «Не хочу, чтобы с тобой что-то случилось, пока я на службе». Что с ней должно было случиться, надень она юбку хоть на ладонь покороче — Суна не знала. Но молча соглашалась. Ссориться ей надоело. — Спасибо за завтрак, родная. Мне пора. Служба зовёт! — Улыбаясь, он поцеловал жену немного жирными от колбасы губами. Служба. Ох уж эта его служба. И внезапно проявившиеся армейские порядки, словно они в казарме. Строгость. Правила. Дисциплина. Но если с ней он просто ругался, то с провинившимися подчинёнными Абидин совершенно не церемонился. Однажды, в самом начале их брака, рано утром Суна выбежала из дома, чтобы отдать забытые им любимые часы, и стала свидетельницей некрасивой сцены. Выстроив охранников и водителей в ряд, её всегда обходительный, скромный, робкий Абидин наотмашь бил по лицу Фатиха — тот задремал на посту. — Как же так можно? — спросила Суна тем вечером. Абидин поначалу смутился, но потом сел ровнее, распрямил плечи и задрал подбородок. — С тем, кто ниже статусом, только так и можно. Иначе забудутся. Они отвечают за охрану, нельзя спать, даже если с тобой рядом сидит напарник. Кто ниже по статусу. Позже, гораздо позже, Суна, услышав подобные речи мужа не один десяток раз, усмехнулась бы своим мыслям. Ферит вёл себя с Абидином точно так же, как тот вёл себя с несчастным Фатихом. Ферит мог запросто ударить, оскорбить, накричать при всех, даром что родня по жене, друг, «брат». И Абидин терпел, ведь он ниже по статусу. Но свои острые речи Суна держала при себе, ведь на руке расцвёл синяк, уже второй за последний месяц. — Что это у тебя?! — взволнованно спросила однажды Сейран, пытаясь разглядеть следы грубого хвата. — Ничего, сестра, ударилась о дверцу духовки. У меня же нет прислуги, я делаю всё сама. — Прошипела Суна, натягивая рукав полосатой кофточки пониже. — Точно? Не ври мне, сестра! — Точно, точно. Успокойся уже наконец! Суна боялась, что Сейран начнёт вынюхивать дальше или пойдёт напрямую к зятю. Но этого не случилось. Сестричка очень быстро загоралась и так же быстро остывала к проблемам Суны. Этот раз не стал исключением.***
Кайя купил самый дорогой в магазине коньяк. Казалось, это надо отпраздновать, повод же совершенно особенный: она выходит замуж. Весь день он занимал себя встречами, звонками, ездил в мастерскую, в офис и обратно. Но часы словно отказывались отсчитывать время, упрямо застрявшее на проклятых 17:00. Ещё час, и она станет женой своего любимого водителя. Кайя пытался уговорить себя, что ему больно от этого, но на самом деле он не чувствовал вообще ничего. То, что он пережил за недолгие месяцы их совместной жизни, выжгло в нём всё до основания. Каждое её «не люблю», каждый взгляд, полный ненависти или холода, каждое вымученное, искусственное «доброе утро» и «спокойной ночи». Словно из него вытянули все соки, жажду жизни, иссушили и бросили. Впору бы пожалеть себя, да мама предупреждала. Он усмехнулся и позвонил. — Как ты, мама? Я связывался с врачом, говорят, тебе уже намного лучше. — Всё так. Что с тобой, голос какой-то грустный? — Ты самая добрая мама на свете. — Искренне проговорил Кайя, прикрывая глаза рукой. — А я просто устал. Работы много в последний месяц. — Ты не передумал, сынок? Уверен, что останешься? — Нюкет тоскливо вздохнула в трубку. — Прости, что заставила туда поехать. Но ты не обязан там работать. И оставаться тоже. Теперь, когда ты развёлся… — Мне нравится, мама. Дядя мне помогает, всё хорошо. И живу я отдельно, ты же знаешь. Всё правда хорошо. Да и дед ждёт тебя, говорит, что хочет дожить до твоего возращения. — Он совсем плох, да? Кайя помолчал немного. Всемогущий Халис сильно сдал за последнее время, только в этом месяце его дважды увозила скорая. Выдержит ли сердце бездушного старика ещё хотя бы полгода — большой вопрос. — Мам, у него самые лучшие врачи в Стамбуле. Не волнуйся, ладно? — Как скажешь. Я позвоню ему сегодня. — Лучше завтра. — Почему? — Сегодня Суна выходит замуж. В особняке будет праздник. — Кайя и сам удивился тому, как легко сорвались слова с губ и полетели за океан. Мама ахнула, но он быстро убедил её в том, что он в полном порядке. Это почти даже не было ложью. А бутылка самого дорогого коньяка так и осталась нетронутой.***
Суна укрылась в беседке, забыв про остывший чай, и разглядывала своё обручальное кольцо. Крутила ладонь и так и этак, бесстрастно щурясь от солнечных зайчиков, пущенных золотой полоской на пальце. Такое же. Совершенно такое же, как предыдущее, на котором внутри вилась раздражающая надпись «Кайя и Суна». Теперь вместо Кайи был «Абидин», и казалось, что только этого ей для счастья и не хватало. Но почему же так тошно? Почему так горько от всего, от всех, даже от самой себя? Всё дело в маленьком домике прислуге, что пропах луком и не до конца выведенной плесенью, с которой все устали бороться? Или проблема в том, что прислуга больше её не слушалась, лишь неловко улыбалась в лицо, а за глаза наверняка потешалась над недавней госпожой? Или дело в том, что сестра одобряла её мужа, да только при случае могла и накричать, и на место поставить грубо, а Суне потом с этим приходилось как-то разбираться, чуть не плача? А может, счастья нет, потому что отец отрёкся, а тётя приглашает в особняк на чай, но не зовёт на ужины? Или дело в этой дурацкой, надоевшей блузке не по размеру, что болтается мешком? Зато дорогая, недельный бюджет их с Абидином семьи, а то и больше. Сейран может себе позволить таких десятка два в месяц, большинство потом оседает в маленьком шкафу Суны. «Зачем тебе новая одежда, родная? Сейран же передала тебе вчера большой пакет». И то верно. Ведь не ради большого дома и ярких платьев она вышла замуж? Нет, конечно. А зачем? Зачем, Суна, зачем-зачем-зачем? — Ты счастлива? — прошелестел где-то рядом и окутал бархатом голос бывшего мужа. В белой рубашке с закатанными рукавами, в льняных брюках тёмно-синего цвета, загорелый, в сильных руках какие-то папки. Это был их последний разговор наедине после свадьбы с Абидином. Она вылила на него весь свой яд, всю злость и обиду — как обычно. Он приехал в особняк к Халису, но зачем-то решил подойти. Не смог не подойти, ведь она снова стояла у причала, обняв себя руками, вглядываясь в воду, как тогда. — Ты думал, мне нужна фамилия Корхан? Особняк? Деньги, власть? — зло шипела, выплёвывая слова, Суна. — Посмотри, где я живу теперь. И я счастлива, спасибо, что спросил! — Суна… — он уже хотел было уйти, но остановился. От его запаха закружилась голова. От голоса, от ощущения его тепла рядом хотелось завыть. Но теперь он смотрел совсем иначе, говорил так, словно был ей просто… другом. — Мы не обязаны быть такими, Суна. Я же не враг тебе. Она лишь молча смотрела, скрестив руки на груди. Терпения у неё с прошедшими месяцами не прибавилось, а его слова почему-то делали больно. И ей страстно хотелось жалить и жалить в ответ. — Кто эта девушка? — наконец спросила она. Кайя лишь усмехнулся, не веря своим ушам. — Кудрявая такая, вы приезжали сюда пару раз. Кто она? — Её зовут Ниль. Она мой стажёр. И… — Стажёр, надо же! Теперь это так называется? — Суна, не надо, зачем ты это делаешь? — Он поморщился, потёр переносицу. Разговор ему не нравился. — Я лишь хочу… — Чего ты хочешь, Кайя? — Снова выпалила Суна, совсем как раньше. Хотелось ещё и стукнуть его, чтобы он отшатнулся. Расцарапать ему лицо за всё, за каждую слезинку, что пролила она в своём новом браке. За каждый синяк, оставленный крепкой рукой Абидина, когда он тащил её в домик для серьезного разговора. За каждую ночь с ним, за каждое утро, где она гладила, готовила, убирала, стирала, и была совершенно никому не интересна и не нужна. — Хочу, чтобы мы расстались по-хорошему. Чтобы не осталось тяжёлых чувств, понимаешь? — Расстались? — истерично засмеялась Суна. — Мы расстались давным-давно! — Я не об этом. Мы уезжаем в Лондон. В ту же секунду с грохотом ударилась о причал волна, обдавая их солёной водой. Потом вторая, поменьше, и третья. Суне показалось, что внутри всё обожгло холодом, а потом мир застыл. — Мы? — Я и… — Ниль. — Упавшим голосом договорила Суна. — Да. Я пришёл попрощаться. — Господин Халис знает? — невпопад затараторила Суна. — А тётушка? Господин Орхан? Они отпустили тебя? — Конечно, дедушка знает. И дядя. С твоей тётей я только что попрощался. Суна… Но ей не верилось, что семья так просто отпустила Кайю, наверняка кто-то ещё не знает. И наверняка он не всё ещё сделал в Стамбуле. Коллекция, его новая коллекция с сапфирами, что так ей понравилась. Неужели этот успех для него ничего не значит? Что он будет делать в Лондоне? С той девушкой. — Ты бросишь всё здесь? Так просто? — Это никогда не было просто, Суна. — Хрипло проговорил Кайя, встав лицом к Босфору. Помолчал и продолжил. — Но сложные решения потом делают нашу жизнь лучше, поверь мне. Уж я-то знаю. Он засмеялся своим странным лающим смехом. Суна невольно улыбнулась, хоть каждое его слово капало на сердце раскалённым железом. — Кто бы мог подумать, да? — щурясь от солнца проговорил Кайя. — Что всё так закончится между нами? — Как так? — Знаешь, я злился на себя, на тебя, на него. Да на всех, даже на Ферита с Сейран. Мне было больно. А теперь я… Я отпустил тебя, Суна. Сердце съёжилось под потоком жидкого огня, а в глазах застыли слёзы. — Зачем ты мне это говоришь? — Чтобы ты знала, что я больше не держу на тебя зла, да и не держал никогда, если честно. Мне просто было очень и очень больно. Но теперь я свободен от этого, и мне спокойно. Я просто хочу знать, что ты тоже меня не ненавидишь, что не обижена на меня ни за что. — На что же мне обижаться? — Раньше я как будто одним своим существованием тебя бесил, помнишь? — Он обезоружил теплой улыбкой и аккуратно тронул её локоть. Суна вздрогнула, и он тут же убрал руку. «Я просто отвыкла от твоих прикосновений. Мне не противно, я тебя не ненавижу. Только себя. Только саму себя…». — Если только самую малость. — В ответ ему улыбнулась Суна уже открыто, искренне. — Но ты бы себя видел со стороны! — Представляю! — Снова захохотал он. Этот странный смех будто освобождал что-то потаённое, что мешало дышать полной грудью. И они смеялись. А потом долго молчали, глядя на волны. — Почему она? Кайя перестал улыбаться и очень серьезно посмотрел Суне в глаза, словно пытаясь найти что-то. Потом проговорил: — Она как ветер с моря, как утренний бриз. «Ты как фея из сказок». — И давно это у вас? — Нет, совсем нет. Мы сначала просто общались. Особенно… несколько месяцев назад. Просто в какой-то момент я не захотел её отпускать. Захотел быть рядом. — Ей тоже была нужна помощь? — не удержалась, съязвив, Суна. — Нет. — Суна бережно откладывала в памяти его смех, тёплый и отчаянно новый, незнакомый. — Это мне нужна была помощь. И свет, чтобы не заблудиться. От боли сердце как будто перестало биться, а вопросы продолжали тесниться в голове. — Ты… счастлив? Он снова посмотрел, сдвинув брови. Потом отвернулся к проливу и проговорил: — Да. В тишине они стояли так ещё минуту, а может и час. Наконец Кайя попрощался, сказал, что провожать не нужно. — Суна. Прости за всё. Теперь я знаю, что это был урок. Как не надо жить и как не надо любить. Не надо спешить, не надо додумывать за других, не надо спасать, когда не просят. — Ей было нестерпимо слушать его, но она не перебивала. — И не надо ждать, терпеть, прощать. Не прощай его, Суна. Все могут ошибиться с выбором, в этом нет ничего постыдного. Он снова тронул её локоть и навсегда покинул особняк. Через два месяца умрёт Халис, дом продадут с молотка. Ферит и Сейран уедут в Америку. О судьбе Суны, что сбежала из дома незадолго до этого на третьем месяце беременности, никто ничего не знал. По крайней мере, никто не сообщил о ней её мужу Абидину, который и сам исчез, после увольнения найдя покой в бутылке. А где-то далеко, на берегу Адриатического моря, стоял Кайя, глядя на набегающие волны. Это их второй совместный отпуск с Ниль, на этот раз они решили начать с Италии. Он подумал, как много всего произошло с ним со дня встречи с этой смешной кудрявой девчонкой. Ей не было дела до особняка, она хотела жить в центре города, где кипит жизнь, где выставки, вечеринки, йога на набережной, занятия вокалом и барабанами. Где клубы и где можно бегать с собакой. Когда-то Суна отобрала у него весь воздух, как вода у человека, не умеющего плавать. А Ниль, подобно ветру в парусах, подарила ему путь. Закат подсвечивал облака, пуская раскаленное золото прямо в море. Ветер играл с волосами и мягко обнимал сквозь одежду. Кайя чувствовал счастье каждой клеточкой тела, полной грудью вдыхая огромный, необъятный мир.