Ролевые игры

Больше всего угнетала тишина. При слове «подземелье» в первую очередь на ум обычно приходит кромешная, давящая темнота. Но здесь никогда не было полностью темно. Тусклая лампочка под потолком светила постоянно, так что единственная темнота, которая была доступна Третьему, находилась под его сомкнутыми веками. С тишиной все обстояло иначе. Его камера располагалась на самом дне каменного мешка. Никакие звуки снаружи сюда не долетали. Тихонько потрескивала лампочка под потолком. Размеренно и редко шлепались капли конденсата с потолка. Шуршала его одежда, когда он ворочался на жестком полу, пытаясь устроиться поудобнее. Отдавалось в ушах собственное сиплое дыхание. Больше никаких звуков не было, и это сводило с ума. Он даже пробовал поначалу разговаривать сам с собой — тихим, срывающимся голосом нес какую-то чушь — но от этого было только хуже. Рано или поздно он выдыхался и умолкал, и тогда тишина наваливалась на него с удвоенной силой. Так что разговаривать он перестал. Тишина давила так сильно, что со временем он начал радоваться любому новому звуку, даже если звук этот исходил от его тюремщиков. Он слышал их задолго до того, как они появлялись в поле зрения. Робот, который приносил ему еду, шагал размеренно и гулко — словно метроном отсчитывал такт. Весельчак У еще на верхних ступенях начинал тяжело дышать, кряхтеть и жаловаться в пространство, что лестница — враг пирата. Крыс, в отличие от этих двоих, двигался совершенно бесшумно. Третий слышал скрежет, с которым поворачивался в замке ключ, слышал скрип отворяемой двери, затем следовала долгая пауза — и Крыс возникал перед решеткой словно из ниоткуда. Поначалу это заставало Третьего врасплох, и он отшатывался в дальний угол камеры. Потом он не то чтобы привык, скорее устал. Если тишина воцарялась слишком надолго, бывало, что у него начинались слуховые галлюцинации. Краем уха он ловил какие-то обрывки музыки, фрагменты разговоров, напрягался, пытаясь разобрать слова — и понимал, что уже слышал все это когда-то давным-давно. Измученный мозг вытаскивал на свет старые воспоминания и проигрывал их заново. И когда наверху раздался выстрел, в первую секунду Третий подумал, что ему снова мерещится. Но ему не мерещилось. Заскрипела дверь. На лестнице послышались шаги — тяжелые, спотыкающиеся. Кто-то спускался, хрипло, со свистом дыша сквозь зубы. Третий вскочил на ноги. Шаги и дыхание приблизились. В круге тусклого света появились тяжелые форменные ботинки, синий космофлотский комбинезон, и наконец человек вышел на свет целиком. Ким. Его смуглое лицо было сейчас пепельно-серым. Левая рука безвольно висела вдоль туловища, рукав промок от крови. — Третий, — сказал он хрипло и поднял бластер, — отойди от решетки. Третий отступил в дальний угол камеры. Сияющий луч начисто срезал замок. Ким шагнул через порог. — Надо торопиться, — его голос был усталым, но по-прежнему волевым. Третий подумал, что не слышал его уже тысячу лет. — У нас нет времени. Третий сделал еще шаг назад и уперся лопатками в стену. — Идем, — повторил Ким настойчиво. — Нужно спешить, пока они не очухались. Ты можешь идти? Он двинулся вперед, но остановился, натолкнувшись на взгляд Третьего. — Никуда я с тобой не пойду, — произнес Третий тихо. Ким сглотнул. На лбу у него блестела испарина. — Послушай, Третий, — начал он. — Если ты боишься, что станешь мне обузой… — Нет, Ким, это ты послушай. Я здесь торчу уже полтора месяца. Возникли кое-какие мысли, хочу поделиться. Ким смотрел на него, тяжело переводя дыхание. — Я даже удивлен, что ты вылез, — продолжал Третий. — Ты ведь там совсем неплохо устроился. Кушаешь три раза в день, спишь, читаешь, в спортзал, наверное, ходишь. Запасов у тебя, пожалуй, хватит еще года на четыре… — Я не знал, что ты жив, — выдохнул Ким. — Честно, Третий, я думал, ты погиб… — Да? Знаешь, ты был бы куда лучше осведомлен о моем здоровье, если бы ты хоть немного у меня задержался, а не бросился бы опрометью обратно на «Чайку». Куда ты так торопился, Кимушка? Надеть костюм биологической защиты? — За аптечкой, — промямлил Ким уже совсем не таким волевым голосом. — Спасибо тебе большое! Ты мне этим очень помог. А знаешь, Ким, за что я тебе еще очень благодарен? За то, что ты никому — даже Севе! — не сказал, где мы встречаемся. Самый распоследний турист знает: отправляясь в поход, скажи хоть кому-нибудь, куда ты отправился в поход! Но бесстрашные покорители космоса выше этого, да, Кимушка? Великие дела любят тишину?! Ким молчал. Слышно было, как размеренно капает с его рукава кровь. — А еще, Ким, — Третий распалялся все больше, — уже очень давно хотел тебя спросить: ради Вселенной, почему именно Медуза? Из всех возможных систем поблизости ты выбрал ту единственную, где находится пиратская база. Мне это было даже не по пути! Ким неразборчиво забормотал что-то про замечательный исследовательский потенциал и нетронутую природу. — Жаль, ее отсюда не очень хорошо видно. Зато, Ким, я видел другую галактику. А ты — не видел. А знаешь, почему? Потому что ты со мной не полетел! — Я был тогда очень занят… — Это всегда была твоя мечта! Твоя, не моя. Ты все время повторял, как говорун, что мы обязательно должны отправиться в другую галактику. А потом вдруг оказался очень занят? Ну конечно, ты же стал таким знаменитым! Столько журналисток хотели взять у тебя интервью, ты же не мог их подвести?! Говоря, Третий непроизвольно сжал кулаки. Ким также непроизвольно попятился к выходу. — А пиратскую планету помнишь? Помнишь крейсер без двигателей, а, Ким? Мы там чуть не погибли тогда, из-за тебя и твоего дурацкого плана! Ладно, ты тогда не извинился — когда ты вообще извинялся? — но ты даже не осознал!.. Ким отступал под напором этих обвинений. А Третий продолжал и продолжал: — … А Альдебаран помнишь, Кимушка? А Эвридику?.. — Я, наверное, в неудачный момент зашел, — пробормотал Ким, продвигаясь к двери. — Лучше я приду попозже… Третий властно поднял руку, и он остановился. — А знаешь, Ким, когда я все про тебя понял? На втором курсе, когда ты у меня навигацию сдул, а двойку в результате вкатили мне, а не тебе. И ты мне тогда сказал, что я настоящий друг. И ты был прав, я действительно настоящий друг. А вот таких друзей, как ты, надо за ушко да в музей! Повисла гробовая тишина. Третий тяжело переводил дух и смотрел торжествующе. Затем Ким встряхнулся и неестественным голосом промолвил: — Ха-ха. А я вовсе не Ким! Чувствовалось, что эту фразу он приготовил заранее и явно для других обстоятельств. — Ха-ха, — парировал Третий. — Думаешь, я бы сказал все это настоящему Киму? Лицо ненастоящего Кима шло рябью и таяло, а из-под него проступало другое, худое и неприятное. — Что меня выдало? — спросило это новое лицо. — Эмофон? — Эмофон, — кивнул Третий. — На что ты вообще рассчитывал? Крыс встряхнул раненой рукой, и с рукава исчезла кровь. — На эффект неожиданности, — ответил он. — Мог бы сразу сказать, что не прокатило. Изображать раненого, чтоб ты знал, почти так же неприятно, как быть раненым по-настоящему. — Тебя об этом никто не просил, — возразил Третий. Некоторое время они смотрели друг на друга молча. — Тогда я пойду, наверное, — сказал наконец Крыс. Голос его звучал как-то неуверенно. — Если ты ничего не хочешь добавить. Третий покачал головой. На него снизошло умиротворение. Говорить больше не хотелось. На пороге Крыс обернулся и предложил: — Я бы мог превратиться в тебя и все это ему пересказать. — Он все равно ничему не поверит, — пожал плечами Третий. И, когда Крыс уже ступил на лестницу, добавил: — Слушай, а не мог бы ты как-нибудь прийти в облике Севы?