Серость

       — Добровольцем… добровольцем… — как заведенная повторяла Бабочка, сжимая руками уже покалывающую голову, как будто на нее надели тесный металлический обруч. Она не услышала и не заметила за пеленой давящей боли, как Артемис вышел, снова говоря что-то о том, что его нельзя беспокоить.        Это явление на Голодных играх не редкость. Добровольцы получают моральное преимущество в глазах спонсоров — красивый, благородный жест, прямо как в фильмах или литературных эпосах. Как правило, они вызываются ради спасения близких им людей или даже всего дистрикта, чтобы он был полностью обеспечен в течение года. И такие люди тут же привлекают к себе внимание и завоевывают расположение, а, как известно, оно дорогого стоит и может даже спасти жизнь.       Трибутов из первого и второго дистриктов сложно было назвать добровольцами, но они в принципе подходили под эту категорию. Вероятность победить у них всегда была заведомо выше, чем у других участников — их сызмальства обучали как воинов, их знали и любили уважаемые капитолийцы, а значит, толстосумы с радостью были готовы раскошелиться на помощь своим фаворитам, чтобы посмотреть, как они разделываются с остальными трибутами. Нельзя было сказать, что будущие бойцы бежали сломя голову на Голодные игры, экзистенциальный страх смерти никто не отменял. Но, зная о том, что шансы выжить выше, сделать этот шаг немного легче.        Некоторые из этих трибутов действительно горели желанием пойти на Игры. Их вела не жертвенность, но желание показать себя или даже адреналин от осознания и принятия кровожадного закона Игр — убей или будешь убит. Есть такие люди, которые заводятся от запаха крови, Бабочка знала нескольких лично. Как правило, они шли либо в подпольные бои, либо в рядовые миротворцы, где никто им не запрещал зверствовать в дистриктах, особенно если те намеревались поднять бунт. Тогда бывших трибутов, словно бойцовых собак, спускали с цепи. Смерть бунтаря от точного выстрела в голову — это было скорее подарком, чем казнью, учитывая, на что были способны миротворцы, отведавшие вкус человеческой крови.       Ничто из этого не подходило расчетливому, холодному генералу Артемису.       «Потому что хотел…» — Бабочка как под гипнозом возвращалась в свою комнату, почти не видя, куда идет. Она была полностью погружена в свои мысли. Хотел не крови, не славы, не спасения кого-то близкого… но чего тогда? Что ему нужно было от Голодных Игр?       Привычный луч сканера сетчатки глаза, голосовой идентификатор — наконец девушка снова оказалась в своем маленьком цветастом мире, полном красок, блеска и шума. С экрана снова лился беспрерывный поток ненужной информации, и Бабочка выключила новостной канал, выдыхая и падая на кровать. Светлый потолок тяжело нависал над ней и мозолил глаза, а яркие стены давили со всех сторон, и хотелось сбежать даже из собственной комнаты. Никто ее не останавливал. Артемис еще в их первую встречу сказал, что ее не будут удерживать тут насильно.        — Да, я не пленница, но идти мне некуда, — пробормотала в пустоту «не-пленница». Только если из дома попробовать выбраться. В самом деле, несмотря на хороший климат-контроль, она поняла, что два дня уже почти не видит дневной свет. Собравшись, девушка вышла из своей комнаты и направилась по пустынным коридорам к выходу из дома.        Все те же самые уже набившие оскомину процедуры идентификации личности, и, наконец, тяжелая дверь приоткрылась, впуская в помещение поток свежего воздуха. Бабочка даже прищурилась, закрывая глаза рукой от солнца — она не предполагала даже, насколько она отвыкнет от белого дневного света в темной крепости. Но, когда ее глаза уже приспособились, она поежилась, обнимая плечи руками, и ее охватил необъяснимый ужас.       Впереди простиралось идеально выстриженное зеленое море газона. Она не видела, где оно заканчивается, и это было настолько геометрично и идеально, что ее затошнило — это нравится Артемису? Или ему вообще все равно, что происходит за пределами его дома, лишь бы не доставляло беспокойств? Где в Капитолии находится такая просторная площадь, что в радиусе видимости нигде не было видно ни единого дома? В Капитолии ли они вообще находятся?        Внезапно Бабочка вскрикнула, когда о ее ногу что-то стукнуло — это оказался маленький робот-газонокосильщик, похожий на живой жужжащий кирпичик. Покачнувшись, она сделала шаг в сторону и села на траву. Даже свежайший воздух не мог унять ее головокружение.       Это больше походило на издевательство. Из пестрого, мигающего, переливающегося всеми цветами радуги, оглушительного Капитолия ее выдернули в царство тишины и простоты. Теперь она сама была единственным ярким пятном посреди серости, задавая ненужные вопросы, снуя туда-сюда почти без дела. Может, президент Сноу совершил ошибку, подарив ее такому человеку, как Артемис? Зачем она ему нужна, в самом деле?..       Бабочка закрыла глаза. В который раз у нее болит голова?.. Мерное, монотонное жужжание механических газонокосильщиков медленно, но верно вводило ее в транс, и девушка уснула прямо на газоне перед домом. ***       — Отмените шоу! Отмените!        — Никакой отмены! Шоу маст гоу он!        — Только не в эфир!        — Чудовище — и на сцену?!       Множество голосов слились в одно большое возмущенное море. Яна узнала сцену, на которой трибуты давали интервью Цезарю, только теперь она не сверкала всеми цветами радуги, да и, возможно, тогда он и вовсе не был шоуменом, просто сознание уцепилось за знакомый образ. Зрители превратились в однородную безликую массу, только фигура ведущего была узнаваема и даже вроде бы с сохранившимися чертами лица — он мелькал так часто, что даже во сне безошибочно предстал во всем своем шоуменском великолепии. То, что это сон, Яна поняла сразу: все знакомое и одновременно неузнаваемо другое.       Толпа безмолвно злилась. Казалось, она была готова броситься на гостя и растерзать его — Яна не была удивлена, что гостем программы оказался Артемис, победитель неизвестно каких по счету Голодных игр. Она поежилась, разглядев его серое лицо под цвет строгого костюма, будто на нем всем выключили цвет. Он заметно помолодел — ее воображение дорисовало его черты, как бы он выглядел во время своей победы, и, надо сказать, портрет не сильно отличался от того, каким он был сейчас.        — … — Цезарь как-то иначе назвал того, кого Яна привыкла называть Артемисом. Она впервые слышала, чтобы у беспечного ведущего с ловко подвешенным языком нет-нет да и подрагивал голос. Пусть это всего лишь разыгрывалось ее воображение, ей подумалось, что от реальности ее сон был бы не слишком далек. — Ты… поразил нас, немало людей разорилось на ставках, потому что, откровенно говоря, ты стал неожиданностью для всех. Ты, конечно, рад победе?        — Я хотел выжить, и я это сделал, — ответил мальчик. Несмотря на таблички с подсказками, как надо реагировать, зрители в студии молчали, будто всем повырезали языки. Яна не видела их лиц, но она кожей чувствовала их морозную неприязнь к победителю, для которого не существовало запретных или нечестных приемов.        — Гм, ну что ж, зачтем это как «да». — Цезарь пытался сохранять благодушный вид, но даже ему было некомфортно находиться рядом с этим странным мальчиком. Что уж говорить о капитолийских обывателях и тем более жителях дистриктов. — Но, нам помнится, ты даже не дал назвать имя трибута и сам вызвался добровольцем на Игры? Разве не умнее было бы промолчать в тот момент?       Чего хотел серый ребенок от Игр, выходя из толпы?.. ***       Когда Бабочка проснулась, была глубокая ночь. По крайней мере, настольные часы так и показывали. Спиной она чувствовала мягкий матрас собственной кровати, в воздухе витал легкий аромат эфирных масел, а сверху ее укрывало утяжеленное одеяло. Головная боль, на удивление, прошла, и Бабочка перевернулась, снедаемая желанием выведать у генерала тайну, зачем ему в свое время понадобилось пойти на эти чертовы Голодные игры. Очевидно, он преследовал какую-то выгоду, но какая ему была от этого выгода, если все, что получал победитель, его не интересовало?.. Такой прагматичный человек, кстати, мог бы рассчитывать на связи, но Бабочка прекрасно понимала — трибут, который идет по головам и не гнушается никаких методов достижения поставленной задачи, не вызовет теплых чувств у капитолийцев, льющих крокодиловы слезы по добровольцам, отдающим себя на заклание вместо родных. Это было чем-то вроде моды — отворачиваться от странного, беспощадного трибута. Шансы на удачное знакомство стремились к нулю.       Кстати, о шоу… Только сейчас Бабочка поняла, что никто за эти два дня ей не написал, не позвонил. Наверное, просто здесь обрублены коммуникации, учитывая паранойю генерала? Может, завтра она выпросит возможность съездить в Центр Капитолия и навестить знакомых, если, по его словам, она не пленница? Тогда утро вечера мудренее, решила про себя Бабочка, закрывая глаза и плотнее накрываясь одеялом, прежде чем второй раз провалиться в сон. ***        — Ограничения нет.       Услышав это, Бабочка уставилась пустыми глазами на коммуникатор, покоящийся на обеденном столе. Со связью все в порядке. Ей просто не пишут. Но, может, она всего лишь себя накручивает? Может, надо им напомнить о себе? Учитывая нехорошую славу генерала, возможно, ее уже считают мертвой, потому и не связываются?        — Артемис, мне надо вернуться в Капитолий, — бесцветным голосом произнесла Бабочка, протягивая руку и забирая свою вещицу, не зная, куда ее положить и попросту теребя в руках.        — Не проще ли связаться с ними онлайн?        — Нет, — резко ожившим и твердым голосом заявила девушка. — Я должна посмотреть им в глаза и выяснить, что происходит!        — Я вам и без гляделок скажу. Вы больше не в их круге. С вами нет никаких причин поддерживать связь, — равнодушно ответил Артемис. Бабочке очень хотелось высказать все, что она думала по поводу великого знатока человеческих душ, не меньше, и ей стоило огромных усилий сдержать язык за зубами. Это он привык сидеть в четырех стенах и ни с кем, кроме своих книг и подчиненных, не общаться. Она старалась держать себя в руках, но светлые бровки непроизвольно съезжали вниз, а ноздри так и раздувались от участившегося дыхания.        — Но мои же слова — чем больше доказательств, тем лучше? — Он внезапно переменился, благодушно кивая, будто давая разрешение. — На слово не верьте даже мне. Езжайте. Шаттл до президентского корпуса уходит со второго ангара. Оттуда легко доберетесь до Центра. Дальше сами смотрите, куда вам надо.       Бабочка сорвалась с места, быстрым шагом направляясь к выходу, но уже в проеме схватилась рукой за косяк и остановилась, оборачиваясь к Артемису, пристально щуря глаза и поджимая губки.        — А вы? Вы сами пользуетесь этой транспортной системой? Вы хоть иногда бываете там, в центре? — Бабочка даже не пыталась скрыть провокативный характер вопроса. Хотя она и прекрасно понимала, что играет с огнем, что-то заставило ее задать именно этот острый вопрос.        — Только по большим праздникам как член кабинета министров.        — А. — Его ответ подействовал на нее как отрезвляющий душ, и все желание подколоть будто рукой сняло. Она могла сколько угодно бегать и размахивать руками, но как только дело касалось Артемиса, она будто впечатывалась в непрошибаемую стену и сама же набивала шишку. — Я уж думала, вы совсем отсюда не выбираетесь…        — Был бы рад. Но шеф так устает от кислоты, что иногда ему нужно посмотреть на меня.        — Вы не лишены самоиронии, — не сдержала смешок Бабочка в ответ на его попытку пошутить. В самом деле, он же прекрасно знал, как к нему относятся, а значит, чувствовал себя вольготно в этом пестром болоте и даже мог отпускать шутки про свою бесцветность.        — Также на большие праздники усиливается патрулирование, — продолжил Артемис, пропуская мимо ушей ее очевидный комплимент. — Проще наблюдать за ситуацией из своего кабинета. Но я давно заметил, что люди охотнее слушаются, если отдавать им приказы лично.        — А, ну, это неудивительно. Они чувствуют в вас власть. Ой… — Бабочка стремительно покраснела и вылетела за дверь, даже не попрощавшись. Она не хотела видеть в этот момент лицо Артемиса — с большой вероятностью, конечно, оно останется таким же равнодушным, но есть же маленький шанс того, что… нет, нет, о чем она вообще думает?! Сейчас ей надо одеться, если она хочет посетить былые места славы, причем, как обычно, по последнему слову моды, ведь ничто ее не спасет, если она заявится на публику в том, что было принято носить в прошлом сезоне! Ладно, она просто пытается отвлечься от своего позора. Сказанула про власть, ничего умнее не придумала!        Благо, привезли ей немало одежды, вполне подходящей под последние веяния капризной капитолийской моды. Бабочка наскоро просмотрела последние новости, чтобы не упустить ни одного тренда, и вскоре в зеркале красовалось зелено-желто-фиолетовое нечто, похожее на цветок с крылышками.        — В конце концов, я все-таки Бабочка, — подмигнула самой себе девушка, надевая привычную маску успешной капитолийки. Осталось только найти шаттл. Но голосовой помощник в умном доме и тут пришел ей на помощь — как оказалось, шаттл представлял из себя что-то вроде мини-поезда, абсолютно бесшумного и двигающегося так плавно, что даже вода в стакане не дрожала. Интересно, а как генерал устроил систему безопасности так, что его, наверное, нельзя было бы отследить? Хотя, даже если бы он ей и рассказал при каком-то очень удачном стечении обстоятельств, разве бы она поняла? Единственное, что она поняла — пересечение с основной магистралью было как-то замаскировано под разрушенный объект и нигде на картах не значилось.       Вскоре темный тоннель сменился ослепительно яркими видами на красоты Капитолия. Еще теплились воспоминания о шумных, кипящих жизнью улицах, и Бабочка прильнула к окну, разглядывая столицу. Как-то она не подумала о том, куда направится, но тут же нашла решение — в любой непонятной ситуации иди на шопинг, заучила она в прошлой жизни. На какие шиши? Бабочка откладывала со своих гонораров, делая самой себе финансовую подушку, и не хотела беспокоить Артемиса, несмотря на то, что он сказал напрямую — он даже не заметит трат на нее. Поэтому выбор места казался ей вполне логичным.       Шаттл плавно остановился недалеко от аллеи, ведущей к правительственному зданию. Бабочка облегченно вздохнула, выбираясь из мини-поезда на платформу: это еще не кислотные цвета, но уже и не нечеловеческий минимализм. Уж кто-кто, а президент Сноу не скупился на действительно талантливых архитекторов.        — Ну, вперед, — сказала самой себе столичная гостья, и вскоре цокот высоких каблуков присоединился к шуму и гаму веселящегося Капитолия. Раньше при виде нее, идола, лица с телевизора, ей давали дорогу, с ней здоровались и желали хорошего дня. Бабочка наслаждалась этим вниманием, даже глубоко внутри понимая, что за этими улыбками стоит лишь формальная вежливость, и все равно продолжала упорно видеть только хорошее. Теперь же она будто надела плащ-невидимку или сменила лицо, прохожие смотрели сквозь нее и спешили по своим делам. Хорошо ли это? Плохо? Скорее, непривычно.       А вот и самая широкая улица, священное место для всех модников и модниц Капитолия. Витрины сияли как новогодние елки, заманивая падких на красоту жителей столицы, с ярких баннеров уже другие звезды рекламировали новинки, и возле одного из таких Бабочка и остановилась, горько усмехаясь.        — Меня будто не существовало, — тихо пролепетала она, не слыша собственного голоса.        — Бабочка! — Другой голос вполне успешно перекричал рекламу, и девушка обернулась, видя перед собой владелицу бутика «от кутюр», у которой она одевалась чаще всего. Дама уже была немолода, зато очень опытна и сведуща в вопросах индустрии красоты, и Бабочке нравилось иногда беседовать с ней — она была намного интереснее и образованнее коллег по ремеслу. — Я думала, ты уже не появишься у нас.        — Все в порядке, меня не держат взаперти, — радостно заулыбалась Бабочка при виде более-менее приятного ей лица, по привычке чуть наклоняясь для дружеского воздушного поцелуя, но, когда она увидела, что дама на нее смотрит как на умалишенную, спешно сделала вид, что поправляет излишне щекочущий шею воротничок. — Выглядишь прекрасно.        — Да, ты тоже. Пребывание у… него не пошло тебе совсем на вред, — все так же сохраняя дежурную улыбку, ответила владелица бутика, от которой, а может, от слов, но Бабочке стало не по себе. И она давно это знала, и Артемис был прав. Но глупая надежда все еще противилась этой тяжелой мысли. А дама продолжала словесную экзекуцию. — Боюсь, теперь мне нечего предложить тебе, дорогая. Мы не одеваем для полевых учений.        — Я не… — Бабочка замолчала, понимая, что ее слова не имеют значения, что бы она ни сказала. Бывшая «подруга» теперь видела ее как вещь, как подарок президента. Хотя, наверное, все и всегда так ее воспринимали, просто хорошо изображая радушие и принятие. Капитолийцы прекрасно помнили, кто она, и никогда не теряли эту мысль из виду, сколько бы золота Бабочка на себя ни нацепила.        — Позвольте. — Дама развернулась на шпильках, чтобы уйти, но тут Бабочка, внезапно встрепенувшись, окликнула ее, удивляясь тому, как изменился ее голос.        — Одно мое слово, и генерал скупит весь бутик до последней вешалки. Я хочу увидеть, что вы предлагаете, если, конечно, вы не прячете от меня старье!        Чистый расчет сработал. От денег еще никто не отказывался, а один намек на то, что ее детище не стоит своей репутации, был как острая игла для самолюбия. Дама остановилась, постукивая острым ногтем по тонкому мундштуку с дамской сигаретой на конце, от которой лился сладкий дым, и жестом пригласила Бабочку войти.        Раньше консультанты наперебой предложили бы ей с порога чашку чая, только что вернувшегося с просушки, мягкий пуф для примерки обуви или просторную кабину — для одежды. Но теперь на нее никто не обращал внимания. Как ни странно, Бабочке от этого было спокойно, и она неторопливо ходила между рядов с новыми моделями, получив возможность неторопливо подумать о том, чего бы ей хотелось. Уже не того, что совала ей в руки капризная мода — а того, в чем бы она была готова ходить чуть ли не круглосуточно. Вещь, в которую она бы влюбилась.        — Ух ты, — тихо себе под нос пробубнила Бабочка, беря понравившуюся ей черную кожаную юбку и чувствуя, как она тут же теплеет под ее пальцами. Настоящая кожа, за которую не грех и отвалить приличную сумму. Не совсем практично, такой материал требует особого ухода, но Бабочка была готова собственноручно, уже без помощи команды, сидеть над этой юбкой, сколько понадобится, чтобы она служила долго и верно.        — Ты серьезно собираешься брать это? — Откуда-то сбоку послышался безразличный голос. Бабочка обернулась, чтобы поглядеть в лицо непрошеному советчику, и увидела перед собой незнакомку неопределенного возраста с выжженными от беспрестанного обесцвечивания волосами.        — Я дизайнер с чувством стиля от природы. Всем подсказываю, как лучше, и, между прочим, меня потом все благодарят, — без капли сомнения в голосе продолжила советчица, явно довольная тем, что привлекла внимание. — К твоему сведению, я еще курсы визажистики заканчивала.        «Это видно», — мысленно отметила про себя Бабочка, стараясь не сильно коситься на поплывший контур губ. А ведь ее не было в столице всего три дня. И давно тут успели появиться подобные законодательницы мод? Или они всегда были, просто идол за блестящим фасадом не замечала подобных личностей?        — Очень рекомендую тебе белый цвет, это цвет благородных воинов, который будто создан для блондинок, — вещала дамочка, указывая в сторону на белый жакет, усыпанный мелкими белыми розами, от которых Бабочку чуть не стошнило. Это же была вещь с показа концептуальной моды! Концептуальной! От слова «концепт», «идея», это не предназначалось для повседневной носки! Хотя, для Капитолия это, наверное, нормально. А для нее нет. — Мы, девочки, такие существа, что нам надо пользоваться всеми дарами, и внешностью в том числе, которую надо подчеркивать.        — Э… спасибо, но у меня уже есть…        — Ты не представляешь, как это приятно, когда тебя все разглядывают, тебе постоянно говорят комплименты, зовут на свидания, — совершенно не слыша собеседницу, продолжала самозабвенно рассказывать незнакомка, — вот у меня в последний раз…        — Ой, простите, мне надо срочно бежать, хорошего дня вам, — неловко улыбнулась Бабочка, откладывая обратно полюбившуюся юбку и почти убегая прочь из бутика. Вот это она попала в первый же день своего пребывания в столице после смены статуса, даже дыхание перехватило. Капитолийцы не всегда блистали интеллектом, и она только что увидела чистое подтверждение этому тезису. Вот что значит опуститься с самых верхов чуть-чуть пониже. После такой встречи аристократки на благотворительных вечерах и аукционах казались светилами наук.        — Яна?..       Во всем Капитолии только один человек звал ее по имени, и от звука этого голоса Бабочка заметила, как у нее подрагивают руки. Она медленно обернулась, и глаза ее раскрылись от удивления — такой огромный Капитолий, и надо же было встретить именно ее.        — Эффи?..        — Дорогая… — Эффи Тринкет попыталась изобразить улыбку, но в ее всегда веселых, восторженно-мечтательных глазах плескался ужас, будто она увидела перед собой привидение. — Вот уж не думала, что… ходили слухи…        — Какие слухи? — Бабочка нахмурилась, припоминая все, что говорили об Артемисе. Да уж, людям свойственно раздувать из мухи слона, а из мелочи делать катастрофу вселенского масштаба. И что там про нее говорят, что она уже была убита, расчленена и съедена с фасолью и кьянти?        — Ну… ты же попала к… нему, — почти свела беседу на шепот Эффи. Бабочка только сейчас поняла, что капитолийцы боялись произносить даже его должность, не говоря уже об «имени». — Мы думали, что тебя больше не увидим…        — Вовсе нет, что за бред? Генерал — человек своеобразный, конечно, но он не настолько жестокий, как его все почему-то представляют, — ответила Бабочка, пытаясь сопоставить то, что ей удалось узнать в доме у Артемиса, с тем, что говорила ей Эффи.        — Не настолько жестокий?! — Эффи даже взвизгнула, чем заставила собеседницу вздрогнуть. — Ты знаешь, что он сделал с целой командой трибутов, вырвав себе победу?!        — Не-ет… — Бабочка не была уверена, что готова услышать это. Она проглотила ком в горле, осознавая, что о ее чувствах больше никто беспокоиться не будет.        — Он зарезал их всех во сне, — чуть не плача, рассказала Эффи. — Он… он в подробностях описывал, что он сделал, пока его не остановили… это было отвратительно. Мне пришлось просить бумажный пакет, представляешь?! А некоторых стошнило прямо в студии, это даже на записи сохранилось! Я не могла спать, зачем надо было добавлять этот кошмар в обучающие ролики…        — Эффи, что он сделал? — Бабочка вцепилась пальцами в ее плечи, богато украшенные нагромождением из рюш, но капитолийская стилистка, переменившись в лице, закрылась руками, качая головой и переставая ей отвечать. Раздались тихие всхлипы — она пыталась сдержать слезы, уже подступавшие к ярко накрашенным глазам.        — Послушай… — бывший идол возвела очи горе, стараясь собраться с мыслями и подобрать нужные слова. Только речь уже бежала впереди мыслей. — Мне надо знать, с кем я имею дело, но если тебе слишком трудно…        — Он делал из частей тел разные… штуки, — бесцветным голосом по слогам, будто читая по бумажке, выговорила Эффи, даже не глядя на Бабочку. — Я даже не знаю, какие. Довольна?        — Прости… — Бабочка отступила, и ее руки безвольно повисли вдоль тела. Чувство вины грызло ее. Так вот откуда шли все эти слухи и домыслы о генерале, иногда мелькавшие в великосветских беседах и напугавшие ее в первый раз. Высший свет знал или догадывался о его прошлом, но… каким-то образом игнорировал происхождение выходца из дистрикта. Боялись? Понимали его полезность? Все и сразу? В конце концов, некоторые трибуты даже зубы себе затачивали и загрызали соперников насмерть, и это тоже показывали в прямом эфире, но сейчас-то что случилось?        — Я должна идти, — вырвала ее из потока мыслей Эффи, шмыгая припудренным носиком и уверенно вскидывая подбородок. — Надо и новым трибутам подобрать образы, вот, бегаю, ищу идеи…        — Не буду отвлекать тебя, — кивнула Бабочка, отступая и вспоминая, в какой стороне дорога к шаттлу. Она и так и узнала, и сказала достаточно. — Была рада увидеться.        — А я уже не уверена, что рада, — честно ответила Эффи, и столичная гостья почувствовала укол в сердце. Она спешно отвернулась и прибавила шаг, лишь бы поскорее покинуть место, которое стало для нее пыткой. Раньше Бабочка и подумать не могла, что захочет так быстро уйти отсюда, уехать и забыться. Но сейчас она цеплялась за мысль о шаттле обратно как за спасательный круг, и с каким облегчением она прислонялась лбом к холодному оконному стеклу, пытаясь стереть с лица яркий макияж. Артемис был прав, она превратилась в пустое место. А единственный человек, который звал ее по имени, теперь не хочет ее знать. Бабочка мысленно отругала себя за спонтанное желание вернуться в Капитолий. В седьмом дистрикте ее и подавно не ждут. Похоже, больше ей нигде не было места, кроме как в серой каменной цитадели генерала Артемиса.       Шаттл бесшумно въехал в ангар, с тихим мягким щелчком распахивая автоматическую дверь. Девушка сонно подняла голову на звук и усилием воли встала, выходя из мини-поезда и ангара. В полной тишине на каменном полу ее шаги звучали очень гулко, окружая ее ритмичным эхом. Еще немного, и она дойдет до своей комнаты. Бабочка уже твердо решила, что снимет со стен все плакаты как минимум. Надо будет разобрать свой гардероб и выкинуть половину безвкусных вещей, которые ей раньше насовали стилисты. И заодно стереть этот попугайский макияж.        Каково было ее удивление, когда она, свернув за угол уже по пути к своей комнате, увидела самого генерала у ее двери. Бабочка остановилась, не зная, что и думать, но слова Артемиса заставили ее застыть на месте, а мысли — окончательно перемешаться.        — Я ждал вас, Яна. Не мог зайти к вам без разрешения.