Шрам

— Дедушка, а когда вы с дедушкой Цзинжуем подружились? Внучка залезла на колени и посмотрела на Юйцзиня лучистыми глазами принцессы Лиян. Он был рад, что она росла красавицей, только надеялся, что малышка не повторит судьбу прабабушки. Косые лучи солнца проникали сквозь крону дерева, под которым он сидел, в воздухе пахло близкой осенью, но было ещё очень тепло. — Я не помню, малышка. Мне кажется, мы с ним дружили всегда. Чэнь надула губы. — Дедушка, ну ты же рассказывал братьям про осаду дворца во время Осенней императорской охоты, ты же всё помнишь! А про то, как подружился с дедушкой Цзинжуем — нет? — Мы выросли вместе, Чэнь-Чэнь. Разве ты сможешь сказать, когда подружилась с княжной Му? — А я помню! Помню-помню! Она тогда пришла к нам в гости и принесла мне в подарок игрушечный лук! — Вот видишь, постарайся не забывать. А то когда станешь такой же старой как твои дедушки, не сможешь вспомнить… Юйцзинь лукавил. Он отлично помнил тот день, когда понял, что у него есть друг. Самый настоящий, самый близкий, и за эту дружбу он держался всегда — и в солнечные дни, и в дождливые. Но эта история вовсе не для ушей маленьких девочек. Это было нечто, принадлежащее только ему одному. В тот день они полезли воровать сливы в резиденцию принца Цзинъяня. Какой гуй их туда понёс, Юйцзинь не мог сказать и по сей день. Времена, когда принц Цзин был им другом и старшим братом, безвозвратно прошли, он почти всё время проводил на границах. Линь Шу в то время уже считался мёртвым, и о том, что он жив, Юйцзиню предстояло узнать только через восемь лет. Таким образом, предоставленные сами себе, они с Цзинжуем хулиганили напропалую. Юйцзинь делал это потому, что надеялся привлечь внимание отца, а Цзинжуй просто за компанию. Наверное. Юйцзинь никогда об этом не спрашивал. Однако в резиденции принца Цзина ротозеев не было, и их почти поймали тогда. Перемахнуть через стену и укрыться в ничейном поместье им удалось, и даже добраться до дома хоу Яня почти без происшествий получилось. Только вот в горячке побега Юйцзинь не заметил, что падая с дерева, напоролся на сук. Больно почти не было, но когда они уже подходили к воротам, Цзинжуй вдруг стал белым, как поминальная одежда и дрожащим пальцем показал на ногу Юйцзиня. Весь низ его одежды был не синим, а тёмно-бурым от крови. Та капала с края, оставляя следы в дорожной пыли. Дома не было ни слуг, ни отца — тот уехал на очередное моление. А служанка, приставленная к Юйцзиню, отпросилась на вечер к семье. Цзинжуй порывался позвать кого-то из взрослых, но Юйцзинь вцепился в его руку так, словно она была его спасением. Кровь всё ещё текла, когда они зашли в дом, капала на ступени, на деревянный пол. Юйцзинь сказал, где лежат средства для перевязки, и остался один в полутёмном зале. Он стоял, слушая, как кровь стучит об пол. Кап-кап-кап. И чувствовал, как силы оставляют его. Было очень страшно. Юйцзинь подумал, что умрёт вот так, в этом доме, а отец только склонит голову и поставит новый поминальный алтарь. Цзинжую, пожалуй, было ещё страшнее, но он вернулся — вместе с иглами, отрезом чистой ткани и бутылкой вина. Усадил Юйцзиня на пол и осторожно ножом разрезал пропитанную кровью ткань. Рана была большой. Юйцзинь смотрел на собственную распоротую ногу, на то, как кровь всё ещё сочится из раны, пачкая кожу, и ему казалось, что вся его нога — это огромная рана. Или, может быть, это и не его нога, а скрученное в несколько раз одеяло. На которое налили красной туши, пытаясь написать какое-то послание. Голова кружилась всё сильнее, и мысли приходили чем дальше, тем причудливее. Юйцзинь протянул руку и дотронулся до кожи, рядом с рассечённым краем. Кровь, стекающая по ноге, была горячей. Кожа — холодной. А прикосновение казалось вообще чужим. — Потерпи немного, ладно? Я знаю, что делать, отец меня учил. Юйцзинь не стал уточнять, кто из отцов Цзинжуя учил его зашивать раны: оба они были воинами и умели многое. Он просто смотрел, как Цзинжуй смывает с его ноги кровь, как опускает иглу с шелковой ниткой в вино, как льет его на рану. Он удержался и не закричал. Только глухо застонал в прикушенный рукав, да на глаза навернулись слёзы. — Потерпи, я сейчас, я скоро. Ты же храбрый, Юйцзинь, я знаю. Всей этой храбрости хватало только на то, чтобы кусать собственный рукав и молчать. Не крикнуть — мне страшно, не спросить — я умираю? Когда иголка проткнула плоть, прежняя боль показалась лёгким ветром по сравнению с тем ураганом, что пронизывал его тело сейчас. Но Юйцзинь не закрывал глаз и смотрел, как Цзинжуй сшивает края его раны, стирая собственным рукавом кровь, которая продолжала сочиться. Один стежок. Ещё один. И ещё. Нитка стягивала кожу и плоть, Юйцзинь крупно вздрагивал и сжимался всякий раз, когда иголка входила и выходила из его тела. Шов получался даже красивым. — А вышивать тебя матушки учили? Вон как ровно… Это всё, что он смог прохрипеть, прежде чем вновь засунуть в рот порядком изжёванный рукав. — Сестра. Ты же знаешь, она требует, чтобы я был с ней всё время, когда ей скучно. А вышивать ей скучно. Вот. Вот и всё. Мы справились, Юйцзинь. Цзинжуй завязал последний узел, положил иголку на стол — и у него затряслись руки и коленки так, что он осел рядом с Юйцзинем, вглядываясь в его лицо. — Ты как? — Жить буду. Они смотрели друг на друга, трясущиеся, перемазанные кровью и бледные, пока не рассмеялись. Ногу Юйцзиня дёргало, рана, зашитая только что, болела. Но смех летел по тёмным комнатам поместья Янь, и от этого в мрачных галереях и затенённых залах становилось как будто светлее. Это после Цзинжуй уложил его под несколько одеял и обнимал пару часов, пока не вернулась служанка. Это после они выяснили, что рана не была такой глубокой, чтобы её нужно было зашивать. Это после Юйцзинь замывал собственную кровь, впитавшуюся в деревянный пол, а отец только молча смотрел на это. Но у Юйцзиня остался на память шрам. Длинный, тонкий и красиво зашитый. Иногда ему казалось, что эта нить связала его с другом, словно красная нить судьбы. А нитка и впрямь красная была. От его крови. В тот день он понял, что у него есть друг и брат. И жизнь разом стала легче. — Юйцзинь, я тебе слив принёс. Хочешь? — Хочу. Надеюсь, ты не лазил за ними в императорскую резиденцию? — Нет, не лазил. Внука послал. — Цзинжуй! — Я пошутил! Их тихий смех запутался в кроне дерева. Сколько бы им не было отмерено, Юйцзинь был уверен, это время они проведут вместе.