О собаках и кошках (цикл Кот сэра Гая)

Алан сидел на потолочной балке и страдал. Время от времени он кидал настороженный взгляд вниз, где скалила клыки и плотоядно облизывалась проклятая псина. Потом тяжело вздыхал и возвращался к размышлениям о своей печальной доле и бренности бытия, мысленно вопрошая небеса, за что ему все это. Высшие силы отвечать не спешили. Псина в лице, точнее, на данный момент морде, помощника шерифа растянулась на полу под балкой и гнусно ухмылялась. Раньше Алан не представлял, что можно изобразить такое во втором облике. Но знакомая кривая ухмылочка на черной волчьей морде вынудила его срочно расширить представления о границах возможного. Алан не ошибся в видовой принадлежности, и зрение его не подводило, он отлично знал, что Гисборн волк. Но глядя, как тот издевательски демонстрирует роскошный набор клыков, — век бы его не видать! — в который раз утвердился в мысли, что Гисборн, конечно, волк, но собака еще та! Собак Алан всегда недолюбливал. Не боялся, нет. С чего ему бояться тех, кто не имел ни малейшего шанса до него добраться? Когда второй облик позволяет очень быстро взлететь на дерево или другую подходящую возвышенность и оттуда издевательски высказывать собакам, которые по деревьям лазить не могут (единственное их достоинство), все, что о них думаешь, бояться нечего. Да его за всю жизнь не покусали ни разу! Конечно, если совсем честно, один раз все-таки был. Но Алан о том случае предпочитал не вспоминать, а тогдашним своим приятелям на голубом глазу врал, что подвернул ногу, сигая из окна. Не признаваться же, что его цапнула комнатная пуховка, когда он запустил руки в вырез платья ее хозяйки, и вовсе не затем, чтобы стянуть с девичьей шеи колье. И бог бы с ней, с пуховкой, укус зажил за пару дней без следа. Но собака — это еще и доносчик. Она поднимет шум, даже когда вы прокрались в дом так, что половица не скрипнула. Она учует и залает, даже если нежеланный гость забился туда, где не найдет ни один человек. Она возьмет след и не отступит, так что удирать приходится такими путями, куда никто в здравом уме не сунется. В общем, Алан был твердо уверен, что собаки созданы для того, чтобы усложнять ему жизнь. И не те собаки, которые просто животные. Их всегда можно отвлечь — на кошку, течную суку или хороший кусок мяса. Двуликие же с собачьим обликом были гораздо, гораздо хуже. Да что далеко ходить, взять Марка, десятника из замковой стражи. Старается, выслуживается за косточку и миску с шерифского стола, не иначе. Крови он Алану попортил едва не больше, чем весь гарнизон скопом. За свое нынешнее положение Алан с удовольствием передал бы Марку увесистое «спасибо» чем-нибудь тяжелым по темечку. Он еще раз вздохнул, вспоминая так неудачно начавшийся день. Марк заметил его на рынке, когда Алан срезал кошель с пояса очередного растяпы, и, разумеется, поднял шум. Что ему стоило просто пройти мимо? Вот же въедливая псина! Мало того, что заметил, еще и подмогу кликнул. И вместо того, чтобы спокойно прогуляться по рынку и потратить неправедно нажитое, Алану пришлось улепетывать. Шум, гам, рассыпанные товары и перевернутые прилавки. От поимки его спасло только своевременное появление Робина, который отвлек стражу, потеряв при этом любимый сарацинский кинжал. Швырнул в какого-то болвана-стражника, тяжелым навершием в висок, и не успел подобрать, когда уносили ноги. За кинжал Алану в лагере досталось дополнительно. Хотя Робин и без того устроил ему разнос — будь он из птичьих, перья во все стороны летели бы. Потому что они, видите ли, собирались тихо пробраться в замок за какими-то особо важными бумагами, и если бы у Алана руки не тянулись сами собой хватать все, что, по его мнению, плохо лежит... А так — только шумиха, синяки да шишки, и злой шериф с помощником! И кинжал, опять же! Алан свою вину не отрицал. Ну, потянулся за кошелем, да. Но у того олуха кошель все равно бы увели, не он, так другой. А ему пара монет в кармане не лишние. Что до стражи — это чистое невезение, ну, и собачья натура десятника. Взбешенного же Вейзи, по мнению Алана, и вовсе стоило отнести к хорошим событиям. Но сорванные планы... И кинжал, опять же... В общем, перед Робином было самую капельку неудобно. Так что вечером Алан пробрался в замок, намереваясь украсть те самые бумаги. И вернуть кинжал, если получится. Но в кабинете Вейзи бумаг не оказалось, а кинжал, как он успел подслушать, пробираясь через кухню, с самого начала пригрел Гисборн. Пришлось лезть в покои последнего. Замок Алан давно обшарил от подвалов до верхних площадок башен, благо во второй форме мог проникнуть практически везде и не попасться на глаза. Такой мелкий облик у двуликих встречался редко, поэтому никто не задумывался, как обезопаситься. В замке даже решеток на воздуховодах не ставили, ведь никто крупнее крысы там не пролезет. И для хоря эти самые воздуховоды были не то что лазом — мощеным трактом, по которому можно спокойно разгуливать, чем Алан постоянно и беззастенчиво пользовался. Но на сей раз все пошло наперекосяк. Когда он подобрался к выходу из лаза, ведущего в покои помощника шерифа, то обнаружил решетку, спустя мгновение под лапу что-то подвернулось, и сзади рухнула еще одна. Чертов Гисборн установил клетку-ловушку, в которую Алан и попался, как распоследний болван! В тесном каменном проходе не перекинешься, оставалось только ждать и размышлять о своей печальной участи. Впрочем, долго ждать не пришлось: Гисборн как знал, что ловушка сработала. А может, и правда знал, точнее, услышал: о слухе и нюхе «ноттингемского волка» в графстве легенды ходили. — Так-так-так! И кто это у нас? — ехидно произнес Гисборн, извлекая клетку из прохода, который тотчас предусмотрительно заткнул ветошью, и Алан окончательно уверился — караулил, гад! К тому же клетка оказалась не простой крысоловкой, а кованой, из прутьев толщиной с палец, неизвестно, лопнут ли они, если сменить облик. Ответил он ругательствами. Ну, звучало это как шипение и визг, но Алан очень надеялся, что Гисборн поймет, что ему не комплименты отвешивают. Увы, того не впечатлило. Он не спеша прогуливался перед клеткой и в подробностях живописал безрадостное будущее Алана. Причем этого будущего ему отмерялось всего ничего. — Таким образом, или мы договоримся, или я могу тебя сейчас, прямо с клеткой, в ведро с водой... Что выбираешь? — закончил он и оскалился. Алана мороз по шкуре продрал — это выглядело жутко даже в человеческом облике. Нужно было срочно спасаться! Он изобразил самый поникший вид, и Гисборн купился, приоткрыл дверцу. Алан метнулся вперед, от души цапнул его за руку и взлетел по стене на потолочную балку. — Сволочь! — выругался Гисборн и подхватил валявшуюся на сундуке рубаху. Обернув прокушенную руку, прошелся по комнате, плеснул себе в кубок вина, посмотрел вверх, на затаившегося Алана, и вдруг почти миролюбиво предложил: — Дейл, спускайся, а? Все равно деваться тебе некуда. Алан и сам понимал, что некуда: все воздуховоды перекрыты, окно по холодам закрыто ставнями, а под дверь и мышь не проскочит. Разве что перекидываться и пытаться удрать на двух ногах. Он не обольщался — с Гисборном, да еще и без оружия, ему не справиться, — но и сдаваться так просто тоже не собирался. — Спускайся! Я тебе, может, даже выпить налью, — вкрадчиво увещевал Гисборн. — Ну, или в зубы двину. — Он потряс прокушенной рукой и поморщился. — Спускайся, спускайся. Убивать не буду. Алан только головой покачал, показывая, что не слезет. Ни за что! — Ну, как хочешь. Я подожду. Ночь на дворе, спешить некуда, — Гисборн в два глотка допил вино, перетек в волчий облик и растянулся под балкой. Периодически он бросал на Алана очень многозначительные взгляды и плотоядно облизывался. Хорошо хоть стражу не кликнул. С другой стороны, если подумать, отсутствие стражи было как раз не на руку. Чтобы их впустить, Гисборну пришлось бы открыть дверь и тогда... Но, увы, время давно перевалило за полночь, а стучаться никто не спешил. Сколько бы Алан ни возносил мысленно молитвы святому Евстахию, чтобы в замке хоть что-то случилось, сколько ни обещал, если выберется, безоговорочно слушаться Робина и делать все, что тот скажет, игра «кто кого пересидит» затянулась до рассвета. В какой-то момент Гисборн, похоже, задремал, но спуститься и попытаться открыть дверь Алан не рискнул, понимая, что не успеет. Спасение пришло лишь утром, в лице служанки, осторожно поскребшейся в дверь. Когда ей не ответили, она постучала громче. Алан сместился к краю балки, подобрался, и едва приоткрылась дверь, метнулся вниз... Вот только что он видел спасение, а в следующий миг вокруг него сомкнулись мощные челюсти, да так, что шевельнуться было страшно. Что там того хорька волку — щелкнет зубами и пополам перекусит. Гисборн глухо рыкнул, служанка ойкнула, уронила кувшин с водой для умывания и шустро захлопнула дверь. Алан обреченно висел в живом клыкастом капкане, проклиная растяпу, чей кошель так некстати попался ему на глаза, Марка, стражника, в которого Робин метнул кинжал, и даже не сразу понял, что его выплюнули. А когда сообразил, то уже был придавлен к полу здоровенной тяжелой лапой. Нависшая над ним оскаленная волчья пасть вблизи казалась еще огромнее. Гисборн демонстративно облизнулся, и Алан мысленно попрощался с жизнью, но голову ему не откусили. Гисборн внезапно перекинулся, и прежде чем Алан успел что-то предпринять, ухватил его за загривок — крепко, не вывернешься и не укусишь, — и слегка встряхнул. — Ну что? Поговорим или в ведро? Алан вздохнул и тоже сменил облик. В общем, на Гисборна он тогда работать согласился, просто чтобы уйти живым. Воспоминания о жутких острых зубах и мысли о том, как легко волк может перекусить его, маленького и беззащитного, пополам — очень весомый довод. И денег Гисборн пообещал. А деньги Алан любил, чего уж. Как бы он ни восхищался Робином, тот порой был склонен забывать, что помимо борьбы за правое дело у его людей есть свои надобности, и без звонкой монеты им не обойтись. Да и не требовал Гисборн ничего, что стало бы совсем поперек горла Алану и его крайне сговорчивой совести. Даже кинжал Робина вернул. Поначалу Алан, конечно, думал, что выберется из замка и забудет все, что наобещал. Но мешочек с шиллингами приятно оттягивал пояс, а волчья ухмылка Гисборна напоминала, что в другой раз вырваться живым из его пасти не получится. И Алан решил: почему бы нет? И не такое проворачивал, сумеет выкрутиться, чтобы все остались довольны, и никто не пострадал. Понятное дело, любви к собакам и всяким собачьим родственникам пребывание в клыках Гисборна ему не прибавило. Только утвердило во мнении, что собаки (и волки) — это напасть, которую лучше обходить десятой дорогой. То ли дело кошки! Кошка не станет выслуживаться, выслеживать и докладывать хозяину, поднимая шум на всю округу. Кошка зверь гордый и независимый. Даже если и попытается поймать, так для себя, а не ради человеческой благодарности или намереваясь что-то стребовать. Нет, кошки однозначно лучше собак. А потом Гисборн завел кота!

***

Алан сидел на потолочной балке и страдал. Время от времени он кидал настороженный взгляд вниз, где пушилась и злобно гудела чертова тварь, ошибочно принимаемая Гисборном за милого домашнего котика. Потом тяжело вздыхал и возвращался к размышлениям о своей печальной доле и бренности бытия, мысленно вопрошая небеса, за что ему все это. С Гисборном они на удивление неплохо поладили. Алану потребовалось всего два месяца, чтобы осознать, что отгрызать ему голову тот не намерен. Что эта «собака» больше лает, чем реально кусает. И что убивать, подставлять и все такое разбойничью братию Гисборн не планирует тоже. В общем, дружескими — не дружескими, но почти приятельскими их отношения назвать было можно, хотя пару раз в ухо Алану таки прилетело. Но в целом это были мелочи. Алан начал называть его «сэр Гай», а про себя так и без «сэра». И со временем обнаглел настолько, что мог заявиться в манор к ужину и нагло утащить этот самый ужин прямо со сковороды или из горшка, приправив вином из хозяйских запасов. И платили ему регулярно. И потасовок со стражей стало меньше. В общем, жизнь налаживалась. Но сегодня вечером, сразу после Алана, явившегося с докладом, нелегкая принесла в Локсли леди Мэриан. Вот же не сиделось дома! Учитывая регулярные визиты в разбойничий лагерь, видеть здесь Алана ей не стоило, потому пришлось срочно прятаться. В спальню, поскольку это было единственное место в маноре, куда благородная леди, даже такая бешеная коза, как Мэриан, в жизни не сунется. И все бы ничего, но в спальне уже обретался другой постоялец — любимый кот Гая, который носил то же имя, что и предводитель шервудских разбойников. И как очень быстро выяснилось, норовом он отличался куда более бешеным и непредсказуемым, чем его человеческий тезка. Появление Алана кот воспринял как вторжение на свою территорию и тут же попытался накромсать незваного гостя на ленточки. Казалось бы, что может кот против человека? Но Алан оказался в заведомо уязвимом положении. Проклятая тварь была шустрой, не ухватишь, а пнуть или стукнуть — нельзя. Гай с чертова кошака пылинки сдувал! История про служанку, которая вылетела из манора быстрее, чем рот успела открыть, разошлась по деревне в тот же день. И ведь она просто замахнулась на кота метлой! А уж что Гай сделает, если кота ударить, и представлять не хотелось — точно голову откусит. Пришлось изворачиваться, чтобы кот его не покалечил. Обстановке спальни это на пользу не пошло. Перевернутый кувшин, разлетевшиеся пергаменты и скинутые с постели подушки Гай еще простил бы. Но после опрокинутой чернильницы Алан понял, что если так продолжится, его все равно убьют — не за кота, так за учиненный погром, и сделал то, что обычно делал в опасных ситуациях. Перекинулся и взобрался повыше. Но кот, в отличие от собак, лазил и прыгал очень даже хорошо, и попыток добраться до Алана не оставил. Благо потолки в Локсли высокие — ни со стола, ни с сундука кошак до балки не доскочил. Однако сдаваться он явно не собирался и с еще более зловещим утробным гудением полез штурмовать изголовье кровати. Алан предусмотрительно перебежал на другой конец балки, напряженно наблюдая и надеясь, что у кота снова ничего не выйдет. Допрыгнул, гад! Вцепился в балку когтями, подтянулся, залез и двинулся на Алана, шипя и подвывая так жутко, что у него кровь заледенела в жилах. В глубине зеленых глазищ полыхало красным. Алан не стал ждать, пока его сожрут или раздерут на много маленьких хорьков, и сиганул на пол. Метнулся к противоположной стене, стремительно взлетел по гобелену, перескочил на другую балку. Кот взвыл — куда там баньши! — ринулся следом, прыгнул на гобелен... И тут удача наконец-то повернулась к Алану лицом: то ли крепления были плохие, то ли ткань обветшала, но раздался громкий треск, и кот плюхнулся на пол. Сверху, накрыв его, упал гобелен. — Я же велел сидеть тихо! — дверь распахнулась, на пороге появился Гай... И застыл, созерцая погром. — Срань господня! Он добавил еще несколько крепких словечек, потом присмотрелся к беснующемуся и воющему гобелену, наклонился и вынул кота. — Ну, ну, успокойся, все хорошо, — Гай гладил кровожадно гудящую тварь, причем его даже не попытались поцарапать или цапнуть! Он поднял голову, нашел взглядом притаившегося на балке Алана и махнул рукой. — Что застыл? Спускайся! И продолжил наглаживать свое рыжее чудовище, чтоб его черти взяли! Еще и нашептывал что-то утешительное, можно подумать, это Алан напал на кошака, а не наоборот! Алан выждал, пока гудение смолкло, и кот стал походить на кота, а не на бешеного демона из преисподней, после чего соскользнул на пол. — Чуть не до кости подрал, гад! — первое, что произнес Алан, вернувшись в человеческий облик. На ладони даже после двойного оборота виднелись глубокие царапины. — Ненавижу кошек! — Это тебе кара свыше за то, что меня тогда покусал, — Гай ухмыльнулся. — И раньше ты говорил, что собак терпеть не можешь. — Собак тоже! — пробурчал Алан. — Но кошек больше. Особенно после сегодняшнего! — Собак не любишь, кошек не любишь. Кто же тебе тогда нравится? — насмешливо поинтересовался Гай, почесывая кота за ушами. — Кролики! — немного подумав, выпалил Алан. — Определенно кролики! Кролики милые, пушистые, у них нет ни волчьих клыков, ни кошачьих когтей. И главное, ни один кролик никогда не пытался его убить или покалечить. А уж как хороши они в рагу... Алан разве что глаза не закатил, представив себе жаркое из кролика. — Крольчатины нет! — рассмеялся Гай, явно догадавшись, о чем он думает. — Но есть седло барашка. От барашка Алан отказываться не стал. После ужина он пришел к мысли, что овцы ему, пожалуй, тоже нравятся. И что вечер не так уж плох, если исключить проклятого кошака, который вальяжно разлегся у Гая на коленях, урчал и милостиво принимал подношения в виде кусочков мяса с хозяйской тарелки. И это притом, что спальню разгромил именно кот. Алан искренне считал себя пострадавшей стороной, но ему пришлось убирать учиненный погром. Несмотря на все раны! Вот где в жизни справедливость, спрашивается?!