Разноцветный мертвец в самом центре земли

«… умер, так и не закрыв глаза».

«Молли!»

Вдох ворвался в лёгкие ослепляющей чувства волной — забивая их до отказа. Вода?! Руки сами собой дрогнули в попытке найти поверхность, но потеряли верх и низ. Беспомощно забившись, «он» запоздало осознал слежавшуюся твердь под «собой», наверху, со всех сторон… …Руки без сил — с силой, «ему» незнакомой — раскидали комья земли, и тело вытолкнуло себя на свободу. Над головой гаркнул безразличный ворон. «я набрал в рот воды, я не видел причин, чтобы делать добро.» Хрипло закашлявшись, «он» измождённо рухнул на бок, сплюнув с языка остатки горькой земли, и зажмурился, когда лицо оцарапали пожухлые травы. Поле… Запах… «Крови». Руки метнулись к груди. Рваная рана над сломанным ребром не болела, не кровоточила. Кровь, на миг застлавшая обоняние, давно ушла в землю. «без железа внутри.» Тело вдруг пронзило холодом ударившего в спину ветра. «Он» с оцепенением осознал, что дышит. Кое-как подняв туловище, «он» тупо уставился на землю впереди, в которой покоились онемевшие ноги. Должны покоиться. «… разорван, спасите …» Ворон, слушая «его» мысли, не хлопал крыльями в прощании. Что-то мягко, нестройно хлопало. До слуха сквозь пустоту полей донеслась бессловесная песня, простой мотив… — Хм, хм, м-м, гм… «Он» заторможенно повернулся к звуку — наткнувшись мутным взглядом на незнакомца совсем близко. Высокая, худая фигура присела здесь же, над этой же горкой земли. Нежные пальцы перебирали стебли пышущих жизнью мелких, редких цветов. Глаза, запрятанные за длинными ресницами, не моргали. Сквозь серость сумерек — рассвета? — вспышка розовых длинных волос ослепила во второй раз. «Он», что-то поняв, поднял одну из рук к глазам. Грубая кожа, покрытая неживыми, крупными трещинами, пропускала несколько ростков с редкими бутонами. Некоторые из них обломились. Над головой хлопнуло вновь. — Осень, всё-таки, прекрасное время. Мягкий голос улыбнулся, соглашаясь с самим собой. Незнакомец, оставив цветы, поднял глаза. — Гд-е… Одеревеневший язык споткнулся о зубы, и хриплый голос — скрип — оборвался. — Ах, если бы мне знать, — незнакомец — фирболг — прикрыл глаза, осторожно поманил пальцами в воздухе. Цветки с земли потянулись к нему — как к воплощению весны — и он, с благодарностью поклонившись им, сорвал несколько самых ярких бутонов. — Воздух влажен. Ещё минута — и пошёл бы дождь, — деловито, сочувственно и одновременно облегчённо произнёс незнакомец. Оглядев «его» с головы до пояса, он спрятал цветки в один из мешочков на поясе и пояснил, — Тела млеют от влаги. Им тяжелее вставать. Впрочем, природа, напротив, ликует. Незнакомец поднялся с колен — расправившись статным древом до самых небес, — не стряхнув с тканей грязи. «Лжёт». Земля в лёгких уже была мокрой. Нежные пальцы поманили вновь — и глухая, тяжёлая земля, взбурлив, освободила ноги. «Он» попытался встать — зная, что этого ждут — и незнакомец, улыбнувшись, поддержал «его» за плечи. Застывшие ноги уронили бы тело. — Помнишь что-нибудь? — Нет. — О, немудрено, — покивал он. Нежные пальцы осторожно огладили руку, и ростки послушно спрятались во вмиг затянувшихся трещинах, чуть пощекотав кожу. От этого чувства сухие губы дрогнули в улыбке. Незнакомец потянулся за чем-то у «него» за спиной, и когда «он» обернулся узнать, мягкая, до тепла знакомая ткань легла на плечи и спину. — А теперь? — Нет, — правда и умысел сливались в одно. — Знаешь, на моём родном кладбище, — начал незнакомец, — у меня есть любимая чашка. — …Ча… — Да, да, — закивал он. — Эта чашка — самая обычная снаружи, от времени потемнела, но на стенках внутри — чудесные расписные цветы. Они прячутся в заваренном чае, и не каждое семейство может заставить их цвести. Он завязал ткань на «его» плечах и осторожно приподнял её край. «Ему» показался изысканно вышитый, запятнанный временем и потемневшей кровью павлин. Величественные перья, усеянные «глазами». Гордый клюв. Переливчатый свет нитей, даже спустя — спустя сколько? — не потерявший блеска. «…так и не закрыв глаза». «Он» оцепенел. — Говорят, картинки внутри не потрогать рукой, — не обратив внимания на перемену, сказал незнакомец о плаще и любимой чашке. Его взгляд с благоговением простого почитателя огладил вышивку. «Он» вцепился пальцами в чужой локоть. Отросшие ногти врезались в кожу, но незнакомец лишь улыбнулся. — Откуда… — скрип оцарапал слух, но за несколько новых, живительных вдохов уже набрал силу. — «Разноцветный мертвец в самом центре земли», — просто отозвался незнакомец, — Мне пока что неведомо, из какого семейства ты. Удивительный случай… Люди, эльфы, гномы, полуорки — столько чудесных, разных существ навещают меня и несут среди гостинцев фамилию — и скорбь. Она горька, но хороший чай и душевный слушатель, к слову, неплохо её разбавляют. «Он» резко вскинул голову. На «его» тёмных рогах металлом звякнули украшения. Фиолетовые, спутанные, слежавшиеся с землёй вьющиеся локоны упали на глаза. Вокруг смертельной раны на груди и на шее пальцы нащупали сотни давних, методично резанных шрамов. — Я служу богине-Предтече жизни, — продолжал незнакомец, и его голос вновь подёрнулся сомнением, — Упокоить почивших — мой долг. Но твоё пробуждение… Почему-то меня не покидает чувство, что Она ещё поведает мне причину. А ты — если проснётся желание — и историю. — «Разноцветный… …мертвец», — по звукам слетело с губ вместо фамилии. «…в самом центре земли». — Соглашусь, немного длинно, но, — незнакомец не сдержался — рассмеялся весенним ручьём, — семейство «О» — не заварится крепко, даже простояв на огне ночь, а семейство «Клод Элиандер-Пайер фон Гор-Брайтис» — любит пощекотать нёбо последним глотком. Особенному чаю — особенное имя. И, думаю, твоему это пока вполне подойдёт.

И м я

Он легонько похлопал по мешочку на поясе, хранившему соцветия с земли под их ногами, и заглянул «ему» в лицо. — В твоих прекрасных глазах — свет, — он понимающе склонил голову (розовая волна волос качнулась вслед). — Это, должно быть, благой знак. Но рассказа требовать не стану — ни сейчас, ни позже. «Он» кивнул. — Вечерняя прогулка, признаюсь, занесла меня далеко — пожалуй, дней пять неспешного пути. Но тебя, кажется, и того дальше, — он поглядел на небо, подёрнувшееся знакомым розовым. Над головой уже сбились обрывки хмурых, полных туч. «Он» молча протянул незнакомцу ладонь, испещрённую шрамами заживших трещин, и тот, не спрашивая, мягко взял её в свою. — Пока что не стану обременять тебя своим именем. Спроси в любой момент, как тебе будет его не хватать, — будто уже дома, он с деловитой заботой продолжал, — У меня с собой небольшой заварник, а простое заклинание вполне снабдит съестным и двоих. Ни в коем разе не скромничай. Замолчав на миг, незнакомец задержал на «нём» взор и, просто улыбнувшись, убрал непослушный локон со лба. — Надеюсь, моя любимая чашка придётся по душе и тебе. Что же, друг мой, в путь? С небес на пустынную дорогу впереди упала первая лёгкая капля. Ворон, взглянув в «его» глаза с отчаянным страхом потери, вспорхнул с поросшего спорами вбитого в землю креста.