Король в грядущем

Глава 2 Если бы не праздник Весеннего Жертвоприношения, этого бы никогда не произошло. Также можно обвинить прирожденное упрямство обитателей окрестностей Нидароса. Пока король Олаф с придворными участвовали в пасхальных службах на одном конце морской бухты, на другом полным ходом шли приготовления к празднованию Весеннего Жертвоприношения. Намеки на предстоящее веселье доходили до ушей Торкиля Амундасона, но он не придавал им значения. Его норвежские родичи могли перешептываться, но это Торкиля не касалось. Он вынес питание в пост сельдью, вынес разбавленное водой вино, вынес занудство саксонской латыни епископа Гримкелля: неужели искупление требовало чего-то большего? Пусть Арнасоны перешептываются, это их дом. Амундасон надеялся через две недели отплыть. Покинуть Норвегию и вернуться в Кейтнесс к воспитаннику. Вернуться к планам на будущее на Оркнеях. Кто рассказал королю о празднике Весеннего Жертвоприношения, Торкиль так и не выяснил, но подозревал, что тут постарался его родственник, Кальф Арнасон. Кальф отличался низкорослостью, рыжиной и отсутствием сдержанности. Все знали, на что похожи зимы на севере. После 6 месяцев с женой, ни один мужчина в здравом уме не откажется от возможности обменять долгое время у домашнего очага на неделю пиров и торговли, веселья и сражений верхом наравне с ухлестыванием за девицами. И все это на главной ферме в самом углу фьорда. Вреда никому подобное не причинит, напротив, каждый будет счастлив. При условии, что король ничего о готовящемся не услышит. Король услышал о мероприятии по пути в церковь на первую утреннюю службу, когда еще был голоден. Следуя за Олафом вместе со свитой во вместительное деревянное здание, Торкиль заметил, - что-то не так, - но у него теплилась надежда, - происходящее не обязательно должно коснуться лично его. Амундасон готовился отплыть домой, хотя прекрасно развлекался и ни в чем, даже за столом, не нуждался. С собой он привез, в числе рабов своего странствующего хозяйства, принадлежащих ему женщин и мог одаривать их не более ранее подсчитанного. Торкиль также пользовался скромным успехом у придворных дам. Прибыв с Оркнейских островов, Амундасон мог похвалиться славой опытного путешественника, да и манерами он превосходил некоторых из мужей очарованных им прелестниц. Супруга являлась тем, что Торкиль никогда не стремился приобрести. Брак и законные сыновья не могли принести ему столько власти и могущества, сколько взращиваемый для Оркнеев воспитываемый в христианстве эрл. После завершения службы король вскочил, словно попавшаяся на удочку рыба, и все остальные также поднялись. Властелин был слишком коренаст для 27-летнего мужчины и не обладал очень высоким ростом, но сражался с тех пор, как ему исполнилось 12 лет, и продолжал находиться в самой лучшей физической форме. Его крестильного имени никто не знал. Оно досталось правителю в период громких дней походов викингов в Испанию, Фрисландию и Руан, пока сон не вернул Олафа домой. Во сне ему сказали: «Возвращайся, и ты станешь королем Норвегии. Навсегда». Он сидел на троне уже 4 года, сохранив свое имя – Олаф, принадлежащее первому норвежскому королю-миссионеру, обратившемуся в христианство также при помощи боевого топора. Гости властителя, с уважением почтившие вместе с ним своим присутствием службу, не имели представления, зачем их туда впустили. Устроившись с остальными в монаршем зале для распития вина, Торкиль Амундасон увидел, как король прошествовал к ступеням Высокого Кресла и, обернувшись, начал декламировать. Затем, с хорошо скрываемым возмущением, Торкиль услышал то, что потребовалось сказать королю. А тот объявил, что именно сегодня собрался поднять своих верных подданных-христиан в поход против язычников Спарбу, Эйнара, Вардала и Скона, чьи дьявольские ритуалы оскорбляют Светлого Христа и самого короля, повелителя грешников. «С вашей помощью, мои дорогие тренделагерцы», - произнес властелин, - «и с помощью ваших друзей, мы пустим корабли Благословенного против дикарей, и они дадут Фрейе повод для оплакивания». Не имевшие на себе металла, подняли в воздух ножи и стали ими хлопать по висящим на стене щитам. Торкиль забил в ладоши, лягнув ногой бочку. За неделю до отплытия ему придется поставить на кон жизнь и родной феод, чтобы помочь королю Олафу расправиться с крестьянами из Спарбу. Кальф, кузен Амундасона, ухмыльнулся. Кальф, рыжеволосый родич, спросил: «Почему хмуришься, Торкиль? Все знают, как ты умеешь управляться с мечом. Покойный эрл Эйнар Оркнейский это бы подтвердил. Развлекись, завоюй добычу и заслужи милость твоего короля Олафа. Она понадобится тебе скорее, чем можешь представить». Насмешки от Арнасонов удалось бы сравнить с угрозами от кого-то другого. Торкиль парировал: «Ты о чем? Король милостив ко мне». «Да, милостив», - ответил кузен. «Но знаешь ли ты, чей корабль причалил в прошлом часу? Вряд ли он прибыл сражаться. Но обязательно дождется, когда король вернется из Спарбу. Нидарос посетил эрл Брузи с Оркнеев. Ну ты помнишь. Ты еще его брата в прошлом году убил». Торкиль улыбнулся. «Я защищался. Где здесь преступление? После гибели брата эрл Брузи стал теперь богаче. Ему принадлежит треть Оркнеев. И я не боюсь эрла Брузи». Глаза Кальфа округлились, они были бледно-голубыми и смотрели наивно. «Тогда зачем он здесь?» - поинтересовался Кальф. Затем, - подумал Торкиль, - что этот порожденный адом паренек успел что-то натворить. Мне вообще не стоило так надолго оставлять его с матерью. Хотя, я бы либо его оставил, либо оказался бы объявлен вне закона. Придется заручаться прощением короля Олафа. Придется позволить эрлу Брузи успокоиться и насладиться его двумя третями Оркнеев, договорившись со своей совестью. Брузи далеко не вспыльчив. Он никогда не причинит вред младшему брату из Кейтнесса. Своему младшему сводному брату и воспитаннику Торкиля. Настырному юному идиоту, который, вместо того, чтобы оставить все на усмотрение старших, совершил какую-то глупость, вынудившую Брузи приплыть сюда и жаловаться. «Зачем здесь эрл Брузи? Представить не могу», - ответил Торкиль Амундасон. «Вероятно, из-за новой жены, или из-за нового кузнеца, кующего мечи, или из-за древесины. На Оркнеях у некоторых всегда скудные хранилища». Как только ему удалось сбежать от Кальфа, Торкиль принялся спрашивать о приплывшем с Оркнейских островов эрле Брузи. Но люди или ничего о нем не знали, или не были готовы поделиться имеющимися у них сведениями. При звуке затрубившего с набережной на сбор рога Торкиль влился в флот короля Олафа, состоящий из вооруженных топорами бойцов. Он знал едва ли больше выраженного в намеке Кальфа. При возвращении его ожидали проблемы. Поэтому, пока может, Амундасон должен достойно сражаться во славу Олафа. В конце концов, праздник Весеннего Жертвоприношения даже не успел начаться, когда 5 кораблей во главе с личным судном короля Олафа, Шарлеманем, тихо выскользнули во тьму фьорда, и высадившиеся в ночь три сотни мужчин окружили большой деревенский дом Маэра в Спарбу. Гости спали, животные – переступали в загонах, в деревянных сараях шуршали мыши, сновавшие между бочонками с элем, маслом и мукой, бочками со свининой и говядиной, ящиками с засоленной рыбой, грубой волосяной шерстяной тканью, перьями, жиром тюленей, беличьими шкурками и всеми остальными драгоценными вещами, которые северяне везут на продажу или на обмен. Внутри каменного домика находилась старая деревянная статуя Тора, перед ней лежали бревна, собранные для сооружения тут большого костра. Король Олаф запалил жертвенный костер и повел кричащих воинов за собой. Гости и домашние Маэра вскочили с кроватей, схватив оружие, но отпрянули при виде сужающегося вокруг них кольца топоров, копий и стрел. Потом говорили, что в плен взяли каждого, а король Олаф велел предать казни Ольва из Эгга, главаря, да и помимо него еще многих. Конечно, пока имущество из загонов грузили на корабли, монарх послал солдат прочесать край, чтобы разорить его и разграбить, как могло ожидаться от друга Одина. Кальф Арнасон попросил, и ему позволили жениться на богатой вдове Ольва, забрав себе также ее юных сыновей и все принадлежащие женщине плодородные земли. Торкиль Амундасон вернулся к кораблям с мечом, наравне с другими обагренным кровью, участвовав в битве с обычным для него мастерством и избегая взглядов тех из людей Маэра, с кем был дружен. Он ни от чего не пострадал и не преминул до отплытия поздравить Кальфа. Амундасон, в отличие от оставшихся, не храпел на обратном пути на кубрике, переполненном свининой и свежим пивом, с золотыми кольцами на руках. Как и его родич Финн, старший брат Кальфа. Финн проронил: «Твой маленький воспитанник – один из оркнейских эрлов. Расскажи мне о парнишке». Рассказать ему о парнишке. Весла взметнули назад промозглый апрельский воздух, и Торкиль теснее запахнул свой тяжелый плащ. «Что тебе рассказать? Ты же видел его прошлым летом, когда за мальчишкой посылал король Олаф. Он не симпатяга». «А это важно?» - поинтересовался кузен Финн. «При том, что его мать – принцесса Альбы? Парень кажется тебе трудным?» Туника Финна в области груди, как и кожаная часть одежды была замарана чей-то засохшей кровью, сползающей, когда он пытался ее оттереть. Все называли его самым прямолинейным из Арнасонов. Торкиль поднял аккуратно подстриженную бровь. «Трудным? А твои дочери – трудные? Они топают ногами, и нянька их шлепает». «Я слышал, он привязан к третьему мужу своей матери», - произнес Финн, и его мягкие голубые глаза округлились, подобно морским голышам. «В Альбе она вышла за правителя области. Мальчишка действительно помнит об Оркнеях? Он захочет взять свою долю, когда ты ее для него добудешь? Ты 7 лет занимаешься его воспитанием, но так и не подумал сказать, как зовут парня. Как его имя? Торфинн?» «Парня зовут Торфинн», - коротко согласился Торкиль. Языческое имя, как и его собственное, но не использовал это имя Амундасон по другой причине. С подобным мальчишкой приходилось следить за тем, что происходит за спиной, наравне с тем, что происходит впереди. Закрепление за воспитанником имени не повысит уровень власти над ним воспитателя. Да и иные мотивы тоже существовали. Торкиль прибавил, услышав в своем голосе резкость: «Спрашиваешь, чем меня привлекает воспитание подобного мальчишки?» Мягко изучающие глаза смотрели прямо на него. «Не совсем», - в конце концов, ответил Финн. «Не то, чтобы это было нетрудно угадать. Мне только интересно, ты ведь полагаешь, что взял на воспитание не того ребенка?» У основной мачты кричали чайки. Совсем рядом, перебивая поскрипывающую древесину и напор морских волн, раздавался стук кидаемых костей, слышались мужские голоса и грубое вздымание животов спящих. Торкил спросил: «А какой еще есть ребенок?» Но ответ был ему известен. Из 4 старших братьев мальчишки только один имел сына. «Какой еще?» - удивился Финн. «Рогнвальд, сын эрла Брузи. 10-летний и такой смазливый, что вместо одной матери, у него, кажется, могло быть пятьдесят. Он тут вместе с отцом. Знаешь, что эрл Брузи в Нидаросе?» Юный Арнор Тордарсон, сочинитель песен, остановился рядом с ними с веером жарко дымящейся на вертелах баранины. Торкиль вежливо взял один, словно прерывание разговора не имело для него никакого значения. Амундасон переспросил: «Так ты видел эрла Брузи?» И обнажил зубы для укуса мяса. «И говорил с ним», - сообщил Финн, глядя, как Торкиль пережевывает пищу. «Он только что беседовал с королем. Не хочешь узнать, зачем Брузи сюда приплыл? Ты же убил его брата. Или приготовил все для того необходимое». Торкиль направил все свое внимание на мясо. «Если тебе известно, почему эрл Брузи тут, полагаю, ты мне об этом поведаешь». Финн сообщил: «Он тут не из-за убийства. Брузи приехал пожаловаться королю на твоего воспитанника. Торфинн, его младший сводный брат, кажется, пообещал не устраивать эрлу мирной передышки, пока Брузи не передаст ему половину Оркнеев». Вопреки самому себе, Торкиль покраснел, и его лицо расплылось в улыбке. Будто стремился сказать именно это, он согласился: «Кажется справедливым. Торфинн и Брузи – единственные оставшиеся в живых братья». Финн воспротивился: «Брузи – взрослый мужчина с сыном на руках, а Торфинн – всего лишь ребенок от матери-чужестранки. Эрл Брузи требует как свою треть Оркнеев, так и завещанную ему убитым тобой братом. Король Олаф согласен». «Правда?» - удивился Торкиль. «Торфинн», - проносилось в его голове. «Торфинн, глупый недоросток, самоуверенный маленький идиот». «Да. Король согласен, если понадобится, поддержать дело Брузи с помощью войска», - мягко продолжил кузен Финн. «Разумеется, не без корысти. Король Олаф ничего не отдаст просто так». «Чего бы король не захотел, уверен, Брузи ему вручит», - заметил Торкиль. Корабль натолкнулся на течение, и Амундасон отбросил наполовину съеденную баранину. «Королю нужны права независимости», - уточнил Финн, - «относительно всего принадлежащего Брузи на Оркнеях наследства. Обладание двумя третями островов. Конечно, Брузи согласился». «Стоя на коленях?» - спросил Торкиль. И рассмеялся. «Естественно, стоя на коленях», - подтвердил кузен Финн. «Поэтому мне и интересно, того ли юного государя ты выбрал в воспитанники?» К счастью, Торкиль опять рассмеялся. «Думаешь, я мог бы найти пребывающего в нежной юности Рогнвальда более выгодным для себя? Но сначала мне пришлось бы отправить в мир иной его отца Брузи, не так ли? И какая мне вышла бы польза, если его земли отныне принадлежат королю Олафу?» Глупый, недоросток, самоуверенный маленький идиот. Еще долго после окончания разговора в ушах Торкиля бились эти слова. Он едва ли заметил перемену в ритме весел, когда флот приблизился к Нидаросу. Как не заметил толчеи вокруг и высокого, позолоченного профиля Шарлеманя, приставшего к берегу там, где полдня назад сошел на землю король. Амундасон впервые очнулся от обуревавших его мыслей, когда обнаружил, что судно встало на якорь, а на пристани возник мираж, кошмар, причудливый и знакомый силуэт того, кто, с точки зрения Торкиля, должен находиться дома, в безопасности, в пяти сотнях милях на запад от Нидароса. И это был не приплывший с жалобой эрл Брузи. И не смазливый юный Рогнвальд, его сын. Хмурого молокососа, худого словно наполовину развязанная плеть, с чудовищными бровями, топорщившимися метелкой черных волосков над водянистыми глазами, большими будто желуди. Парень поднял руку и позвал. Его голос даже не начал ломаться. «Торфинн», - проронил Торкиль, и само имя прозвучало как скрип. Здесь, в Норвегии, в Нидаросе, на пристани короля Олафа, стоял эрл-дитя Кейтнесса и Оркнейских островов. Его воспитанник. Торкиль Амундасон осторожно выбрался на берег. Осторожно подошел к воинственному негоднику, на котором в течение 7 долгих лет были сосредоточены его надежды и встал перед ним. Он произнес: «Торфинн Сигурдарсон, сделаешь хоть один неверный шаг, и я оттащу тебя в ближайший дом и изобью стулом». До настоящего мгновения Торкиль не помнил, что кузен Финн находится рядом. Торкиль беспокоился только об одном, как и очень часто до этого, он тревожился, исследуя лицо паренька, напрасно разыскивая в упрямых и воинственных чертах, в чуть вытянувшемся носе, в стиснутых губах и во взгляде, бросающем вызов, то, что относилось конкретно к нему. Мальчишка пискливо заявил: «Торкиль Амундасон, мне почти 13 лет, я – человек взрослый, а ты - мой слуга. Кто позволил тебе убивать людей в землях Маэра для Норвегии?» «Мои кузены», - ответил Торкиль. Он взял парня за руку и развернул того на ходу в направлении пожалованного ему дома. Мальчишка высвободился. «Я не заметил», - прибавил Торкиль, - «чтобы ты возражал, когда голова эрла Эйнара покатилась в огонь». «Имеешь в виду, что ты бы пришил ее обратно?» - изумился высокий голос. «Ты там правильно поступил. Доля земель, принадлежавшая Эйнару, перешла к Брузи, а тот кинулся в Норвегию скандалить, стоило мне только выразить недовольство. Ты же не знал, так как отсутствовал. Ты благополучно удрал в Норвегию». «Полагал, ты способен вытереть свой нос», - ответил Торкиль. «Ошибался. Ты глупый идиот: разумеется, эрл Брузи кинулся в Норвегию, если ты стал ему угрожать. Я же просил тебя посидеть тихо и ничего не предпринимать. Ничего!» Крутая и выложенная булыжником дорожка между деревянными и покрытыми соломой жилищами была заполнена покрикивающими людьми и телегами, - происходила разгрузка кораблей. Так как мальчишка тотчас не ответил, Торкиль толкнул его в пространство между двумя плетеными изгородями и спросил: «Итак, как ты угрожал Брузи? На случай, если я не угадаю». Позади них, Амундасон с горечью это сознавал, терпеливо стоял готовый прийти на помощь Финн. «Я сказал ему, что ты придешь и проделаешь дырки в его гобеленах», - пробормотал парень. Он был высок для своего возраста, как утверждали женщины, но обладал столь неудачным телосложением, что это не играло роли в общем восприятии внешности Торфинна. На ходившем меж изгородей сквозняке глаза мальчишки снова заслезились. Торкиль произнес: «Ты заявил им, что пришлешь войско деда. Заявил, что или заберешь половину Оркнеев, или король Альбы Малкольм нападет. Не так?» Несмотря на контролируемый тон голоса, дышал он тяжело, во взгляде мальчишки вспыхнули искорки, но затем тот уверенно отвернулся. «У меня не было времени распыляться на подобное», - ответил воспитанник. «Считаешь себя моим советником, значит, посоветуй что-то разумное. Я только что вышел от короля Олафа. Он пообещал, что, если я не отдам ему власть над моей частью Оркнеев, тогда он сам возьмет ее и поставит управлять этой землей подотчетного ему эрла». Повисла почти осязаемая тишина. «…И?» - спросил Торкиль. «И я ответил, само собой, что не могу принести ему присягу на верность, ибо уже являюсь эрлом короля Альбы, моего деда, и его вассалом». «А он, парировал, разумеется, распространением этой присяги исключительно на земли Кейтнесса, удерживаемые тобой благодаря матери, и тем, что король Альбы не имеет никакого отношения к Оркнеям, являющимся колонией Норвегии?» «Разумеется», - согласился мальчишка. «И тогда ты посоветовал Олафу убрать руки от твоей части Оркнеев, иначе король Альбы нападет?» Лающий голос было довольно легко спародировать. Любой другой парень оказался бы пристыжен. «Я ответил», - рассказал мальчишка, - «что, будучи исключительно юным, предпочитаю вернуться домой и, прежде чем дать ему ответ, поговорить со своими советниками. Олаф ответил, что домой мне нельзя, но час на размышление он предоставит. И этот час уже на исходе». Торкиль заинтересовался: «Зачем тебе понадобился час? Твой брат, эрл Брузи, только что стал вассалом Олафа в обмен на свою часть Оркнеев». Парень приоткрыл рот. «Не верю», - вырвалось у него. «Не веришь?» - поразился Торкиль. «А как могло иначе получиться, если ты спровоцировал своего брата Брузи бежать в Норвегию, когда вся Альба казалась ему угрожающей? Брузи требовалась помощь, и король Олаф понял, - он заплатит за нее достойную цену». Парень проговорил: «Он не может использовать против меня такое оружие». «Господи. Господи», - благочестиво произнес Торкиль. «Ему не следовало так делать, правда? Он обвел тебя вокруг пальца. Сначала Брузи приплыл в Норвегию с воплями, потом ты последовал за ним с криками. Вы оба своим поведением сподвигли Олафа принять Оркнеи в подарок. Вы оба или кто-то еще из его друзей станете управлять островами, но для него. И твой дед-король не нападет на Олафа. Не нападет, даже если ты никогда из Норвегии не вернешься. У него есть другой внук с гораздо более приемлемыми привязанностями. Да и кого во всей Альбе, Ирландии или Камбрии он найдет готового поднять парус и плыть сражаться за тебя?» «Я заметил», - вставил мальчишка, - «что люди готовы убивать за деньги. Или за власть». «Ну, у твоего деда совсем мало или вовсе нет и власти, и денег», - ответил Торкиль. «А теперь их нет и у тебя. Возвращайся и пообещай королю Олафу все, что тот попросит. Таким образом тебе удастся остаться здесь в живых. Потом плыви домой и сообщи новому супругу твоей матери, насколько преуспел его великий план. Идея принадлежала Финдлеху, правильно?» «Нет. Идея принадлежала мне», - заявил парень. «Если я начну искать других учителей, не премину тебе об этом сказать». Этим вечером глашатаи вострубили, как и было велено им королем Олафом. И подданные явились послушать, что собирается поведать им властелин, равно как и узнать условия договора между двумя оркнейскими эрлами, Торфинном и Брузи. Накрапывал дождь. Туман спустился почти на уровень человеческого роста. Большая часть народа заняла вымощенное пространство перед королевским домом и натянула колпаки на уши, аккуратно спуская их набок только тогда, когда новости казались касающимися положенных гаваням торговых прав. Король и королева Астрид наслаждались сухостью. Они сидели под балдахином в глубине зала. Деревянная резьба и позолота помещения сверкали под стрехами и вымокшим нависшим рядом монарших знамен. Рядом с королевской четой сидел эрл Оркнеев Брузи, спокойный мужчина, на круглом и хмуром лице которого все еще отражался недавний обмен репликами с Торкилем Амундасоном. Его туника и плащ, роскошные без вычурности, были дублированы одеждой десятилетнего сына эрла, Рогнвальда. Никак иначе мальчик на отца не походил. Он отличался прямой спиной, молочной белизной кожи, яркостью голубых глаз и золотисто-соломенных волос, а также атласной гладкостью кожи, блестящей словно зеркальная поверхность. На плечах Торфинна, двенадцатилетнего эрла, лежал алый плащ с золотой брошью, напоминающей блюдо. Над этим одеянием его шея представлялась фитилем свечи. Под высоким лбом ничего не выделялось столь же сильно, как узкие угольного оттенка брови. Король поднялся и, заговорив с громкостью, способной достичь другого берега моря, коротко заявил о радости принимать и оказывать любезности, и затем пустился в объяснения условий заключенного договора. Согласно последнему, братья Брузи и Торфинн, объединенные эрлы Оркнеев, передали острова в его, короля Олафа, руки, ходатайствовав для себя о статусе вассалов. По данному праву, постановил король Олаф, он с радостью объявляет о порядке на Оркнеях, на который каждый может уповать при нем. Брузи отводится треть островов. Вторая треть отходит Торфинну, как прежде и было. Третья часть, принадлежавшая их покойному брату Эйнару, определяется на сохранение короля Олафа, дабы тот распорядился ей должным образом и на свое усмотрение. У находящегося под балдахином эрла Брузи челюсть поползла вниз. В их соглашении подобного не было. Стоящий у кромки отведенного для публики места Кальф Арнасон усмехнулся, его рука охватывала шею новоиспеченной жены, но скорее с целью воспрепятствовать ей уйти, чем в силу только возникающей нежности. Рядом с ним речи короля слушал его брат Финн, в руки которого вцепились двое детей. Он всматривался вглубь королевского дома, ибо мужчине почудилось, что под отяжелевшей от дождя соломой улыбался чернобровый Торфинн, юный эрл. Тем не менее, когда теперь младший эрл поднялся, дабы последовать за братом и преклонить колени, обещая верность Норвегии, даже Финн мог увидеть, - мальчишка далек от смеха, а еще он увидел взгляд, которым Торфинн обменялся с Торкилем, своим влиятельным воспитателем и покровителем, взгляд, исполненный яда. Затем король вызвал и самого Торкиля в качестве признавшего вину убийцы Эйнара Оркнейского. Олаф назначил сумму, обязательную Амундасону для выплаты двум эрлам в возмещение утраты ими брата. Никакого приговора с объявлением Торкиля вне закона ему не объявили. Таким образом, уязвленная честь оказалась восстановлена и удовлетворена, равно как и король Олаф Норвежский. Как Олаф Трюггвассон он опять определил Оркнейские острова под защиту Норвегии. Зеленые и плодородные острова с мягким климатом и умными, способными сооружать корабли людьми. В жилах этих людей текла густая и пульсирующая кровь пиктов и ирландцев, норвежцев и датчан с исландцами, питающая ход их жизни. Оркнеи обладали сотней маленьких пляжей и гаваней. Они служили перепутьями для останавливавшихся здесь торговых судов, сюда спешили в поисках укрытия и корабли сборщиков податей, и военные галеры, и корабли, перевозящие продовольствие. Они устремлялись в дикое и открытое морское пространство, пролегающее между Норвегией и ирландскими городами викингов, между Норвегией и ее колониями на западных островах, портами Уэльса и рынками западной Англии, плыли по пути вина в Бордо и к Луаре, шли дорогами паломников и воинов, направляясь в Испанию и Иерусалим. Проплывать Оркнейские острова приходилось каждому. Лишь 7 крохотных миль отделяли Оркнеи от Кейтнесса и северной части Альбы. «Сейчас понимаешь, какое коленце ты выкинул?» - огрызнулся Торкиль Амундасон на воспитанника в холодных и пустых покоях своей гостевой. Внизу на пристани уже лежали площадки для перехода на палубу кораблей, готовых забрать оркнейцев домой. Все полгода уготованных Торкилю препятствий мгновенно оказались за бортом, равно как и скромный сверток вещей его воспитанника. Следовало послушать совета Арнасонов и уплыть чем раньше, тем лучше. Мальчишка стоял перед Амундасоном, опустив взгляд долу. «Отец платил подати», - проронил он. «Эрл Сигурд посылал собранные налоги старым эрлам Норвегии до того, как появился король Олаф. Мои налоги, - как сказали мне в Кейтнессе». Дверь распахнулась, и гобелены закрутило. Торкиль ответил: «Да. Эрл, твой отец временами бросал псу кость. Но на моей памяти никто не слышал, чтобы он называл себя чьим-либо вассалом после смерти Олафа Трюггвассона. Потребовалось, чтобы его пятый и младший сын удостоил таким образом почестей могилу родителя. Что поделать, кровь Альбы». Это было нечестно. Брузи сделал то же самое. Это было нечестно, но Торкилю уже все казалось не имеющим значения. «Тогда можешь расположиться где-нибудь еще», - резко произнес парень. За дверью стоял только что прибывший ребенок с яркими светлыми волосами, он не покидал уложенной булыжниками земли, но подхныкивал. Никто из собеседников не счел нужным обратить на него внимание. Мальчишка приказал: «Убирайся. И забери свои вещи с моего корабля. Если соизволишь оставить мне расписку, я тебе даже средство для зубов подарю». Не умеющий писать Торкиль спросил: «Почему бы нет? Мне выгоднее остаться тут, под покровительством короля Олафа, чем возвращаться под знамена его вассала». Голос звучал тихо, но ему сопутствовало учащенное дыхание. «Тогда иди», - согласился мальчишка. «Найди другого малявку, чтобы возиться с ним и подтирать сопли. Найди другую землю, переполненную требующими прореживания наследниками. За дверью стоит Рогнвальд. Нужно, чтобы кто-то вытер ему нос. Позаботься о парне». Ребенок с золотисто-соломенной шевелюрой был, в конце концов, замечен, и совершил шаг через порог. Слезы продолжали катиться из не сравнимых ни с чем по голубизне глаз, оставляя дорожки на пока безупречной коже. Внезапно утратив контроль над своим настроением, Торкиль спросил Рогнвальда: «И что с тобой случилось?» Сын эрла Брузи сжал губы, спрятав за зубами судорожное дыхание. Он ответил вопросом на вопрос: «Вы уплываете?» «Да, уплываем», - коротко подтвердил Торкиль. «Если ты потерял отца, сходи к Торду Фолсону и спроси у него». Ребенок эрла Брузи разразился рыданием, но потом снова сжал губы. «Отец уплывает без меня», - объяснил он. «Он собирается домой, на Оркнеи, без меня». В воцарившейся тишине с улицы ясно долетали крики людей на причалах. Затем Торкиль Амундасон шагнул и, взяв ребенка за руку, аккуратно провел его в покои. Там, не переставая держать ладонью плечо мальчика, он стал изучать вошедшего. «Но почему, Рогнвальд? Почему твой отец намерен уплыть из Норвегии без тебя?» Розовые губы дрогнули. «Потому что так велел ему король. Он сказал, что, если отец покажет себя добрым другом на Оркнеях, то сможет получить оставшуюся треть…Треть короля Олафа…долю, оставленную отцу дядюшкой Эйнаром. Таким образом, он завладеет двумя третями Оркнеев, а я останусь здесь в качестве заложника. А я не хочу жить в Норвегии», - заявил Рогнвальд, и слезы покатились из глаз на подбородок малыша. Встав на колени, Торкиль улыбнулся и достал свой носовой платок. «Ты не хочешь, чтобы твой отец стал Великим эрлом Оркнеев?» - переспросил он. «Ты не хочешь вырасти и стать искусным полководцем и правой рукой короля Олафа? Такой храбрый молодой человек как ты?» Торкиль знал, даже не глядя, что Торфинн открыл дверь и вышел, его шаги зазвучали по направлению к спуску к воде. У него хватило времени, чтобы вытереть мальчику глаза и приступить к новой успокаивающей и разумной речи, прежде чем у дверного проема послышался голос кузена Кальфа. «Ох. Я искал некоторые потерянные вещи, но вижу, - они нашли дорогу на подходящий рынок. Итак, мой дорогой Торкиль, ты изменил свое мнение? Хочешь остаться с нами в Норвегии?» «Если это безопасно», - заявил Торкиль. Он медленно выпрямился. «Если да, то, разумеется, я останусь с вами». «Да, достаточно безопасно», - с легкостью подтвердил Кальф. «При условии, что ты не скажешь лишнего и создашь впечатление покорности. Безопаснее, чем это оказалось бы для твоего бывшего воспитанника. Ему уже посоветовали убираться, пока цела шкура». «Он отправился отплывать», - произнес Торкиль. «Не чувствуешь, как стало спокойно? Через пару дней они прирежут для него овцу в Морее». Кальф остановил на кузене немигающий взгляд. Ребенок, взяв у него платок, громко туда высморкался. Кальф уточнил: «Ты имеешь в виду Морею в Альбе, новый дом матери Торфинна? Он сказал тебе, что собирается туда?» Торкиль Амундасон положил ладонь на золотую голову десятилетнего ребенка. «У него не было в том необходимости», - ответил кузен Кальфа. «Идиотская схема, вероятно, являлась, прежде всего, порождением ума правителя Мореи. Финдлеха. Третьего мужа его матери. Первое, что сделает сопляк Торфинн в Морее, выскажет накопившееся отчиму, так как тот дал ему дурной совет». Челюсть Кальфа упала до предельного уровня. Наконец, он произнес: «Да, Финн был прав. Что от тебя, что от мальчишки, от обоих лучше находиться подальше. Ты сопровождал своего воспитанника со времен Спарбу. Ты таскал его за собой на протяжение семи прошедших лет. Но он не сообщил тебе, что произошло в Альбе до момента, когда парень оставил ее?» Торкиль бросил взгляд на маленького Рогнвальда. «Выйди», - попросил он. «Выйди. Я присоединюсь через минуту». После чего обратился к Кальфу. «И что там произошло?» Лицо кузена разрумянилось от удовольствия. «Отчим парня, Финдлех, был сожжен заживо в своем доме двумя племянниками», - ответил Кальф. «Торфинн бежал, спасая себе жизнь. Все, кого он знал, погибли, за исключением вдовы, его матери. Она тогда находилась в отъезде. Старший из племянников-убийц теперь правит Мореей и, разумеется, не позволит матери Торфинна вернуться. Твой питомец не только потерял власть над принадлежащей ему частью Оркнеев. Он равно потерял принадлежавшую отчиму Морею. Все, что у него осталось на материке – это Кейтнесс, к границам которого подбираются его два кузена…» «Значит, поэтому мальчишка бежал сюда, в Норвегию. Хотел ускользнуть от кузенов. Начать суд и вырвать ногтями половину Оркнеев у Брузи с братом, прежде чем люди услышат, что за ним уже не стоит Морея». «Мы полагали, ты приучил парня идти по своим следам», - примирительно сказал Кальф. «Но, как я вижу, времена изменились. И наступившие гораздо лучше». Так как отлив еще не уступил очередь приливу, длинный корабль с юным Торфинном Оркнейским на борту и грузом еще не вышел в море, напротив, стоял на набережной с уже упакованными надлежащим образом запасами и устроившимися на своих местах моряками. И торговцы, и люди с судна мысленно оценивали друг друга. Корабль явно не относился к числу судов с Оркнеев. Всего-навсего грузовое плавучее средство, использующееся в торговых целях. Мальчишка, неразличимый возле носа драккара, не ожидал, что Торкиль лично придет забрать свой багаж. Когда тихий и мягкий голос обратился к нему, Торфинн побледнел, став почти белым, и медленно встал. Лицо Торкиля казалось квадратным, словно четырехугольный стол. «Господин», - произнес он, - «король велел мне выплатить вам долг крови». Ветер трепал спутанные и тронутые огнем черные волосы. «Ты должен расплатиться с эрлом Брузи», - ответил Торфинн. «Мне за гибель эрла Эйнара ты ничем не обязан. Я уже говорил тебе. Можешь идти». Порывы ветра трепали также и плащ Торкиля, его волосы и бороду, но тот не тронулся с места. «Закон требует», - заявил он, - «дабы долг крови оказался погашен. Если ты не желаешь осуществления воли короля, то тебе надлежит объявить о собственной. Король сказал, что я могу беспрепятственно вернуться на Оркнеи и насладиться своими владениями». «Можешь», - подтвердил мальчишка. «Если хочешь». Голос казался девичьим, но сила пренебрежения в нем была мужской. Торфинн опять присел на свой морской сундук. «Хочу», - ответил Торкиль. «Но, что бы ты ни думал, я не тот, кто служит одновременно двум господам. Поэтому, с тех пор как ты меня прогнал, домой я уплыть не могу». «Тогда служи Брузи», - предложил Торфинн. «У него две трети Оркнеев. Ты в силах найти там себе пропитание». Цвет его лица снова изменился. Тем не менее, твердая линия бровей не дрогнула. «Отец не посылал меня служить Брузи», - парировал Торкиль. «Он послал меня служить в месте, где ко мне не испытывают симпатии, более того, не верят мне. Моя задача заключается в служении тебе. И я с ней справлюсь до конца». «Не тянет остаться в Норвегии?» - поинтересовался Торфинн. «Я внезапно стал любимцем удачи? Что ты услышал?» «Что ты видел, как сожгли твоего отчима, Финдлеха», - ответил Торкиль. «Когда меня не было рядом, чтобы помочь тебе». На людях мальчишка представлял собой то, что Торкиль Амундасон называл своим воспитанником. Исключительно подобным образом последний мог смириться со знанием, что в прежнем ребенке, а теперь в подростке, имелось нечто, не поддающееся ни разгадыванию, ни обузданию. Сейчас он в очередной раз в этом убедился, благодаря силе воли, удержавшей Торфинна от слез, хотя губы мальчугана сжались, и лишь с усилием открыли затем узкую полоску зубов. Торкиль Амундасон произнес: «Торфинн, взрослые люди скорбят о своих близких». Пусть грубо и напрямую, но это сработало, потому как мальчишка бросился в произнесение речи. Мгновение спустя он даже вытянул голос на обычный для него тон, пусть дыхание и составляло впечатление недавней пробежки. Торфинн заявил: «Я намерен завладеть Оркнеями. Намерен увидеть кузенов в языках пламени, как Финдлеха мак Руайдри. Намерен увидеть короля Олафа в могиле, прежде чем снова стану чьим-либо вассалом в обмен на принадлежащее мне…Что ты говоришь? Я вместо короля должен объяснить тебе, как выплатить долг крови за моего брата?» «Имеешь на это право», - согласился Торкиль. «Если скажешь мне отныне никогда не подплывать к Оркнеям, я повинуюсь». Он мог видеть глаза мальчишки, налившиеся сгустившимся карим цветом, и пытался читать в них. Торкиль приблизился на шаг и достаточно торжественно опустился на колени у ног своего юного воспитанника. «Когда наказываешь, надо делать это быстро», - сообщил он. «Но мое наказание крайне растянуто по времени», - ответил младший сын эрла Сигурда. «Плыви вместе со мной на Оркнеи. Защити землю, как буду защищать ее я. Останься и служи мне, повинуйся мне так долго, насколько продлятся наши жизни. Я прошу чересчур многого?» Когда-то давно подобное являлось мечтой Торкиля. Стать мудрым и могущественным советником, вызывающим восхищение у государей, и стоящим рядом с довольным и покорным воспитанником. Совсем не удивительно сейчас обнаружить, что мечта сбылась. Он ответил: «Если ты того желаешь». «Я нуждаюсь в тебе», - объяснил мальчишка. Это прозвучало как крик ярости, а не как зов. Крик, зародившийся на волне разочарования и гнева, заставивших Торфинна вскочить на ноги так, что лишь искусное балансирование помогло Торкилю Амундасону сохранить прямую осанку и не попасть парню под горячую руку. «Я ведь еще не считаюсь взрослым», - подытожил Торфинн. «Сколько времени, сколько же времени утечет, пока я стану совершеннолетним? А я совершаю оплошность за оплошностью, ошибку за ошибкой… Почему ты меня не останавливаешь? Ты же мужчина. Научи меня думать как мужчина. Научи меня действовать как мужчина. Вот чего я от тебя хочу». И ничто не показалось им опасным, когда они стояли в окружении бочек и свертков. Движимый чем-то, что было ему не по силам осознать, Торкиль Амундасон произнес: «Мой господин, в чем бы ты не испытал нужду, я постараюсь это для тебя отыскать».