Бессонные ночи

— Эй, ты чего не спишь? — Не спится. Твой сын не дает. — Тш, я все еще думаю, что будет девочка. — Ты думаешь. А я знаю, что мальчик. Ты не рад будешь? — Я буду рад всему, что связано с тобой. — Леви… — Так, давай, я с ним поговорю. С этим… моим отродьем. Значит так, отставить беспокоить мать. Ей нужно поспать. Приказ понятен? — Леви… Микаса смеется, лежа на спине. Она уже давненько плохо спит, вызывая у Леви особенно острые приступы заботы. Доктор (да она и сама теперь доктор — и тоже уже много раз уверяла мужа) говорит, что это абсолютно нормально. Но он все равно хочет сделать так, чтобы она больше могла отдыхать. В прошлом месяце она уже на время попрощалась с работой. По подсчетам, осталось недолго. У них все готово. Леви сам мастерил кроватку. Красил стены в детской. И все время как-то загадочно улыбался. Микаса подозревает, что он на самом деле очень переживает. За будущее. — Эй, о чем ты думаешь? — она осторожно гладит его пальцем по щеке со шрамом. Такой любимой щеке. И даже этот шрам на ней любимый. Она часто его целует. — Да так, не важно… — Леви. — Ладно, все равно ведь заставишь меня признаться. Ты думаешь, он не будет меня бояться? — он вопросительно смотрит на нее таким до боли знакомым взглядом, от которого у нее всегда сжимается сердце. — Леви. Ты будешь прекрасным отцом. Ну, ворчливым немножко. Но это ничего, — она игриво улыбается. Но он продолжает так же смотреть. — Я имею в виду это, — он указывает на ту половину лица, где остались шрамы, на глаз без зрачка. У нее еще больше все сжимается в груди. Они и так лежат в обнимку. Он ее обнимает. Но ей сейчас так хочется самой обнять его крепко-крепко. Забрать все эти тревоги. Неудобно только. Его сын уже слишком большой. И она стала слишком неповоротливой из-за этого. — Леви. Пре-кра-ти. Во-первых, ты прекрасно знаешь, что все не так ужасно. Иначе бы ты не давал мне поводов для ревности, когда всякие девицы… — Так, это ты прекрати! — он треплет ее по волосам, целует такую любимую макушку. — Так вот. Не все так ужасно. Во-вторых, ты видел когда-то, чтобы маленький Арлерт тебя боялся? Он же тебя обожает. А дети Жана? А дети беженцев, которым ты помогаешь? Разве кто-то когда-то пугался тебя? Да и к тому же… Это ведь твой ребенок. И он не может тебя не любить. Мне вообще кажется, что никто так не умеет любить, как дети любят своих родителей. Я вот своих так любила, ты знаешь. Леви глотает ком в горле. — Да, я тоже ее очень любил. — Ты скучаешь? — Всегда. Она прижимается к нему еще крепче. Сплетает руки в замок. — Я боюсь за него, Леви. — Я тоже. Но у него все будет по-другому. Обещаю. Я все сделаю. — Я знаю, Леви. Они еще некоторое время просто молчат. — Эй, паршивка, ну, почему не спишь-то до сих пор? — А ты? — Думаю. Не знаю, почему-то вспомнил, как мы с тобой когда-то в больнице ночевали. Помнишь? Мне тогда тоже не спалось. Кошмары не отпускали. А ты нянчилась со мной. До сих пор помню. — Ну, вот видишь, у меня опыт уже есть. — Ты несносна. … Тогда прошло, кажется, недели две с тех пор, как Леви пришел в себя после почти двухлетнего сна. Он потихоньку начинал жить. Микаса была все время рядом. Чувствительность в руках и ногах понемногу возвращалась. Он выполнял много «идиотских упражнений». На днях собирали с Микасой какую-то картину, которую она называла пазлом. Она говорила, что это поможет улучшить «мелкую моторику». Сотни маленьких кусочков, которые нужно было соединить в единую картину. Это в данном случае была карта мира. Оньян привез с Хизуру. «Чего только нет на этом Хизуру». Детская игра. Но оказалось непросто. Еще сложнее было терпеть боль, когда она массировала его ногу. Но он терпел. Ему хотелось встать на ноги быстрее, чтобы помочь. Сделать что-то. Для других. Он знал, что таких немало. Но вставать еще не мог. Пока чужая помощь нужна была ему. Почти во всем. И это… Было непросто. Непросто принять. Но он старался. В палате все время кто-то был. Микаса. Медбрат наведывался по мере необходимости. Переодеться, вымыться помогал. Микаса не входила в эти моменты. Хотя он и знал, что раньше… Но она все равно соблюдала эту «дистанцию». И он был безумно благодарен. Хотя причесывать себя поначалу именно ей давал. Пуговицы застегивать на рубашке. Она всегда как-то по-особенному улыбалась в эти моменты. Днем часто забегали дети. Крутились вокруг него. Вокруг них. Он шутливо командовал ими: видел, что им это нужно. Особенно Габи. Доктор этот заглядывал. Шутил, улыбался. «Хороший парень». Даже Райнер и Энни заходили уже. Поговорили даже. Он видел, что им это тоже было нужно. Даже с Леонхарт поговорил. Раньше бы он себе и представить этого не смог. Но ее вид. Вид беременной женщины, почти матери. Были вещи, с которыми он ничего не мог поделать. Да и Микаса говорила, что Энни ее поддерживала эти два года. К вечеру наступала тишина. Микаса выключала свет. Аккуратно укутывала его в одеяло и ложилась сама на кушетку напротив. Домой не уходила. Он был и рад. И нет. Он не хотел мучить ее. Но это не всегда получалось. Кошмары снились. Повторялись. Не отпускали. И он, сам того не желая, будил ее. В одну из таких ночей Микаса проснулась от крика. Она подскочила на кровати, еще не до конца осознавая, что произошло. Дернулась в сторону Леви. Это он кричал, кажется, а теперь просто мотал головой и лепетал что-то бессвязное. Глаза были закрыты. Она вскочила и быстро, даже не накидывая халата, в одной сорочке подбежала у нему, присела на край кровати. — Леви, Леви, — она теребила за плечо, — Леви, это сон, открой глаза! Глаза открылись. Осознание пришло почти сразу. Глаза смотрели с болью и виной. — Я что, опять, да? — его голос звучал надломленно. — Леви, все хорошо, слышишь? Это просто сон! Что приснилось, расскажешь? Он отвел глаза. Пытался как будто спрятаться в подушке, но прятаться было некуда. — Не важно. Все хорошо. Ложись. — Леви. — Ложись, говорю, тебе тоже спать нужно. Я не должен. Не имею права тебя мучить так. Ты… Ты не заслуживаешь этого. Нежная рука прикоснулась к его щеке. Микаса гладила его по лицу и смотрела. Так смотрела… Рука скользнула чуть выше и зарылась в шелковые черные волосы, разбирая пряди, находя отдельные седые волоски. — Ты тоже, Леви. Ты тоже. Ты заслуживаешь самого лучшего. Я… я просто хочу, чтобы тебе стало лучше. — Мне уже лучше. Не переживай. Правда. Правда, лучше, — его взгляд вдруг зацепился за ее трясущиеся губы. — Эй, ну ты чего? Опять из-за меня? Не надо. Она и правда всхлипывала. Большие серые глаза уже наполнились слезами и были готовы залить чью-то рубашку. Он протянул руку, чтобы тоже погладить ее по щеке. — Эй, не надо. — Знаешь, я просто… Я просто иногда так боялась, что ты уже никогда… Нет… я… мне кажется, я даже себя к этому подготовила. Мне кажется, что после того, что случилось тогда, я была уже ко всему готова. Но все-таки иногда было так невыносимо видеть, как ты… Она снова взяла его руку. Прижала к своей щеке. Погладила. На эту руку начали капать горячие крупные слезы. «Ну, что ты за идиот. Даже успокоить ее не умеешь. Поделиться с ней. Ведь ей же легче от этого будет. Ну. Не для себя, так для нее — скажи». — Мне Эрен приснился. Она подняла на него большие глаза. — Да, эти наши «последние минуты», когда ты потом… Я не хотел тебя расстраивать еще больше. — Леви… — Я до сих пор думаю: где, когда я ошибся, не успел, не смог, чтобы… Может быть, можно было как-то по-другому. И не могу найти ответа. И никогда уже не найду. — Леви… — Он тебе снится? — Иногда. Но ты знаешь, давно уже не было чего-то плохого. После того, как мы развеяли его прах в прошлом году, мне начали сниться другие сны про него. Будто он, знаешь, идет по лугу. Свободный. Я не знаю. Не знаю, есть ли там что-то. Правда, не знаю. Но если есть, мне кажется, ему там спокойнее по крайней мере, чем было когда-либо здесь. Или я это себя успокаиваю? Не знаю… — Микаса, прости, что напомнил. — Ничего. Наоборот. Это важно. Говорить. Не молчать, Леви. Не молчи, пожалуйста. Это важно. Он кивнул, закусив губу. — Леви, тебе… Может, тебе нужно что-то? Он смущенно помогал головой. — Давай все-таки попробуем уснуть? Тебе нужно отдыхать. — Мне кажется, я целыми днями только этим и занимаюсь. Сижу тут у всех на шее. Даже детей напрягаю. — Леви, хватит. Слышишь? Помнишь, что Питер сегодня сказал? Через месяц попробуем ходить снова с тобой? — Питер — оптимист. Таких бы побольше! — А ты ворчун. Вот. Хотя на себя ворчишь. А другим помогаешь. Леви хмыкнул. Но улыбнулся. — Я хотел бы помочь. Сделать что-то. Правда. Оньян говорил, что в лагере помощь нужна. Надо бы… — Ну вот, видишь, ты опять хочешь кого-то спасать. — Ты всегда была несносной. И сильной еще. — Мне было у кого поучиться. И не только мне. Ты же знаешь, как ребята… Он снова улыбнулся, вспоминая про «этих». — Да, надо к их приезду хоть стоять научиться. Чтобы пинка им дать, если потребуется. Она засмеялась. — За что ты их так? — Ну, хотя бы за то, что позволили тебе тут сидеть, около меня, два года. — Это был мой выбор. Я так решила. Понимаешь? «Без сожалений», как один умный человек мне когда-то сказал. — Я же говорю. Несносная. — Ну все, тебе точно пора от меня отдохнуть. Она, продолжая улыбаться, встала, старательно подоткнула ему одеяло со всех сторон. Он засмущался. Но не спешил возмущаться. Она хотела уже идти к своей постели. Но он внезапно взял ее за руку. С губ сорвалось: — Не уходи… Он тут же спохватился, понимая, как это прозвучало. — То есть… Черт!.. Что я несу?.. Конечно, ложись. Тебе самой надо отдыхать. — Леви… — у нее в горле снова был ком. Ей захотелось его поцеловать. И целовать, целовать. Целовать, не переставая. И прижимать к себе. «Вот, вроде, и привыкла уже, что одна. Так долго была одна. А теперь. Теперь он. Он тут». — Леви, можно я… Можно я тебя… обниму? — последние слова она будто выдохнула. Сердце колотилось как бешеное. Как будто она предлагала что-то «такое». Он молчал. Молчал, молчал. «И смотрел еще так». Она тоже без слов снова опустилась на постель, только уже не напротив него. А по-другому. Помогла ему положить себе голову на грудь. Обняла. Укрыла их обоих пушистым одеялом. «Тепло. Леви такой теплый. Греться можно. Может, и растаять». — Эй, у тебя ноги ледяные. Ты замерзла, что ли? — У меня всегда такие. Зато ты… Он не поднимал головы. Ему было тяжело. Да и не хотелось. Он закрыл глаза. В голове было столько мыслей. В груди столько эмоций. И кажется, он не мог их сдерживать. Микаса почувствовала, как на ее сорочку тоже что-то капает. Одна, вторая капля. Он сначала вздрогнул, хотел отвернуться. Но она удержала, продолжая гладить по голове. «Так спокойно от этого». Они больше не говорили. Леви не помнил, как провалился в глубокий сон. Микаса тоже. … — Эй, ты почему не спишь? — Леви внимательно вглядывается в глаза сына, который пришел к ним, кажется, уже три недели назад. Сначала только спал и ел. А теперь решил о себе заявить. Микаса лежит в постели. Она только что его покормила. Но это не помогло. Она хочет встать. Но Леви ее останавливает. — Отдыхай. Мы с пацаном сейчас сходим на звездное небо глянем. Она улыбается и откидывается на подушку, доверяя ему. Леви укутывает малыша в одеяло, накидывает плед на себя и выходит на крыльцо. — Смотри. Видишь, какая большая звезда? Мы с твоей мамой любим думать, что это один наш друг подмигивает. Его Питером звали. Он бы тебе понравился. Вообще, ты очень счастливое отродье. На звезды можешь с самого детства смотреть. Эй, слышишь? У нас все еще впереди. Будем жить с тобой. Ты только спи получше. Это важно. Я знаю. Я эксперт. Леви не сразу замечает, что ребенок давно уснул от его покачиваний и не слушает. Леви улыбается, аккуратно заходит в дом, чертыхаясь про себя на скрипучие половицы. Он укладывает малыша в колыбель. А сам забирается под одеяло. К Микасе. Она еще не спит. — Эй, ты чего не спишь? — Хотела посмотреть на вас. — Ну как? Налюбовалась? — Ага. Вы хорошие. Теплые такие. Оба. — Спокойной ночи, Микаса. — Спокойной ночи, Леви.