Они — один человек?

      Она роется в набедренной сумке, отыскивает полупустую пачку сигарет с зажигалкой внутри и вертит в руках. Поджимая губы, думает: «не то».       — Шикамару.       Она приземляется на дерево над его головой. Ветка издает звук — шелест листвы. От ее приземления или от дуновения ветра — неизвестно, звуки почти не отличить. Ее мастерство отточено годами опыта, как вода омывает камень.       — Угостишь сигаретой?       Он не отзывается, но она знает, что он слышит. Не спит. Он удивлен, что она знает, что у него есть сигареты — он курит их искренне редко. Привычка все-таки вредная.       У него были «Hi-lite» мятные, без фильтра, такие же, что курил Асума, а ей хотелось чего-то другого сегодня, без привкуса яблока на языке и лишней тяжести меж пальцев.       Патрулирование территории, как бывает в их смену: скучное, лишь монотонный обход. В голову лезет скорбь, цепляется за каждую пролетающую в голове невысказанную мысль и мешает не столько думать, сколько делать: пространство плывет сквозь пальцы, мешая осматривать территорию.       Как же этот парень похож на Шикаку. Такой же умный, находчивый, такой же Нара. Такой живой. Как Шикаку без шрама, возможно. Она не знала того Шикаку, ещё не полюбившего свою бестию. Но знает Шикамару. И делает выводы.       Выводы о том, что, быть может, в другой вселенной, где все наоборот и ветер дует в противоположном направлении, она, возможно, была бы более подходящей ему парой. Сохраняя его характер и не теряя свой.       А был ли у нее характер? Стрежень был, несомненно. Тело было: в белесых мозолях под перчатками и сандалиями, в грубых шрамах под формой на спине и бедрах, с уже выцветшей татуировкой «АНБУ» на левом плече, свидетельствовавшей об отколотых о глубоких шрамах в душе, о невозвратимо покалеченной психике.       Впрочем, у кого по-другому? У всех было прошлое: у всех кто-то умер, кто-то пропал, кто-то покалечен. И жизнь ещё впереди, не важно — длинная или короткая.       Будут ещё жертвы, будут потери. И будут потехи в барах, на привалах во время миссий у костра. Как будто кто-то запретит. Как будто кто-то вдруг встанет из-за стола и запретит веселиться шиноби, которые каждый день рискуют своей жизнью ради деревни. Сегодня им можно все.       Сигарета кончилась. Она забылась, задумалась. Снова. Убила пару минут своей жизни на пребывание в пустоте. На пару минут стала ветром и пронеслась по полям пшеницы, касаясь каждого колоска.       Время патруля закончилось, пора возвращаться в Коноху. Сдать отслужившую своё форму, взять новую, написать отчёт, купить пачку сигарет.       Может ей бросить? Чтобы что? Дольше прожить? Смешно. Хотя, может, ради Шикамару? Не нужно питать ложных надежд, они никогда не будут вместе при данном раскладе. Темари — его невеста. Шикамару — её жених. Все идёт четко, как брошенный ею кунай стремится прямо в цель.       Она поднимает руку, показывает знак отхода:       — Пошли, пересменка.       Шикамару последний раз смотрит в небо и лениво поднимается, разминая шею.        — Порядок? — она спрашивает, будто что-то может быть не так. Просто чтобы спросить, соприкоснуться лишний раз.       — Порядок, — он кивает, засовывает руки в карманы в привычном жесте и шагает в сторону деревни.       Она движется следом, смотря на его спину. На пейзаж вокруг, где он — центр картины. Фотографирует глазами, стараясь не упустить ни одну из малейших деталей. Здесь бы пригодился Шаринган. Или, может быть, настоящий фотоаппарат, которого у неё нет.       Наверное, даже жаль, что он не входит в содержимое подсумка. Она уверена, что никому не будет дела до ее присутствия на старых пожелтевших фотокарточках, никто не будет вспоминать или скорбеть о падшей на миссии шиноби. И уж точно ни на одних устах не останется ее имя.       Щебетание птиц, непрекращающийся шелест листвы, ворота родной деревни. Солнечные лучи бликами игрались по алой крыше резиденции Хокаге, и она следит за ними. Через призму яркого, теплого и крайне невинного света всё становится гораздо лучше. В её квартиру сейчас, наверное, проникает золотистая улыбка солнца, но она не мечтает туда вернуться, оттягивает момент.       — Эй, тебе помочь с отчетом? — она, пожалуй, сделает все, чтобы не разрывать с ним иллюзию существующего контакта. Она только не определилась, сможет ли поставить миссию под удар ради него. Или не хотела определяться, ведь тогда необходимо будет доложить Хокаге, что она не сможет прикрывать его спину на задании, а этого ей хотелось.       Ей бы хотелось, чтобы они сидели вместе на заднем дворе его фамильного дома, где раньше глава клана Нара, также сидел со своим сыном и играл в шоги, параллельно наслаждаясь песней ветра, голосами детей, гулом техники, звяканьем брошенного оружия на ближайшем тренировочном полигоне.       И просто болтали, сидя под лучами солнца. Оно бы ласкало ему волосы и глаза, делая радужку золотисто-медовой, и эти янтарные глаза смотрели бы прямо в её бесцветные глаза, и улыбались бы ей со всем счастьем, которое только можно вложить во взгляд.       — Да, накидай что-нибудь, — он безразлично пожимает плечами, уходя прочь, и она знает, что обоим всё равно на отчёты и бесцельные патрули. Ему бы только быть облаком на медленно плывущим небе да листом, упавшим с дерева в ясный весенний день.       А ей бы только быть рядом с ним, смотря глаза в глаза, чувствуя друг друга запредельно чутко, держась за руки жутко нежно.

***

      Она бежит по крышам чужих домов, над рынком, чтобы встретить поменьше знакомых, не оповещать их об окончившейся смене. Одна из крыш принадлежит старушке, чей муж и сын давно лежат на окраине деревни и больше никогда не вернутся. Она любит эту крышу, с неё открывается вид на Академию Листа. Сегодня там практические занятия. Ирука-сенсей вывел класс, желая обучить их навыкам нападения и самообороны.       И она смотрит. Наблюдает, как дети неумело нападают, защищаются, падают, снова становятся в стойку, будто в первый раз. Ей это кажется странным. Она в их возрасте умела убивать взрослых шиноби, постигая на опыте то, что эти дети могут не постигнуть никогда.       Когда-то среди них был Шикамару. И тогда она тоже смотрела. Не на него, а на его отца, смотрящего, как его сын зевает в толпе, не желая стараться и проявлять себя. Она гадает, почему тогда не отвела взгляд? Почему продолжала наблюдать, зная, что у него есть семья, что он счастлив? Завидовала ли она чужому счастью? Нет, это была не зависть. По крайней мере, насколько она может судить по поблекшим воспоминаниям.       Сейчас это тоска, скорбь, как будто смерти всех её близких собрались в один комок, и он следует в мыслях за именем Шикамару и все никак не распутается. А чем это было тогда? Она не помнит точно. Вспоминает, как стояла у стола, в голове набатом отдавался бешеный стук сердца, руки расправлены вдоль тела, готовые в любой момент сжаться в кулаки, и она ринется в бой.       А за столом стоит мозг операции — Нара Шикаку. Тени падают на его лицо, очерчивая истинно азиатский вырез глаз, ровный нос, глубоко залегшие морщины у рта. Такой... такой... да.       — Доклад!       Он обращается к ней. Действовать нужно быстро, но она снова витает в облаках. Мысли — помеха для шиноби. Особенно, для АНБУ её уровня. Удивительно, как её ещё не одолели вражеские отряды в моменты задумчивости, когда мысли покидают реальность.       Она не замечает, но думает много о чепухе только в зоне своего комфорта или будь то зона боевых действий, Ичираку, резиденция Хокаге, больница — это не важно, важно — с кем.       С Нара. Вначале это был Шикаку. Поразительно, стоя там, посреди бойни, в холодной палатке, с пропитанной непонятно чьей кровью снаряжением она смотрела на него: в его лицо, в танцующие на нём тени от горящей свечи, что подсвечивала карту леса. Она смотрела в его глаза и в то же время сквозь них.       Сквозь время. Она чувствовала себя живой.       Потом это был Шикамару. Копия отца. И за всеми извращенными масками и тайнами она верила, что на глубинном уровне они идентичны. Отец воспитывает сына не только нравоучениями, но и собственным поведением. Она ни раз это видела. Шикаку нужно было просто быть собой, чтобы вести за собой. С ней сработало, сработало с его сыном, она не знает сколько ещё людей видели то же, что видит она. Ей не хотелось знать.       Когда Шикамару полюбил Темари, её вдруг одолело чувство дежавю. Оно часто одолевало, когда она смотрела на него. Будто видела кого-то другого. Будто собирательный образ всех желаний её жизни вдруг слеплялся воедино и представал перед ней, особо не выделяясь. Чувствуя, что момент повторяет сам себя, она забывалась. Находилась вне времени. Никто из ее близких не мертв, но никто одновременно и не жив. Парень, которого она видит — одновременно Шикаку и одновременно Шикамару. Она одновременно принадлежит ему и одновременно никогда ни одна ее малейшая частица не будет его.       — Доклад! – рука на плече вырывает из блуждания по краям сознания в поисках ответов, которых она никогда не найдет, и которые одновременно точно есть где-то глубоко внутри.       АНБУ смотрит на неё, его терпение на исходе. Они на крыше. В центре деревни Девятихвостый Демон-Лис. Действительно ли это все происходит на самом деле?