Когда снова зацветёт вишня

      Весна — поистине чудесное время года. Одним своим приходом, несущим жизнь уже так давно спящей природе, она окутывает всякое место какой-то невесомой дымкой волшебства. Даже если это место волшебное само по себе. Даже если это место — дом Ракиэля Цикламена…       Поместье Цикламен полнилось магическими существами самых разных видов. Стены здесь растягивались, мебель двигалась сама собой, а деревья нашёптывали своему хозяину о непрошенных гостях и отлынивающих от работы слугах… Но даже при всём этом, весной это место будто бы утраивало свою зачарованность. Особенно в те короткие дни, когда зацветал вишнёвый сад на широком заднем дворе внушительного строения. Белые, словно облака, окрашенные розовинкой заходящего солнца, деревья не могли не приковывать к себе взгляд. Казалось, этот сад существовал только ради этих коротких весенних мгновений… Летом деревья с самыми обычными, ничем не примечательными листьями сливались с окружавшим поместье лесом, осенью — желтели и осыпали свою крону, как любые другие деревья, а зимой наводили страх своими тонкими, голыми, корявыми чёрными ветками, так сильно напоминавшими лапы чудовищ… Но весной… Весной… Стоило этой чудесной поре наступить, как страшные лапы покрывались нежными цветами. И, Боже, как же гармонично это смотрелось на фоне крепкого фасада поместья, выложенного красным, слегка поблекшим от времени, кирпичом…       Кан, пожалуй, был главным почитателем этой красоты, после разве что леди Галатеи, с чьей лёгкой руки этот сад, собственно, и был организован. Он так любил в свободное от работы время отдохнуть в аккуратненькой беседке, затерянной где-то среди вишневых деревьев, за чашечкой ароматного чая. Любил устраивать здесь обеды для своих господ. Любил гулять с совсем ещё маленьким братишкой, который так смешно скорчивал свою мордашку, когда ему на нос прилетал шаловливый белый лепесток… Вишневый сад всегда дарил Каносу какой-то ничем не объяснимый душевный покой, словно растворённый в самом воздухе. Только вот сегодня этим покоем что-то даже не пахло… Чудесный сад превратился в заколдованный лабиринт, по которому Кан блуждал уже добрых минут тридцать в безрезультатных попытках найти мальчишку лет пяти, который самовольно решил удрать с послеобеденных занятий.       Уже в третий раз натыкаясь на особо крупное и особо корявое дерево, Кан готовился завыть. Да куда же он мог запропаститься? Ещё утром мальчик сидел в своей комнате, уткнувшись носом в какую-то книжку. И оторвался от неё, лишь когда заметил дворецкого. Он поздоровался и спросил, придёт ли сегодня леди Кайли и, получив положительный ответ, смиренно кивнул и вернулся к чтению. Нельзя сказать, что принц был идеальным ребёнком. На самом деле, с ним всегда было много хлопот, большинство из которых от него не зависели. Он был болезнен и необщителен. Его сложно было назвать капризным, но некоторые проявления его характера Кана пугали. Он не закатывал истерик, но и не делал того, что не хотел. Причём его неповиновение каждый раз выражалось по-новому. Он мог игнорировать, мог молча уходить, вне зависимости от обстоятельств, а мог делать всё по-своему, будто назло, и, что самое удивительное, его своеволие всегда доказывало верность его несогласия. Он был совершенно непредсказуем. Да и о какой предсказуемости идёт речь, если всё это вытворял пятилетний ребёнок?! А самое страшное, маленький принц никого не признавал. Стоял ли перед ним сильнейший Запада, великий воин, ужасное чудовище — выражение на его лице оставалось неизменно равнодушным. Единственным, кто получил его признание, стал Ракиэль Цикламен. Но и это признание было весьма своеобразным… Ни для кого не секрет, что архимаг Севера напускал на всех ужас одним своим присутствием. Даже Кан, живший в его поместье уже достаточно давно, откровенно его боялся. Его боялись друзья, боялись враги — боялись все. За исключением жены и этого пятилетнего мальчугана.       Обойдя старую вишню ещё раз, Кан тяжело выдохнул. Маленький принц был странным, своевольным существом, которое ко всему прочему совершенно нельзя было выпускать из виду. И вот он исчез. Затерялся где-то в просторном цветущем саду… Ситуация усугублялась ещё и тем, что бледного как мел принца вырядили в белоснежный новенький костюмчик, отчего он стал совершенно невидимым.       — Ваше высочество! — вскрикнул Кан, распугивая пристроившихся на ветке длиннохвостых синиц. — Госпожа Кайли не станет ждать до вечера! Прошу Вас, довольно пряток, возвращайтесь к занятиям, иначе я всё расскажу Вашему учителю! Но в ответ, предсказуемо, ничего не послышалось.       — Да что ж это за наказание, — в сердцах цыкнул Кан, стукнув по стволу дерева кулаком. О чём тут же пожалел, оказавшись под дождём маленьких белых лепестков, что путались в волосах и каким-то волшебным образом забирались под пиджак. Простояв здесь ещё с минуту, вымученный, покрытый цветочными лепестками Канос вновь поплёлся куда-то в гущу сада, мысленно проклиная того, кто додумался обрядить маленького принца в белую одежду.       Как это обычно и бывает, чем дольше мы что-то ищем, тем ближе это что-то к нам находится. Этот случай не был исключением. Маленький мальчик сидел на одной из веток того самого корявого дерева, у которого сетовал Кан. Глядя на него сверху вниз, Беллерофон лишь качал головой. Две присоседившиеся к нему длиннохвостые синички насмешливо чирикали над невнимательным Каном, и мальчонке не за что было их винить. Кто вообще заманивает детей уроками? Однако, стоит признать, тактика, выбранная Каносом, не была столь плоха. Более того, в любой другой день она бы сработала. В любой другой… но точно не сегодня.       Стоило Кану удалиться настолько, что его шаги окончательно заглушил шелест пышных цветущих крон, — мальчик спрыгнул с ветки и, подхваченный проворным ветерком, плавно опустился на землю. Принца можно было сравнить с крохотным цветочным лепестком или одной из тех длиннохвостых синиц, что так облюбовали этот сад. Он и впрямь был одет во всё белое, что лишний раз подчёркивало бледность его кожи. Пушистые белёсые волосы играли на ветру и лишь пара ярких лиловых глаз позволяла выделить его на фоне этой бледной вишневой обители. Да, по первому взгляду совершенно не скажешь, что перед вами стоит настоящее чудовище…       Оглядевшись по сторонам, мальчик устало выдохнул и опустился на первую весеннюю траву. Кажется, Кан ещё не скоро сюда вернётся. Детская ладошка потянулась вверх, пропуская сквозь пальцы редкие лучи весеннего солнца. Давно он не позволял себе подобных побегов…       За свои пять с лишним лет Беллерофон многое успел понять, даже, пожалуй, слишком многое. Он знал, что сильно отличается от других детей, что частые визиты так называемых «сильнейших» в поместье Цикламен связаны с ним, что смотрят они на него с порой не скрываемым отвращением и что зовут они его не иначе как «это». Он знал, что в нём заключена чудовищная сила и что он должен постоянно тренироваться, что должен усердно учиться, что должен сдерживать эмоции, чтобы не разрушить всё вокруг… А ещё знал, что даже если будет делать всё выше перечисленное в идеале, всё равно скоро умрёт.       Мальчик непроизвольно скривился, вспоминая недавно подслушанный разговор. Он как раз направлялся в сторону тренировочного корта, когда услышал голос своего учителя и сильнейшего Запада из кабинета:       — Я искренне не понимаю, на кой чёрт тебе сдалось его учить? — раздался высокий голос, заглушаемый бряцаньем бутылок. Кажется, Рауль снова копался в ящике со спиртным…       — О чём ты? — слова Ракиэля прозвучали откуда-то из глубины комнаты.       — О маленьком чудовище, что без привязи шныряет по твоему замку. Ракиэль, сколько ты ещё планируешь с ним возиться?       Не нужно было много труда, чтобы понять, что речь идёт о нём. Беллерофон затаился у приоткрытой двери, прикрыв рот ладошкой, чтобы не выдать своего присутствия.       — Сколько потребуется.       — О, да-да, конечно, это многое объясняет… Позволь только уточнить, это «сколько потребуется» продлится до тех пор, пока он не разнесёт твоё поместье и всю империю в придачу или просто пока он не…?       — Не начинай… — перебил его голос Ракиэля.       — Не начинать? Да пора бы уже заканчивать! Послушай, дружище, у тебя в доме живёт ребёнок Азатоса… Нет, плод эксперимента Азатоса, созданный, чтобы разрушить всё, чего коснётся. Это наталкивает на странные мысли… — хлопок пробки и стук стакана послужили причиной небольшой паузы, уводя мысли Рауля в другую сторону. — Ты же не хочешь посмотреть, к чему этот эксперимент приведёт? Мне бы не хотелось думать, что ты опустишься до уровня нашего бывшего приятеля.       — Ради Бога, не неси чепухи… — стул заскрипел ножками по паркету, а голос Ракиэля стал чуть ближе. Они сели за стол.       — Ладно ты о себе не беспокоишься, что насчёт Теи и вашей дочери? Ты не боишься, что они находятся в одном здании с этим? Нет, Ракиэль, его точно нужно убирать!       — Ты так сильно боишься пятилетнего ребёнка?       — Ребёнка? Ты вообще меня слушаешь? Это, чёрт возьми, сгусток грязной, нестабильной энергии, который… Что это?       Послышался глухой хлопок. Книга? Или скорее толстая стопка бумаг.       — Результаты освоения программы этим «сгустком» и его физические показатели. Он довольно способен… Того и гляди, через пару лет умений мальца хватит, чтобы спихнуть твою несносную натуру с места сильнейшего. Продолжишь ворчать, я определённо подумаю о том, чтобы послать его в твои владения.       — Ты так уверен, что у него есть эта пара лет? — опустошив свой стакан, Рауль громко опустил его на стол. — Мальчишка слишком слаб. Даже если в твоих бумажках его состояние значится как «удовлетворительное», этого явно недостаточно. И не будет достаточно никогда. Отделить монстра от тела этого ребёнка невозможно! Сколько бы он ни старался. Сколько бы ни старались все мы… Он умрёт, Ракиэль. И умрёт он совсем скоро. Так зачем, скажи на милость, ты мучаешь себя ради этого…       Грохот в коридоре не позволил Раулю договорить. Оба сильнейших выбежали в коридор, но не обнаружили ничего, кроме распахнутого окна и осколков упавшей с тумбы вазы…       Беллерофон брёл мимо вишневых деревьев, с каждым шагом отдаляясь от особняка. Возгласы Кана уже давно стихли, растворились где-то в облаках нежных лепестков. Может быть, и сам Канос превратился в вишню. Его тёмно-серый костюм сошёл бы за старый ствол… Да, Кан был бы чудесной вишней, самой ровной вишней в этом саду. Поймав себя на этой мысли, Беллерофон виновато хмыкнул. Кажется, у дворецкого будут проблемы из-за него. С другой же стороны, даже будь здесь сам Ракиэль, вряд ли бы ему удалось отыскать беглеца…       Как уже упоминалось, всё поместье было подконтрольно своему хозяину — великому архимагу пустоши Ракиэлю Цикламену. Ничто не ускользало от его взгляда, ничто не оставалось незамеченным. Однако, стоит оговориться, что это было отнюдь не слепое подчинение. Поместье само по себе напоминало огромный живой организм со своими причудами и капризами, которые почти всегда совпадали с повадками самого Ракиэля. Поместье могло само отказаться впускать нежеланных гостей, запирая перед ними двери или подставляя складочки на ковре, которые тут же исчезали, стоило непринятой персоне споткнуться… Стены утаивали от хозяина лестные слова, сказанные гостями, но в красках описывали вскользь брошенное замечание. И тут уж дело самого Ракиэля — верить им или нет. Отличался своеволием и сад. Странно, но стареньким вишням отчего-то приглянулся маленький принц. Может быть, они приняли его за сорвавшийся с ветки цветок, может, питали особую слабость к детям, но уж больно часто деревья утаивали присутствие мальчика от своего господина, прощая ему невинные шалости, пряча от непрестанного контроля. Когда он оказывался здесь, к нему всегда приставлялась свита длиннохвостых синиц и ветер вставал во главе его охраны. Именно здесь, пожалуй, Беллерофон в самом деле превращался в настоящего принца пусть небольшого, но поистине прекрасного королевства.              Пара пушистых синичек, тех самых, что смеялись над Каном совсем недавно, следовала по пятам мальчика, перелетая от одной ветки к другой. Принц периодически поглядывал на них, но внимание его было сосредоточено совсем на другом… Слова Рауля, этого высокомерного, брезгливого существа, что с особенным омерзением смотрело на него, никак не выходили у Беллерофона из головы. Неужели он правда скоро умрёт? А скоро — это когда? Через день? Через месяц? Может быть, через год? Нет, через год — это совсем не скоро. Год казался принцу целой вечностью, так как он мог «скоро» закончиться? А что будет потом? По правде говоря, едва ли мальчик осознавал, что понимается под словом «умереть». Знал только, что это плохо. Знал, что именно поэтому его мать его не навещает. Наверное, «умереть» значит уйти куда-то далеко-далеко. Значит ли это, что он «скоро» пойдёт к матери? Тогда… разве это плохо? Что-то ёкнуло в детской груди, и мальчик замер, чтобы тут же сорваться, побежать вперёд. А вдруг её там нет? Вдруг там совсем-совсем никого нет? Ни учителя, что защищает его от нападок Рауля и «отца», ни Кана, что тайком подкармливает его сладостями, ни этого сада… Он бежал всё дальше и дальше, словно пытался оторваться от собственных мыслей. Отчего-то думать об этом всём было неприятно, до кома в горле неприятно…       Кто знает, сколько бы ещё он так бежал, если бы не слабость… Совсем скоро мальчик выдохся и, прислонившись лбом к стволу одной из вишен, теперь тихонько всхлипывал сквозь тяжёлую одышку. У него не получилось убежать. Напротив, эти мысли, словно сорняк расползались в его голове. Он ведь так старался учиться. Выполнял все эти бесконечные, в горле сидящие, упражнения, посещал ненавистные тренировки… Он ведь прекрасно знал, что другим детям этим всем заниматься не нужно. Принц всегда с завистью смотрел на сына леди Кайли. Мальчика, которого мечу учили почти играючи. Беллерофон видел через окно, как он улыбался во время так называемых «тренировок» с отцом. Это был словно другой мир, в который ему, чудовищу, никогда не было пути. И он искренне не понимал почему всё вышло именно так. Как и теперь не мог полностью понять, что всё было зря. Неужели всё было зря? Неужели все эти лишения, ограничения, мучения совсем никак не помогут? Неужели сколько бы он ни старался, этого никогда не будет достаточно? Так… зачем ему тогда вообще что-то делать?       Где-то вдалеке послышался звон серебряного колокольчика. Близилось время полдника. Протерев глаза, мальчик оглянулся по сторонам. Кажется, в этот раз он забрёл особенно далеко… И, если так подумать, откуда он вообще пришёл? Ноги непроизвольно повели его к единственному видимому просвету среди цветущих ветвей. Это был выход на поляну, в центре которой находилась крупная вишня. Она немного отличалась от остальных. Её привезли сюда с юга и высадили обособленно. Может быть, потому что её корни занимали слишком большую площадь, может, потому что она была особенной для хозяина особняка, а может, она просто была очень красивой… Стоило принцу ступить на поляну, как он тут же замер на месте. Тихое пение и чей-то смех дали понять, что он здесь не один.       Беллерофон не сразу заметил её. Молодая женщина сидела у корней раскидистого дерева. Её пышные бледно-розовые волосы струились по плечам, обрамляли зелёные глаза и торчащие заострённые уши. Это была госпожа Галатея. Жена его учителя, «Фея» здешних мест, как нередко её звали гости поместья и слуги… Принц не так часто видел её. Галатея жила в другом крыле замка, куда ему хода не было. Всё, что ему оставалось — слышать рассказы о ней от Кана, да восхищённые замечания о её красоте от наблюдавших за ним взрослых. Он впервые видел её так близко. Образ Галатеи уже успел превратиться в нечто фантастическое в его сознании. Он словно увидел ожившую фантазию и оттого боялся лишний раз пошевелиться, чтобы не спугнуть это странное, чарующее наваждение.       В складках её голубого платья мальчик разглядел маленькую девочку… Что-то больно кольнуло в груди. Нужно было уходить. Он уже развернулся обратно, когда до невозможности нежный голос окликнул его.       — Беллерофон?       Неужели эта сказочная фея в самом деле позвала его по имени? В это мгновение оно почему-то показалось мальчику ещё более длинным и странным, чем обычно… Он остановился, сам не до конца понимая, почему.       — Беллерофон! Подойди сюда! — принц обернулся и увидел, что женщина махала ему рукой. — Скорее!       Делать было нечего. Бежать было слишком поздно… Подёргивая пальцами он медленно поплёлся в сторону обособленной вишни. Почему она позвала его? Неужели знает про «побег»? Или хочет отругать за то, что он зашёл на её территорию сада? Учитель ведь говорил ему, что сюда ходить просто так нельзя. Поверят ли ему, если он скажет, что сделал это совершенно ненарочно?       Упёршись носками обуви в розовый пушистый плед, Беллерофон остановился. Только теперь он поднял глаза и, вопреки всем стараниям не смотреть в ту сторону, тут же столкнулся с голубыми глазёнками сидящей на руках матери девочки. Она с любопытством глядела на него совсем затихнув, хотя щебетала как птичка каких-то пару минут назад…       «Странно… Глаза такие же как у учителя, но взгляд совсем другой…» — подумал он.       — Простите, я… не знал, что Вы будете здесь. — Обычный пренебрежительный тон, за которым так легко было прятать собственный страх от взрослых, почему-то так и не смог выступить вперёд. Вот бы удивился Рауль, увидев маленького горделивого принца со склонённой головой и поджатыми губами! Да что уж там, скажи кто Беллерофону, что он будет вот так стоять перед кем-то, он бы не поверил.       «Никогда не прячь глаза. Даже если ты слабее противника — никогда этого не показывай.»       Он хорошо помнил эти слова Ракиэля. Но почему-то сейчас не мог им последовать.       — Ну что ты, что ты! Всё хорошо! Я и сама давно хотела с тобой увидеться, — заулыбалась женщина. — Боже, кажется, Киэль совсем загонял тебя…       — Вы хотели видеть меня? — удивлённо вскинул бровями мальчик. Зачем ей это?       — Присаживайся.       Галатея приглашающе похлопала по пледу рядом с собой, но принц не сдвинулся с места. Лишь мельком прошёл взглядом вслед за её рукой, а потом уверенно закачал головой.       — Я не могу.       — Что? Почему?       От очевидности ответа Беллерофон чуть ли не подавился собственными словами. Разве это не понятно?..       — Она испугается.       Девочка прижалась к груди матери, когда рука мальчика указала на неё. Она была ещё слишком маленькой, чтобы понять смысл его слов, но что речь идёт о ней уловила. Сколько ей было? Год? Может, чуть больше? Беллерофон не знал. Но зато точно знал, что дети боятся монстров, спасибо рассказам Аслана Кайли и книгам сказок, которые тайком подкладывал к учебникам Кан. Конечно, он делал это, чтобы развлечь принца хоть чем-то и, конечно, он и подумать не мог, что его инициатива возымеет обратный эффект…       — Мэйбел испугается? И почему это она должна тебя бояться?.. — взгляд её непроизвольно упал на левую руку мальчика, которую он с самого своего прихода не прекращал одёргивать. Не потребовалось много времени, чтобы увидеть жуткие тёмные узоры, проступающие сквозь белую ткань. — Ничего подобного. Она не станет тебя бояться.       — Я… не хочу. — От одной мысли, что стоит ему сделать шаг, и эта девчонка заплачет или, ещё хуже, закричит, сердце дробилось на кусочки. Это станет последней каплей. Последним подтверждением…       — Может, ты и считаешь по-другому, но, знаешь, ты на самом деле очаровательный ребёнок.       Глаза мальчонки округлились от этих слов. Он было хотел что-то сказать, но передумал. От него сквозило недоверием. Всегда было по одному, с чего бы теперь всё случилось по-другому? Но настойчивый взгляд Галатеи продолжал убеждать его рискнуть.       — Я обещаю, что она не закричит.       Поколебавшись ещё мгновение, Беллерофон всё-таки ступил на плед и сел рядом хозяйкой поместья. Девочка, вопреки его ожиданиям, так и не решила взвизгнуть, лишь с любопытством глядела на него своими большими голубыми глазами. Вдруг она протянула к нему свои пухленькие ручки. Мальчик отпрянул.       — Что это? Чего она хочет? — заметался он.       Галатея пожала плечами. Девочка надула щёчки и требовательно смотрела на него. Что он мог ей дать? Единственное, что приходило в голову — серебряная брошка с большим, блестящим чёрным камнем, приколотая к его шарфу. Если отдать, она успокоится? Недолго думая, он снял брошь и протянул её Мэйбел.       — Она тебе нравится?       Девочка потянулась вперёд, и брошка покатилась по складкам платья Галатеи на пушистый плед. Крохотные ладошки ухватились за пальцы мальчика, и кроха разлилась звонким, радостным смехом.              — Кажется, ты ей нравишься гораздо больше блестящего камешка, — усмехнулась женщина, заботливо приобняв Беллерофона.       Мальчик вздрогнул, но руку не забрал. Пяти пальцев девочки едва хватало, чтобы обхватить его один. И пусть так, ему казалось будто тепла от этого прикосновения хватило на всё его тело от пяток до кончиков ушей. Это не было похоже ни на что, что он испытывал раньше. Это было… приятно? Маленькие ручки Мэйбел то смыкались вокруг пальцев, то легонько стучали по его скованной, неподвижной руке в своеобразном приветствии. И с каждым таким ударом, с каждым своим вздохом, Беллерофон ощущал, словно становится своим на этой поляне под раскидистой вишней, где ему, странно сказать, были рады.       — Ты сегодня прогулял свои занятия, да? — прозвучал совсем близкий голос Галатеи       Беллерофон напрягся. Он уже и забыл о том, как оказался здесь.       — Не страшно. Отдохнуть и развлечься порой совсем не плохо…       — Я не развлекался, — пробурчал он.       — Почему же тогда ушёл? — её тон сложно было назвать осуждающим. Она скорее интересовалась, будто вовсе не злилась. А ведь Беллерофону казалось, что ей стоило бы. Стоило на него разозлиться. Поместье Кайли расположено не так уж близко, чтобы приезжать сюда ради чистого ничего. Да и Кану пришлось понервничать. Страшно было представить, какой переполох сейчас поднят в поместье. И всё из-за него. Из-за его глупой прихоти.       Беллерофон замотал головой, отказываясь отвечать. Пусть эта прихоть и была глупой, но она была болезненной. Ужасно болезненной. Слова Рауля застыли в его памяти и их вряд ли хоть когда-то удастся достать. Полные обиды лиловые глаза уткнулись в плед.       Галатея не стала настаивать на ответе. И так было понятно, что он расстроен. Она даже догадывалась из-за кого это произошло. Гостящий у них уже вторую неделю Рауль всегда был остёр на язык… А с тех пор, как этот ребёнок появился в их доме, он совсем не замолкал. Галатея редко видела маленького принца, особенно теперь, после рождения дочери. Лишь изредка она могла поймать его взглядом за тренировками или в библиотеке. Окружённый вниманием со всех сторон он не получал ни ласки, ни любви. Никто не стеснялся в выражениях, никто не делал ему поблажек. Словно он вовсе не ребёнок. Словно он даже не человек. Страшно признать, но Галатее в какой-то момент начало казаться, что так и должно быть. Безразличный ко всему мальчик мало походил на ребёнка его возраста. Она никогда не слышала о том, что он плачет, никогда не видела, как он смеётся. Будто человеческой была только оболочка, обрамляющая пустую душу, заледеневшую до основания и обросшую шипами.       Но сейчас, глядя на расстроенного принца, что, неловко улыбаясь, аккуратно пожимал руку её дочери в ответ, отвлекаясь от досаждающих мыслей и приводя малышку в детский восторг, Галатея понимала, насколько была неправа.       — …вательный, — пробормотал вдруг мальчик.       — М?       — Какой это? «Очаровательный»?       — Милый. Очень, очень милый! — рассмеялась Галатея, прижимая детей к своей груди.       Не было в его душе никакого льда. Лишь лёгкий иней, который исчезал, стоило по нему провести тёплой рукой…       Тёплый ветерок уносил прочь заботы и печали, навевая сон. Две длиннохвостые синицы, что следовали за принцем, чирикали о чём-то своём на краю розового одеяла. Мэйбел спала на груди матери, что время от времени заботливо поправляла непослушные синие волосы, лезшие в глаза, и стряхивала с её платьица белые лепестки. Беллерофон, чья ладонь всё ещё находилась в добровольном плену ручонок девочки, тоже клевал носом, но всё время вздрагивал, стараясь не заснуть. Боялся, что, открыв после этого глаза, обнаружит, что всё это было лишь сном. Галатея же ощущала себя матерью двоих детей в этот день — своей маленькой дочурки и мальчика, что, казалось бы, всё время находился у неё под носом, но всегда оставался чужим. В конце концов, она жалела, что день, похожий на этот, не наступил раньше. Намного, намного раньше… Интересно, изменилось бы что-нибудь тогда? Впрочем, думать об этом теперь было бесполезно. Она поклялась самой себе, что с этого дня возьмёт попечение о принце на себя и отправит засидевшегося Рауля уже домой. И в будущем всё непременно наладится. А прошлому стоило сказать только одно:       — Прости… — прошептала Галатея, ероша белые как снег волосы.       — А? — лиловые глаза поднялись на неё. — За что Вы извиняетесь?       — За всё, — коротко ответила женщина, возвращая мальчика под своё крыло. — Прости нас за всё.       Помолчав несколько секунд, размышляя над тем, что ему следовало ответить, Беллерофон расслабленно выдохнул, прошептав тихое «Спасибо». Мэйбел завозилась и пролепетала что-то во сне, заставляя принца невольно улыбнуться.       — Я думаю, Мэйбел тоже очаровательная, — произнёс он, сладко зевнув.       — Она пока ещё слишком маленькая, но, думаю, когда подрастёт, вы станете хорошими друзьями.       — Правда? Я смогу с ней дружить?       — Ну конечно же сможешь!       — А она и тогда не будет меня бояться?       — Не будет. А если вдруг испугается, ты ей улыбнись — и всё тут же наладится. У тебя правда очень красивая улыбка.       — Тогда я всегда буду ей улыбаться, — хихикнул мальчик, прикрывая сонные глаза. — …Я бы правда этого хотел, — он снова глубоко зевнул и тихонько прибавил. — Надеюсь, она подрастёт как можно скорее… До того, как я умру…       Галатея вздрогнула, еле как сдерживаясь чтобы не вскрикнуть. Чёртов Рауль со своим чёртовым длинным языком!       — Ты не умрёшь… Конечно же не умрёшь…       Но ответа не последовало. Маленький принц заснул…       Ему снилась та же цветущая вишня. Тот же сад. Те же птицы, то же поместье, чьи высокие башни виднелись отсюда. Ему снился он сам, взрослый и здоровый. Отчего-то похожий на учителя, отчего-то улыбающийся… Снились люди, самые разные: смеющиеся и танцующие, поющие и счастливые, шумные, но совсем не раздражающие… И чья-то рука, крепко сжимающая его ладонь. И казалось, пока цветёт вишня в саду, всё непременно будет хорошо. И он сам непременно будет счастлив в своём маленьком белом королевстве, где нет ни боли, ни страхов, ни потерь… А только лишь счастье, безмятежное и такое желанное…       Откуда-то извне слышались чьи-то голоса, тихие, но узнаваемые.       «Так вот, где он был…»       «Тс-с, не разбуди… Пусть побудет здесь… Ты знаешь?..»       «Да… Это моя ошибка.»       «Нам нужно…»        «Конечно…»       Голоса то пропадали, то снова появлялись. Мешались, словно краски на холсте и снова разделялись, становясь чёткими и яркими. Чья-то рука, что была намного больше руки Галатеи, коснулась его волос и знакомый, совсем близкий голос учителя пробрался в его сон.       — Я должен буду уехать на время. Это ненадолго, но Тея, прошу, будь осторожнее. В последнее время Он ведёт себя странно…       — Не переживай, я как раз планировала навестить храм в столице. Туда он точно не посмеет заявиться.       Ракиэль тяжело выдохнул, и этот выдох проскользнул в сон мальчика и навис над ним свинцовой тучей. Странное, тревожное чувство поселилось в груди. Но не успел Беллерофон об этом подумать, ладошка Мэйбел сжалась вокруг его пальцев, возвращая надорванное спокойствие, прогоняя тяжёлые мысли. Верно, пока он здесь, пока его обнимают, пока держат за руку, не нужно думать о том, что будет потом. Не сегодня, не сейчас. А завтра, пусть хоть мир рушится. Он переживёт. Обязательно переживёт, чтобы увидеть свой сон уже наяву. Сон, в котором в его душе снова зацветёт вишня, украшая уродливые чёрные ветви нежными цветами…