Зарисовки по ЯЗТС

Вечерний город уже стал зажигать искрящиеся в полумраке огни, которые пронизывали сумерки то мягким желтым, то ярким белым свечением. По улице вышагивали спешащие домой после рабочего дня люди и прогуливающаяся молодежь. А Алексей бесцельно стоял в вечерней пробке. Он никуда не спешил, ему вообще никуда не нужно было, просто он решил сесть в машину и поехать вперед. Он любил машину и то двойственное чувство параллельности мыслей, когда и за дорогой следишь, и думаешь о чем-то своем. Думал Алексей в последнее время часто и подолгу. Очень давно, целых шесть лет назад, он влюбился мальчишеской любовью в девочку, в которую совершенно не ожидал, что влюбится. Говорят, что дети выбирают себе спутников жизни, похожих на родителей. Но его мать была совершенно не похожа на Ксюшу: статная, красивая женщина, которая четко понимала, что она красива и всю свою жизнь строившая на этом понимании. Сперва она позволила отцу любить себя и взять себя в жены, затем позволила себе заиметь ребенка. Посчитав на этом свою миссию выполненной, мать посвятила свою жизнь единственному человеку, которого любила по-настоящему – себе. Юный Леша понял довольно рано, что мать не очень им интересуется, хотя первое время и старался всячески привлечь ее внимание, но довольно быстро осознал всю бесперспективность своих попыток. Он очень, до одури хотел раз и навсегда разочароваться в женщинах как в биологическом виде, тем более, что его окружали всякие Юли – красивые, капризные и очень понятные ему уже в юном возрасте девочки, которые, он точно знал, повзрослев, превратятся в копии его матери. В четырнадцать лет эти Юли дико раздражали своим нытьем, в пятнадцать лет Алексей с интересом начал подмечать, как когда-то костлявые фигуры Юль стали наливаться жизнью и превращаться в маленьких, все еще ноющих, но женщин. В шестнадцать лет он ради эксперимента стал оказывать знаки внимания одной из таких Юль. К его большому удивлению, девочка, которую звали вовсе не Юля, но в его сознании все юные красотки были вымазаны одним ярким цветом помады матери, довольно быстро пошла на контакт, потом стала отходить с ним за угол школы. Забег Леши Агапова от стартовой отметки первого поцелуя до финиша со звучным названием «первый секс» оказался спринтерским и каким-то совершенно невнятным. Он в книжках читал о буре эмоций первой влюбленности, в фильмах смотрел, как должно перехватывать дыхание у подростков от первой близости. У Алексея дыхание в тот раз перехватило разве что от осознания, что у той Юли – не Юли в ее шестнадцать он был, дай бог, второй. А потом летом того же года родители его друзей коллективно договорились отправить своих чад в лагерь, где его накрыло и, как оказалось, не отпускает до сих пор. Ксюшу он заметил совершенно случайно, она была младше на два года и, по меркам шестнадцатилетнего Алексея, еще входила в категорию малявок. Не оформившееся тело то ли девочки, то ли мальчика, свободные штаны, строгий не по годам голос, которым она заявила, цитата: «Дурак слепой», когда высоченный Агапов случайно налетел на нее как-то вечером на лагерной дискотеке. Маленькая, тогда еще чуть выше его пояса, собранная, боевая и с глазами олененка Бэмби из старого мультика. Эти глаза строго смотрели прямо в его неокрепшую мальчишескую душу, выжигая напрочь все разочарование в женском поле и заполняя высвобожденное пространство загадочными для Леши Агапова чувствами. С того вечера он все больше стал вылавливать маленькую Ксюшу взглядом в толпе, для него стало важным удостовериться, что она зашла вечером в девчачью спальню своего отряда, или что ее не задирают еще не успевшие вырасти мальчишки. Проблема пришла оттуда, откуда он и не ждал. Красотка Юля – дочь лучшего друга отца и та, с которой они провели все детство, к тому времени вполне четко и ясно осознавшая себя красоткой, то ли из вредности, то ли еще из каких своих соображений, решила начать издеваться над Ксюшей, причем не в открытую, а исподтишка, и картина складывалась так, как будто инициатором, организатором и воплотителем в жизнь коварного плана был мало что в тот момент понимающий Алексей. Сидя в машине сейчас и двигаясь за такими же зажатыми в дорожном плену машинами, он вспоминал и понимал, что делал не так в лагере. Он видел, что Ксюху откровенно травят, но в шестнадцать лет, повинуясь коллективному бессознательному, не мог один в открытую встать на защиту понравившейся ему девочки. Сам не делая ничего плохого, он смеялся над Ксюшей, когда смеялись все, одобрительно кивал, когда кто-то отпускал едкий комментарий, в душе желая придушить нерадивого выскочку. Он докопался до того, кто был зачинщиком того лагерного беспредела слишком поздно, в последний день смены. Ксюша покинула лагерь тогда одной из первых, он даже не успел увидеть ее напоследок. Зато успел устроить Юльке страшный нагоняй до приезда за ними дяди Сёмы. В тот последний день его почти нормальной жизни он решил во что бы то ни стало найти Ксюху и объясниться с ней. Нет, не признаваться в чувствах, которые в тот момент он и сам плохо понимал, на это он был просто не способен, но хотя бы оправдаться, показать, что не он был зачинщиком и виновником ее неудавшегося отдыха. Тогда это казалось очень важным. В день своего возвращения из лагеря мать потребовала отправки Алексея в Лондон. И все закрутилось какой-то нескончаемой вереницей событий: быстрые сборы, перелет и обустройство в чужом городе. Поступление, приезд через некоторое время Кирюхи с Валерой. Учеба, тусовки в отсутствии родительского контроля, юные и не очень нимфы, сдача экзаменов и так все по кругу. Три года его кружило в Лондоне, затем почти столько же по возвращении на родину, пока однажды он не увидел Ксюшу лежащую на Валере – Моцарте посреди улицы с букетом цветов. Он даже почти не удивился, мальчишеские непонятные чувства за шесть лет притупились, да и последние проблески веры в женский пол почти что разлетелись. Не хватало только последнего, контрольного выстрела, чтобы окончательно принять себя как циника и потребителя жизни. - Никакого самоуважения. За мужиками с цветами бегает, - нахально произнес двадцатидвухлетний Алексей Агапов, в котором неожиданно воскрес шестнадцатилетний Леша с его коллективным бессознательным. Периферийным слухом он услышал какой-то комментарий явно ошарашенного его бестактностью Моцарта. - Никогда раньше не встречала такого хама, - серьезно заявила чуть подросшая Ксения все тем же голосом, которым когда-то одарила его резким «Дурак слепой». - Да? Ты уверена? – и шестнадцатилетний Леша наклонился, чтобы заглянуть в глаза этой мелкой строгой пигалице, а двадцатидвухлетний Алексей Агапов как-то очень резко и совершенно по-взрослому осознал, что его контрольный выстрел оказался холостым. Жизнь подкидывала ему кучу шансом чтобы очерстветь, законсервировать себя в удобных и понятных рамках «женщины опасны, играть с ними можно, обижать их нельзя, увлекаться тем более», что он практически заглушил в себе эти нереализованные еще со времен детской привязанности к матери потребности в любви. Он был уверен, что выстроил внутри себя крепкую оборонную стену, которая выдерживала все предыдущие, даже самые изощренные женские атаки и разлетелась в один миг, когда цепкий Ксюшин взгляд вновь проник внутрь него, поднимая откуда-то из небытия чертову нежность. Светофор, который уже замаячил где-то в отдалении, бесконечно менял долгое красное свечение на короткое зеленое. Сумерки сменились прорезаемой фонарями и фарами мглой. А Алексей Агапов стоял в пробке, окутанный нежностью, недоумением и тяжелыми мыслями, что ему теперь со всем этим делать.