Тринадцать дней

Первый       Лу не сбавляет скорость всю ночь. Не глядя пролетает светофоры, с крепко сжимающими руль пальцами вписывается в повороты, на коротком вдохе пересекает черту города, а потом долго и медленно выдыхает, словно желая избавить тело от отравленного выхлопными газами, табачным дымом и болезненными воспоминаниями воздуха Нью-Пари. Легкие протестуют, но не они здесь решают. Решает Лу. А ей этот воздух не нужен.       Лу нужна свобода. Огромное, необъятное пространство для возможностей, ее личный мир, где нет места границам, равно как и привязанностям, которые эти границы создают.       Лу нужен полный контроль над собственной жизнью. Где, когда, куда двигаться. Без всяких внешних «зачем» и «почему». Даже если вопросы оправданы, даже если необходимы, это ее выбор, ясно?! И последствия разгребать тоже ей. Хрен с ним, что в одиночку. Справится. Всегда справлялась…       Лу нужен только новый крутой байк. Ощущение невесомости над равнодушно сопровождающей ее ночной побег дорогой, будто она не принадлежит даже самой гравитации. Что уж говорить о другом человеке.       — Я твой.       «Крэп!»       Стрелка спидометра накреняется сильнее, почти ложится на максимум. Свободный от небоскребов пейзаж сливается в одно грязно-серое пятно. Неоновая подсветка колес отражается на подплавленной жарким солнцем корочке асфальта, сочится мыльными разводами на периферии взгляда, плывет по влаге, скопившейся в уголке глаз. Легкие уже ноют без кислорода, отрубает органы чувств, а Нью-Пари давно позади.       Лу просто нужен долбанный, мать его, воздух!       Она резко бьет по тормозам. Свист разрезает ночную тишину, колеса чертят жирную черную полосу на асфальте, и байк, виляя из стороны в сторону, останавливается, заваливаясь и чудом не перебрасывая Лу через приборную панель.       «Ну, охренеть… Реально чуть шею не свернула». — Она расстегивает шлем онемевшими пальцами, зажмурившись, снимает, хмуро разглядывает след тормозного пути. — «Сука, новые покрышки».       Первый глоток воздуха не приносит желанного облегчения. Ночь пахнет жженой резиной, пылью, а не жизнью с чистого листа. Не свободой.       — Потому что с головой дружить надо, а то с шлемом в одной печи кремируют. Идиотка, — ворчит Лу самой себе.       Когда сознание проясняется после кислородного голодания, а сердце восстанавливает размеренный ритм, дышать становится легче. Полной грудью, с лихой улыбкой вглядываясь в бесконечную дорогу впереди, как Лу и хотела. Свобода, которую она жаждет, находится там, близко к горизонту.       …       «Так ведь?» Второй       У Лу есть все время на свете. До тех пор, пока Приор не разгребет семь стопок рукописных законов и предписаний, которые надо заново узаконить и переподписать — после проверки на соответствие новому мироустройству, конечно же, — она в заслуженном постреволюционном отпуске. Потом придется вернуться и вновь выполнять свои обязанности живого щита для главы Инквизиции.       «Зато платить больше обещали. Можно попробовать Баретти еще и на премию развести. За переработки».       Комната, что она сняла на пару ночей в единственной гостинице деревушки Монтаржи, роскошью не балует. Узкая кровать, телек с постоянными сбоями вещания. Душ личный есть, уже круто.       Лу с лихвой хватило бы и на самый дорогой номер, но…       «…нахрена на такую ерунду тратиться? Все равно не задержусь. Да и не привыкла дорогущими вещами себя окружать. Не, когда начальство оплачивает — это одно, а сама покупать ни за что не буду». — Улыбаясь уголком губ, закатывает глаза. — «Байк не в счет».       Кровать не издает ни звука, пока Лу переворачивается на другой бок, натягивая одеяло по самый подбородок. Прохладно. Даже в солнечный полдень.       Лу бросает взгляд на небольшие часы на тумбочке.       «Крэп…»       Когда она в последний раз спала до обеда? Когда в последний раз не надо было никуда спешить? Не решать никакие проблемы. Не изводить себя тревогой, кроша между пальцами пепел тлеющей на пределе сигареты. В прошлой жизни? Нет, прошлая жизнь закончилась всего днем тому назад, и в ней было не до сна. В ней было много крови, жертв. Невинных и причастных. Горящих идеей изменить мир и желающих просто выжить. В ней было много страха. За себя, за друзей, за родных, втянутых поневоле. В ней было опасно.       Тогда до всего этого. До переворота, до работы на Иво Мартена, до решения вступить в КС, до обвинения в убийстве Кея, до знакомства с ним…       — Не страшно вот так кого-то незнакомого домой приводить?       Лу улыбается, возрождая в памяти его загадочное выражение лица в этот момент. Улыбается еще сильнее, вспоминая свой гениальный ответ.       — Не страшно вот так к кому-то незнакомому домой приходить?       «Черт, как давно это было…»       Получается, что прошлая жизнь началась и закончилась Кеем Стоуном. Эта жизнь принадлежит ему. Целый маленький мир, что он создал в сердце Лу. Их мир.       Лу заползает рукой под одеяло, проводит пальцами от ключицы до оголенного живота. Ей хочется нащупать копошащиеся где-то внутри чувства, потянуть, сжать, проверить их на прочность. Убедиться, что она сможет порвать связь с Кеем сама, без каких-либо внешних причин. Просто потому, что не готова… не может… не умеет…       — Если предашь или обманешь, я никогда не прощу. Не пойму, даже не стану пытаться. Только так смогу… Смогу…       «Не предавал. Не обманывал. Наоборот, предложил больше, чем я заслуживаю». — Лу комкает на груди футболку. — «Так будет лучше. Нам обоим».       Ноги обдает холодным воздухом, голова слегка кружится от резкого подъема. Лу уверена, что не жалеет ни о чем. Впереди весь день в ее распоряжении. А дальше — больше.       Она бросает короткий взгляд на спортивную сумку, второпях запиханную между дверью и стеной. Из бокового кармана торчит молчаливый телефон. Лу его вырубила еще в лифте, пока спускалась с этажа Кея. Не включает до сих пор, не смотря на периодически просыпающееся желание.       «А если Баретти вызовет?» — Зло хмурится, убирая с лица мешающиеся пряди волос. — «С хрена ли? Рано. Если что, скажу, бухала с друзьями. Ирму с Томой ругали. Уж после их «неожиданной» выходки имею полное право на время в себя уйти».       Очередная отмазка успокаивает нервы. На время. Но его достаточно, чтобы отвлечься. Чтобы снова переключиться с мыслей о Кее, о его теплом взгляде, о ласковых руках, о голосе, прогоняющем кошмары…       Лу чувствует себя наркоманкой в начинающейся ломке. Она знала, что будет больно какое-то время, что захочет забрать у Кея огромную часть своей жизни обратно, что будет проклинать вечер их знакомства, все до мелочей. Друзей, полоскавших мозги за ее решение работать в Корпусе, «Утконос» за дешевое пойло в яркой обертке, всех его посетителей, толпившихся на пути к бару…       «…сэндвич этот долбанный с натуральным хлебом».       А еще Лу верит, что боль уйдет. Испарится с кожи в жаркий день, смоется под теплым душем, впитается в свежие простыни, унесется со встречным ветром, пока она будет гнать на байке к своей мечте. Тогда Лу признает.       Им стоило познакомиться. Ему стоило спросить:       — Муки выбора?       Никаких мучений.       «Я выбрала себя. Я выбрала свободу». Третий       Лу морщится, жмурит глаза от яркого света. Вспыхнувшая на телефоне голограмма загрузки сопровождается громкой пиликающей мелодией. Лу затыкает пальцем динамик, бросая быстрый взгляд на дверь.       «Не хватало еще перебудить всех. Стены-то картонные».       Не спалось. Да и решиться оказалось проще ночью. Будто в темноте никто не заметит, даже значок «в сети» не отреагирует на ее импульсивное появление. Так и останется встречать чужие взгляды холодным «нет ее тут. И не было уже три дня. Хватит заходить и проверять. Как захочет, так появится и свяжется с вами. Надоели, крэп…»       Взгляд сразу натыкается на кучу непрочитанных сообщений. Несколько пропущенных. Ее искали.       Сердце екает от мысли, что придется предоставить объяснительную на работе. И что она там напишет? Словила запоздалую депрессию после публичных казней? Чушь. Уже проходила, уже не цепляет. Осознала, что жизнь скоротечна и поехала обкатывать новый байк, пока Приор в очередной переворот не вляпался? Ну, нет. За такое и без премии остаться можно, а на нее уже планы есть.       Был вариант отмазаться друзьями, но с ними могли уже связаться.       Жаль, что правду не сказать и даже не приукрасить. Сбежала от парня после предложения стать его женой, потому что считает семью и свободу взаимоисключающими понятиями. Поменяла в этом уравнении семью на байк, сделала больно родному человеку, умотала наслаждаться одиночеством. Лучше стало?       «Скорее как-то… привычнее».       Лу трясет головой, прогоняя непрошенные мысли. Чувство вины посещает ее поздними вечерами, мешает спать, думать о другом. Днем едва отступает. Лу забивает его в дальний угол красочными пейзажами, натуральной едой и адреналином в крови, когда, словно птица, летит по очередному маршруту.       Оно всегда возвращается после заката. Крадется в гудящей тишине, ползет по холодным простыням, забирается в голову, сердце, кончики пальцев. Касается губ, ключиц, ласкает шею. Стылый след воспоминаний о настоящих прикосновениях. Его прикосновениях.       Телефон снова пиликает, и Лу переключает его на виброрежим. Сообщение от Йонаса — знакомое «долбанулась?». Помимо него писала Малая, названивал Доган. Сухое «Рид, вы где?» от Баретти привлекает внимание лишь на долю секунды. Была бы нужна — уже телефон бы оборвал, а то и отряд на поиски отправил. Среди пропущенных номеров ни его, ни Дани нет. Значит, Кей прикрыл.       — Да брось, напарник, справимся.       На него всегда можно было положиться.       — Постепенно постараюсь тебя подтянуть. Ты ж амбициозная и упертая.       Подсуетился, с работой помог.       — Не бойся только, хорошо?       Ненавязчиво поддерживал, отгонял страхи, внушал надежду.       «А я вот так с ним… резко». — Лу закрывает глаза, откидывает голову назад мимо подушки, больно врезаясь затылком в перекладину кровати. — «Черт. Нам ж работать еще вместе».       Кей отреагировал на разрыв молчаливым принятием. Не стал переубеждать, настаивать, противопоставлять. Но Лу знает, что задела его, обрушила планы. Планы, что он хотел воплощать с ней.       «Злится? Наверняка. Любой бы злился». — Лу листает список пропущенных и надолго фиксирует взгляд на одном звонке от Кея наутро после ее побега. — «Че это я? Мы ж не дети. Он простит, остынет. Хотя бы как напарники общаться будем — уже круто».       Жужжащий звук от непрекращающихся уведомлений начинает раздражать. Пальцы щекочет вибрация. Набирая ответ, Лу специально не читает сообщения, но все равно краем глаза улавливает отрывки фраз. Слова перемешиваются между собой так, что смысл теряется. Лу понимает лишь одно: Йонас сегодня в ночную, и ему заняться нечем.       Йонас: …ты где?       Йонас: …пальцы отсохли…       Йонас: …морги обходить хотел…       Йонас: …Кей намекнул…       Йонас: Делать нехер?       Отправить.       Лу: У меня все норм. Нашим передай, пусть не названивают. Покатаюсь еще немного.       «Пару дней. Не больше». Четвертый       Не думать, не вспоминать. Только гнать по длинной, скрытой от людей коридором из деревьев, дороге, быть быстрее первых капель начинающегося дождя, разгонять первые осенние листья, словно ураган.       — Красивая девушка, невероятная, сильная… Тайфун.       Еще быстрее. Нет.       Остановиться. Откинуть шлем на землю. Впечатать кулак в ближайшее дерево, совсем непричастное к ее взбешённому состоянию. Вот, что надо Лу.       Телефон она оставила в номере. Теперь и он хочет отобрать у нее свободу?       «Чуть не ответила… Идиотка». Пятый       В интернате Лу учили, что кошмары приходят, когда совесть спит.       «Ага. А тела по кусочкам и головы друзей в петлях вообще не причина».       Да и совесть у Лу — мадмуазель разборчивая. И бескомпромиссная. Либо сразу жрет с потрохами, либо тихо курит в сторонке.       Лу ее понимает. Никотин прогоняет отголоски сновидений: пустые взгляды, тела с сочащейся жизнью из разорванных вен, раздирающие внутренности не хуже ножа крики, звон падающих гильз, хруст переломанных конечностей. Жаль, сигареты тлеют слишком быстро, а впереди еще длинная ночь.       Окурок сминается о пепельницу — да, в этой гостинице на них не поскупились, — пальцы тянутся к пачке, но она оказывается пуста и сразу летит в утилизатор. Лу тяжело вздыхает, в измождении прислоняясь щекой к панорамному окну.       Ее свобода оказалась противоречива. Сбалансирована, если думать оптимистично. Она отдавалась трепетно-тревожным чувством где-то под ребрами, время от времени тянула назад, словно Лу связана невидимыми нитями с Нью-Пари. И как бы далеко и быстро она ни ехала, нити не рвутся, лишь больше натягиваются.       Лу хочется спать. Веки наливаются свинцом, но сон не идет. Пачка была последняя.       «Дрянь».       Блуждающий взгляд падает на телефон.       — Молодец, что позвонила. Я не хотел отвлекать, потому не набирал тебя.       Вспомнилось, как тогда, в отеле, было необходимо слышать его голос, хотя бы дыхание в динамике.       — Тогда давай говорить о нас.       Как тогда, в груди стало одновременно больно и хорошо.       — Скучаю.       «И я. Черт…»       Тело обмякает на подоконнике, короткий взмах ресниц погружает в темноту. Это ее худшая ночь. Или нет?       — Милая моя, тебя всю разрывает изнутри. Знаю, что тебе больно. Попробуй поспать.       «Эмпатик», — мелькает мысль на краю сознания.       — В какой-то момент уловил связанное с тобой волнение. Не услышав, решил заехать на всякий случай.       Губы едва дергаются в подобие улыбки.       «А сейчас, Кей… чувствуешь?»       Лу просыпается с первыми слепящими лучами солнца. Запотевшее от ее дыхания стекло вновь становится прозрачным и холодным. Шестой       Дождь льет целый день.       Лу безумно скучает. Седьмой       — Я не умею так.       Слуха касается тихое рычание байка. Он ответить не может. Только послушно везти в очередное поселение все ближе и ближе к Периметру.       Все дальше и дальше от Нью-Пари. Восьмой       Бутылка виски находит нужный контакт в списке.       Заледенелые руки, куда отравленная кровь еще, видимо, не дошла, сбрасывают вызов.       — Ну на хер. Девятый       Кофе в этом ресторане варят в турке прямо на глазах посетителей. Натуральные продукты — редкость для удаленных от города поселений, поэтому и цены выше в два раза. Бармен в ответ на изощренное ругательство Лу высокомерно задирает подбородок:       — В соседнем магазине можно пакетированный купить. А у нас либо по прайсу, либо уматывай на своем драндулете.       — Охренеть. Ты где драндулет увидел? Мотоцикл от трактора не в силах отличить?       — А какая разница? Тарахтит да электричество жрет. Твой светится еще.       Лу закрывает глаза, делает глубокий вдох и, окончательно поплыв от аромата свежесваренного кофе, заказывает еще и сэндвич. С любопытством рассматривает весь процесс приготовления, мысленно обещая себе купить медную штуковину, как только вернется домой. В свой жилой блок, конечно же.       Горьковатый вкус приятно бодрит, растекается по горлу, прогоняет туман похмелья, сплетая реальность в жгут из апатии и одиночества. Он уже не душит.       «Но и не сказать, что приятно».       Проворачивая чашку в руках, Лу видит себя в другом месте.       — Ты смотришь на меня, как на бифштекс.       Тогда Лу подумала, что на бифштексе слишком много одежды, но вслух произносить не стала. Остановила его просьба.       — Не играй со мной, Лу, хорошо?       «Получается, играла?» — глотает, не чувствуя вкуса еды. — «Нет. Чувства настоящие. Просто слишком серьезно стало. Не для меня это».       В кафе становится многолюдно, и Лу, заливая в рот на ходу остатки кофе, покидает заведение.       Скорость — ее инъекция эндорфинов. Трасса — доза морфия внутривенно.       Йонас как-то говорил, что при частом приеме лекарств организм развивает невосприимчивость. Свобода уже не кажется пределом мечтаний, а главное — не купирует выедающие мозг мысли. Лу мерещится холодное дуло «ультиматума», приставленное к ее груди.       — Мне не интересен просто секс.       Датчик отпечатков реагирует на прикосновение.       — Попробуем пожить на два дома. Расквитаемся с твоим кредитом. Потом, или по ходу, решим, что будем делать.       Траектория выстрела ясна как белый день.       — Пусти меня в свое сердце.       Пуля скользит по стволу…       — Ты моя жизнь.       …достигает цели.       — Я люблю тебя. И хочу назвать своей женой.       Все на виду. Кей никогда не скрывал намерений, был искренен в словах и поступках с самого начала, о чувствах только всерьез. Предельно.       «А я принимала». — Лу сбрасывает скорость, подъезжая к развилке, останавливается совсем. — «И ведь не коротнуло ни разу. Наоборот, хотелось дальше. Сама откровенничала».       Только ему позволила узнать себя до конца, до нервов. Открылась, доверилась. Подпустила так близко, как никого до и вряд ли сможет кого-то после. Позволила без сопротивления залезть в голову, забраться под кожу. Самой себе в тени растерянности от нереальности ощущений призналась: без него не сможет больше. С Кеем все было иначе, словно впервые.       «Словно… правильно».       Сзади сигналят, матерят. Очнувшись, Лу устремляется по окружной. Без цели, просто чтобы потянуть время.       Посмотреть на себя со стороны оказывается странной вещью. Все разделенные на двоих разговоры, слова поддержки, объятия, встречи, касания, занятия любовью и много чего еще тяжелой ношей давят на грудь, а в моменте было так легко и приятно.       «И ведь никто не заставлял, не принуждал».       Лу хотела быть рядом. Засыпать, просыпаться, держать за руку, целовать. Принимать и отдавать… Хочет и сейчас.       За шумом встречного ветра дороги она не слышит собственного признания:       — Я тоже люблю тебя, Кей. Очень. Десятый       — Крутой!       Лу дергается от звонкого возгласа за спиной. Девчонка младшего школьного возраста разглядывает байк горящими не хуже неоновой подсветки глазами и несколько раз прыгает на месте.       — Э-э…       — Гибридный? Ого, двенадцать скоростей, двойная амортизация.       Удивленно приподняв бровь, Лу улыбается. Гордо гладит раму и стирает налет дорожной пыли.       — Разбираешься?       Девчонка смущается:       — Немного.       Ее светлые косички растрепались, волосы лезут в рот, и она, хмурясь, небрежно убирает их назад. На щеке ссадина, джинсовый комбез протерся в нескольких местах, руки удерживают электросамокат — довольно навороченный — от падения.       Лу кивает на него:       — У тебя тоже крутой транспорт.       Перебегая восторженным взглядом от байка к его хозяйке и обратно, девочка крепче сжимает руль:       — Мне родители подарили. — Ее рот кривится в усмешке, плечи поднимаются. — Для нашей глуши он классный, но в Нью-Пари сравнили бы с металлоломом. Вы же оттуда?       — Ага. Как поняла?       Девчонка обводит Лу оценивающим взглядом, долго пялится на клеймо пси, ничего не говорит, даже в лице не меняется. Байк снова перетягивает на себя внимание, детские руки так и тянутся потрогать, но вовремя останавливаются, сжимаются в кулаки.       — У нас такие редко гоняют. Электроника от глушилок барахлит.       «Крэп. Из головы вылетело».       Вблизи Периметра иначе и быть не могло.       — Точно. А я уже думала, в магазине на… — Лу смотрит в любопытные, не лишенные детской наивности глаза и запинается, — наговорили всякого. Спасибо… Тебя как зовут?       — Изи. — Девчонка хитро улыбается, точно знает недосказанное слово и еще пару сотен подобных. — Когда-нибудь я тоже себе такой куплю. Даже лучше.       — Тогда и погоняем, — подмигивает Лу.       Она вспоминает себя в этом возрасте. Тот же залихватский вид, озорная улыбка, мечтательный взгляд. Вдруг приходит понимание: получила все, что хотела — прибыльную должность, охренительный мотоцикл и свободу. Свободу не просто гнать на пределе скорости к горизонту и проводить дни, как ей самой угодно, а возможность не скрывать клеймо, не запирать мысли на замок, не притворяться. Свободу быть собой.       «Кей разве мешал?»       — Идея такая. Сначала заряжаем байк и катаемся за городом. Ты получаешь свою порцию свободы и уравновешенности.       «Наоборот. Переживал, что давит».       — Нет ощущения зажатости, загнанности?       «Принимал мой выбор. Доверял».       — Если сказала, значит сделаешь. Ты никогда не давала повода в себе сомневаться. Я верю тебе.       «Спрашивал, как близко я готова подпустить».       — Позволь, я тебя поцелую?       «Не ограничивал. Никогда».       Изи скептически, слишком по-взрослому поднимает бровь:       — А это что на пассажирском шлеме? Цветочки маркером нарисованы?       — Да. Я для друга старалась, он в скучных шлемах не гоняет.       Несколько секунд Изи рассматривает принт, осторожно проводит по нему пальцем, резко одергивает руку, когда понимает, что разрешения не спросила. На ее лице расцветает нежная улыбка, такая несвойственная для хулиганского вида.       — Крутой.       — Нравится? Забирай.       — А как же ваш друг?       — Переживет. Я ему еще нарисую.       Она колеблется, оглядывается назад. Прикусив губу, спрашивает:       — Точно?       — Бери, пока я не передумала.       Шлем кажется огромным на детской голове. Пластик без единой царапины блестит на солнце, бликует розовыми лепестками цветов, аккуратно выведенных по кругу, словно венок.       Голос Изи звучит глухо, голову чуть ведет от тяжести:       — Спасибо!       Она уезжает на своем самокате, уверенно ведя его по мощеной площади и несколько раз останавливаясь, чтобы поправить шлем. Одиннадцатый       Пара с коляской заходит на шестой круг. Как только ракурс позволяет, Лу снова пялится на малыша. Диапазону его эмоций позавидует любой взрослый. То улыбается родителям, то хныкает, когда роняет игрушку, удивленно разглядывает все вокруг, через минуту уже клюет носом.       Парень и девушка тихо переговариваются между собой, касаются плечами. Иногда они обмениваются понимающими взглядами, нежными улыбками и меняются в роли ведущего коляску.       «Такими ты нас видишь?» — Лу усмехается, мотает головой. — «Бред. Нереально. Охренеть как нереально».       Лу никогда не позволяла себе думать о семье и детях всерьез. Это не для нее, помеха, клетка. В самых смелых мечтах видела себя на высокооплачиваемой должности, с собственным жильем и железным другом в месте, где его нестрашно будет оставить на парковке, а не в квартиру тащить. Все остальное — далекое и настолько несбыточное, что и пытаться не стоит.       Теперь… Лу думает. Много думает.       Новость о способности псиоников к деторождению ошарашила. Потом заставила мельком, почти незаметно проскользнуть надежде. Пустить корни в мерзлой земле.       Вспоминая, как держала младенца, ребенка двух псиоников, на руках, Лу все еще с трудом верит.       «После переворота с ним должны хорошо обращаться. Не как с подопытной крысой. Но в интернате он все равно броней покроется. Совсем один». — Лу откидывается на спинку скамейки, провожает взглядом семейную пару. — «В новом мире продолжают расти и несчастные дети. Сколько переворотов не проводи».       Лу помнит себя другой. Запертой в своем маленьком мире. Впустить кого-то нового — опасно, раздвинуть границы — страшно, создать с кем-то новый мир — ну на хер. Клетку на клетку не меняют. Даже если она гораздо больше, и там вполне комфортно…       — Нет. Рано или поздно переклинит. Кея обижу.       «Как будто сейчас ему охренеть как хорошо». Двенадцатый       — Он же не идиот. Понимает. Умеет словами через рот. Черт, сама себя накрутила. Тринадцатый       Почти сутки в дороге. Периметр далеко позади, Нью-Пари приветливо сверкает стеклянными высотками на лилово-оранжевом закате, словно подмигивает, ухмыляется. Чертов город знал, что Лу вернется. Знал, что первым делом она поедет не домой.       «Только бы объясниться дал. Милый мой, пожалуйста, прости».

***

Четырнадцатый Первый       — Кей. Кей! — шепчет Лу. — Мне мой палец нужен.       Он смеется, натягивая домашнюю футболку. Взгляд темных, родных глаз теплеет, когда задерживается на Лу, развалившейся на кровати рядом со спящим Эллиотом.       — Так забери.       — Проснется же.       — А ты осторожно.       Лу на пробу ерзает, машет рукой перед глазами малыша. Не реагирует. Медленно тянет палец из удивительно крепкой хватки Эллиота на себя. Крохотный кулачок сжимается сильнее, носик морщится, и Лу останавливает движение.       — Крэп.       — Уверенней. Не бойся.       — Нет уж. Полежу пока. — Внезапно хватка малыша слабеет, и он, отпуская, отворачивается от Лу. — Ну вот. Обиделся.       Лу всматривается в детское личико, такое смешное, сонное, умиротворенное. Хотя ей все чудно, все ново и интересно.       Кей стоит спиной, складывает вещи в ровные стопки. Боясь разбудить малыша, Лу бесшумно сползает с кровати и перехватывает руки эмпатика. Поймав взгляд, шепчет:       — Кей, я хочу определенности. Ты злишься?       Мотает головой:       — Ты вернулась ко мне. — Кивает на Эллиота. — Осталась с нами. Чувствую, что не жалеешь.       — Не жалею.       Кей касается ладонью щеки Лу. Слабая улыбка, глаза в глаза, глубокий вдох, на выдохе низкий шепот:       — Временами будет непросто, понимаешь?       Без секунды промедления Лу тянется навстречу. Целует чувственно, ненасытно, словно восполняет потребность после двух недель разлуки. Ее пальцы в его волосах, его ладони на ее талии, забираются выше, под пижаму. Языком по линии челюсти, провести носом по скуле, оставить след на шее, сжать ягодицы.       Отстранившись, Лу горячо шепчет в губы:       — Разве ты еще не понял? Мне «просто» не нравится.