"Я всегда буду ждать..."

*** - Матушка, почему ты не легла спать? Одиссей возвращается во дворец к тому моменту, как небо окрасилось алым, как первые лучи солнца коснулись высоких гор. В его руках покоится копьё, окровавленное до самого места, где он его держит - охота удалась на славу. Его дыхание ещё совсем сбивчивое, рваное - эмоции всё никак не отпустят. - Зачем же ты изводишь себя? - Одиссей печально вздыхает, смотря на женщину, тихо напевающую себе под нос и устало прикрывшую глаза с ясной полуулыбкой, что точно согревает юношу после холода ещё раннее окутанного ночью леса. Мать не отвечает ему. Она лишь чуть приоткрывает свои вечно спокойные глаза, смотрит ими на сына и медленно выдыхает, будто сбрасывая с себя непосильную ношу. Антиклея чуть разводит руки в стороны, желает обнять его. И желание это разделяет с ней и сам Одиссей, что тут же за несколько широких шагов настигает её, чуть склонившуюся на скамье, усаживается на белоснежный пол, пряча оружие за собой - по одному печальному блеску в глазах матери точно понимает, что пролитая кровь её не радует, будь то человек или зверь. - Матушка...- Он вогружает свою голову на её колени, после кратких объятий и поцелуя в висок, ощущает как чужая кожа дрожит: верно опять она несколько часов без устали ходила по залам, в ожидании его, не замечая, как усталость приливает к и без того быстро устающим от ходьбы ногам. - Расскажи, милый мой, как прошла охота... Расскажи в здравии ли юноши и менторы, с которыми ты ушёл... Расскажи о том, как на сей раз встретил лес...- Антиклея мягко перебивает его, рукой проведя по непослушным, взлохмаченным волосам. А Одиссей рассказывает ей. Рассказывает обо всём, не утаивая ни самой маленькой детали. Рассказывает и мельком видит, самым краем глаза, как матушка прикрывает глаза, чуть останавливает еле слышное пение - точно представляет и шумящую бурную реку, и трели птиц, и скрежет мечей от тренировки перед началом охоты, слышит треск огня и даже довольно мычит, будто ощущает жар, исходящий от него. На его звонкое и радостное от переполняющих эмоций: " А ты знаешь, что потом случилось?", "А знаешь ли, что я сделал?", " Как думаешь, что же по итогу?", он получает нежное и заинтересованное: " Поведай же, милый мой...". Царевич от своей речи порой подскакивает на месте, но мягкая, родная рука вновь укладывает его обратно, а чуть сухие губы, целующие из раза в раз то в лоб, то в макушку, то в висок, помогают вновь более спокойно рассказывать всё-всё, что только мог заметить юноша, в чём принимал участие и в чём, увы, не смог. Он, будто ребёнок, поворачивается, носом утыкаясь в одежды матери, вдыхает её сладкий аромат и улыбается, чуть хихикая - ровно так, как делал в детстве, как из года в год, когда возвращался чересчур поздно в родные дворцовые стены. Она всегда его ждёт здесь, в зале что находится ближе всего к большим дверям, ко входу в белоснежное здание. Ждёт и проводит быстротечные часы за тем, что слушает своего сына так, как никто другой бы не смог; слушает, пока солнце не начнёт жаром греть кожу, пока слуги не начнут ходить по залам. Слушает и лишь робко кивает, все более ясно улыбаясь и плача. От чего же так? Он же здесь, с ней! С ним всё хорошо! Так почему же? - Одиссей, - Антиклея, словно чуя своим большим и добрым сердцем переживания юноши, чуть печально обращается, приманивая его испуганный взгляд целиком. - Я всегда буду ждать...Куда бы тебя не занесла судьба - я буду ждать. Буду ждать и молиться, чтобы ты вернулся домой в здравии, чтобы всё с тобой было хорошо... Её спокойные глаза сияют в блеске подкативших слёз, стекающих маленькими каплями, будто драгоценными камнями, по щекам... *** - Отец, ты же давно должен был спать, - Голос Телемаха заставляет Одиссея сбросить с себя крупицы дрёмы, попытаться увидеть высокого мужчину в нескольких шагах перед собой через упавшие на лицо седые пряди. Телемах крепко сжимает в руках лук. Его грудь быстро вздымается и опускается от ещё не пришедшего в порядок дыхания - Одиссей даже уверен, что ему не чудится биение сердца сына. За окном только-только виднеются алые полосы рассвета, выделяющиеся на тёмной пелене небосвода; холод мурашками всё ещё гуляет по коже, а давящая тишина ещё окутывает спящий дворец. - Почему же ты ждёшь меня, даже зная, что вернусь поздно? - Мужчина быстро настигает сгорбившуюся фигуру всё ещё мужественного и сильного царя, усаживается на пол, когда отец распахивает руки и после попадает в ловушку крепких рук, расцелованный в голову, в виски, в щёки и в нос. Он ждёт потому что беспокойства выгрызают его больнее и безобразнее, чем самый дикий волк. Ждёт, потому что так велит тянущее в стоне боли от переживаний сердце. Ждёт, чтобы горячо любимая Пенелопа спокойно спала, не была столь беспокойна, как он... - Потому как хочу самым первым услышать твои рассказы, Телемах, - Одиссей не назвал бы это ложью целиком - ему ведь правда интересна каждая история из уст сына. Он просто не хочет хотя бы на старости лет заставлять его переживать... Он расплывается в мягкой улыбке, вновь целуя сына в лохматую макушку, шепчет: " Расскажи, сынок, как прошла охота.... Расскажи о здравии твоих товарищей.... Расскажи о том, как на сей раз встретил лес...", а сам чувствует, как обжигающе касаются кожи слёзы, как пальцы рук, крепко обнявшие мощное тело, ощутимо дрожат. Прикрыв влажные глаза мужчина представляет, как до упора натягивается лук, с каким свистом летит одна стрела следом за другой, слышит щебет невиданных раннее птиц, хрюканье неуклюжих вепрей и звонкий шум реки. Представляет, слышит и с каждым разом более слышно всхлипывает, рвано выдыхая, чем приманивая испуганного Телемаха, отстранившегося от отца в тот же миг. - Отец... Одиссей улыбается, качая головой - теперь понимает он то, почему столь прекрасное лицо матушки сияло в горьких слезах, но с горящей на алых губах улыбкой: Невозможно не плакать от осознания того, что любимый сын вернулся, что все окутавшие страхи с тем, как он вошёл в зал, - тут же испарились, оставив место кричащей в груди надежде, а с ней и счастью, что все ужасы, что шумят в голове, словно рой пчёл, - лишь что-то пустое, ненужное и не правдивое. Невозможно не плакать от радости, от того, как сияет при рассказе сын, как тот бегло переходит с одной истории на другую, точно это всё малое дитя рассказывает. Невозможно не плакать от воспоминаний, как также ожидала матушка... - Телемах, - Хрипло отзывается Одиссей, проводя сухой, дрожащей рукой по щеке сына. - Я всегда буду ждать...Куда бы тебя не занесла судьба - я буду ждать. Буду ждать и молиться, чтобы ты вернулся домой в здравии, чтобы всё с тобой было хорошо...