Первичная и вторичная художественная условность в «Валькирии» Марии Васильевны Семёновой

Роман М. В. Семёновой написан в жанре этнического (славянского) фэнтези, и исходя из этого человек, не читавший произведение, может сказать, что художественная условность вторична, читавший возразит, что условность всё же первична, поскольку ярко выраженных элементов жанра фэнтези в книге нет. Так кто же прав? Я хочу разобраться, какая из двух условностей использована в этом произведении – первичная или вторичная. Возьмём краткое описание книги: девушка-славянка по имени Зима встречает воинов-варягов, после чего уходит из дома с целью стать воительницей. Хоть сейчас и нет более ни славян, ни варягов, мы допускаем, что такая история вполне правдоподобна и события эти могли произойти тысячу лет назад. Преобладающая часть романа – это первичная художественная условность. Однако в произведении есть место и для вторичной условности: мифы, легенды или, как называет их сама героиня, басни. Первая легенда про Злую берёзу, чьих «жену» и «детей» срубил предок Зимы, из-за чего Злая берёза начала мстить, каждую ночь всё ближе и ближе надвигаясь на избу. Вторую легенду героиня рассказывает своим сёстрам – про волка-одинца. В этой басне говорится о девице, которая становится невестой оборотня и позже спасает его от плена. Далее, Зима излагает миф о том, как Змей похитил Перунову невесту, из-за чего во всём мире родилась вражда. Эти события в обыденной реальности быть никак не могут, они являются плодом намеренного искажения мира. Также элементами вторичной условности являются вещие сны главной героини. Например, в таких снах она чувствует связь Злой берёзы и Мстивоя, также предрекает его исцеление («И правда, что ли, вжиль потянул»). В этих видениях хронотоп искажается, расстояния, которые можно пройти за два шага, превращаются в вёрсты, за секунды меняется время года. Ещё один элемент вторичной условности – посвящение в кмети. Весь этот обряд – намеренное нарушение художественного правдоподобия, начиная с того, что Перун сам выбирает, кого взять следующим, и заканчивая помутнением сознания у отрока, которого он выбрал. Следующим элементом вторичной условности можно назвать, пожалуй, момент, когда дух погибшего Славомира перерождается в только что рожденном сыне Велеты:       «Ещё чуть, и я разглядела бы Славомира — прозрачную, тающую в воздухе тень, а был бы один мой глаз мёртвым, ещё лучше оба, — как у старого Хагена, — разглядела бы точно. Он был здесь, Славомир. И рубился, смеясь, рубился верным мечом со злобными тварями, слетевшимися, точно жадные мухи, на тёплую кровь, на осквернённость Велеты и пуще того мою… Кто они были? Души датчан?.. Славомир не отступит, не даст им приблизиться, отобрать едва рождённую жизнь.       <…>       — А вот и Славомир, — сказала я, приветствуя второго животворящим шлепком. И это было пророчество. Глухой лязг у края сознания стал ясней, я могла бы поклясться, что слышала победный, торжествующий клич… И всё стихло.       Кто поручится, что Матери Рожаницы не послали дух Славомира сразу назад, не вдунули его в новорождённого сыночка Велеты?..» Следует отметить, что в приведённом отрывке присутствует также и миф о том, что слепой человек может видеть потусторонний мир. Таким образом, вторичная условность в тексте передаёт видение мира героиней, раскрывает то, как древние люди представляли себе те или иные природные явления через мифы (миф о Перуне и Змее), но не является основной мирообразующей единицей, в отличие от многих других книг в жанре фэнтези.