Мальчик с пальчиком.

Филипп отчетливо понимал, что бесполезно как-то разговаривать или пытаться выяснить отношения. Вопрос был другой - прощать или нет. Прощение подразумевало полное закрытие глаз даже не на прошлые измены, а на будущие, в которых Фил уже не сомневался - что те будут, рано или поздно. Тем не менее, он был готов ко всему, лишь бы быть с любимой женщиной рядом. Нельзя любовь считать за слабость, а всепрощение - беспомощностью, не в этом случае. В глубине души Фил чувствовал, что Алла, хотя и пыталась это скрыть, глубоко страдала. И временами позволял ей глушить терзающий голос собственной совести, чтобы она не зацикливалась на самобичевании, просто, чтобы ей легче было жить. Тем вечером, после произошедшего интимного примирения, супруги попытались поговорить. Алла, сбиваясь, с трудом подбирая слова, попыталась объяснить, что с ней происходит, но в итоге сама запуталась. Тогда Филипп, поразмыслив немного, налил ей виски в фужер и протянул: - Алкоголь не лекарство и не панацея. Часто пить нельзя, особенно людям талантливым и творческим. Но тебе сегодня просто необходимо - обнулись, и живи дальше. - Ты... - с некой настороженностью, глядя на, вполне уверенного в своих действиях, супруга, уточнила прима, - ты меня простил? - Я-то что? - пожал плечами Фил, - Ты сама себя прости, - нежно, но слегка улыбнулся он, - пойдем, - протянул ей руку, - ну же, не бойся. Пойдем. - настаивал мужчина. Залпом опустошив фужер, Пугачева поднялась с дивана, на котором они сидели, обнявшись, и вцепилась в руку Филиппа, словно в единственную спасительную тростинку в болоте, в котором все глубже тонула. Он подвел ее к зеркалу и слегка, словно в знаки поддержки, приобнял. Но Пугачева скривилась, отвернув голову от своего отражения - ей было не то, что бы неловко - скорее больно на себя смотреть, - Аллусь, - тихо окликнул ее Филипп, - посмотри на себя, пожалуйста, - зарылся носом в ее макушку, обнял за талию. - Зачем? - еле слышно спросила Алла, все-таки повернув свой взгляд, но прикрыв глаза, - Я не хочу. - Есть такая притча: подводит жена мужа к зеркалу после измены, и спрашивает: "Дорогой, какое вислоухое животное ты там видишь?" Издеваясь над ним, намекая, что он - осел. А муж, который любил свою жену и знал про все ее измены, но ничего не говорил, чтобы лишний раз не провоцировать скандал потому что любил, спокойно ответил - "льва". Он не считал себя ослом, а, по мудрости своей и силе, мог сравниться со львом. И, что интересно, женщина так удивилась его ответу, что, приглядевшись, увидела в нем скрытую силу, которую искала во всех любовниках. - К чему это? - пожала плечами прима, - я ослом тебя не считаю, если ты про это. - Нет, я к тому, что каждый видит в зеркале не то, что есть на самом деле, а то, что либо его уничтожает, либо наоборот - дает силу. Так вот я хочу, чтобы ты сама в себе увидела свою силу. Ты безумно сильная, - поцеловал он ее в макушку, - умная, талантливая и добрая. И мне хочется, чтобы та Алла, про которую я сейчас говорю, которую знаю и люблю, которую вижу периодически в твоих заплаканных глазах, наконец, воскресла, и оставила прошлое в прошлом, комплексы и страхи позади. - Позади ты стоишь, - ухмыльнулась Алла, глянув в зеркало, на заднем плане которого отражался любящий ее Филипп. - Я - твоя опора. Ты можешь на меня опереться. И прогоню твои страхи прочь. Но ты мне должна позволить. Знаешь, говорят, можно привести лошадь на водопой, но нельзя заставить ее выпить воды. Так вот, я прошу тебя - во имя твоего же блага - вернись к себе прежней. Не губи себя. Не надо. Ты прекрасна в любом возрасте и статусе. Ты любишь и мною любима. - Ты мне простил все измены? Так просто? - удивленно спросила Пугачева, внимательно слушая мужа. - Нет, мне было очень непросто. Больно. Сильно больно от того осознания, что я не могу верить человеку, которым сильно дорожу и люблю. Это невероятно больно - жить, зная, что тебя могут предать в любую минуту. Но загадывать будущее бесполезно. Отвечу тебе все той же притчей: вернувшись пораньше домой, муж заглянул в спальню. Жена голая, рядом - мужские сапоги. Он пошел в ванную, взял опасную бритву. Жена испугалась: - Дорогой, что ты собираешься делать? А он отвечает: - если те мужские сапоги, которые торчат из-под кровати, окажутся пустыми, то побреюсь. - Ты что, цитатник проглотил? - пошутила Алла, пытаясь сменить болезненную тему. - Нет. Пытаюсь тебе же помочь. Не хочешь - больше не буду. - пожал он в ответ плечами. - Что мне надо сделать? - Простить себя. Так и скажи: "Алла, я тебя прощаю". Вот я могу это сказать - глядя тебе в глаза. Алла, - обратился он к ней, повернувшись лицом, - я тебя прощаю. И очень люблю, - чмокнул ее в лоб, и от этих его слов женщину пробрала крупная дрожь, стало отчего-то вдруг так стыдно, что она покраснела, - Поговори сама с собой, а я подожду тебя в гостиной. - оставив ее одну, Филипп ушел. Недолго посмотрев ему вслед, Пугачева перевела взгляд в зеркало. Десять минут прошло. Пятнадцать. Полчаса. А она так и не смогла произнести три простых слова. Не потому, что не простила - а потому что не считала себя уже виноватой. Та часть личности, которая отвечала за совесть и мораль была засунута в самый темный угол души, задавленная чем-то другим, тяжелым. Ложными убеждениями, которые, как казалось, дарили облегчение, а по факту только топили еще больше. Недовольно цокнув, прима прошла в гостиную - муж терпеливо прождал ее и, заметив на пороге, подошел, абсолютно уверенный в том, что его терапия дала плоды. Увы... - Ты молодец, солнышко мое, - поцеловал он ее, заключая в объятия, - ты моя умница. Я всегда тебе буду поддержкой и опорой. "Ну да, и совестью, которая мне нахуй не нужна. Потому что от нее только мучения." (Алла)