Коза в тазике

      Лейтенант испускает очередной за этот вечер вздох. Он всегда считал себя человеком терпеливым и отчасти даже лояльным к чужим недостаткам, но, откровенно говоря, жизнь и работа в РГМ никак не готовили его к тому, с чем, а точнее с кем ему придется работать.       Изначально задача была предельно ясна. Приехать на дело от своего участка, не ударить в грязь лицом и продемонстрировать себя лучше и компетентнее предполагаемого противника, хоть и желания участвовать в подобном мероприятии совершенно не было. Но ради спортивного интереса Ким пообещал себе держаться профессионально. Будучи наслышанным о том, *кого* могут выслать от 41 участка, лейтенант ожидал. ну, мягко говоря, не этого. И не сказать, что он был сильно рад тому факту, что его напарник был в состоянии, что называется, в говнину.       Гаррье Дюбуа или Рафаэль Амброзиус Кусто или Текила Сансет или кем бы ещё ни являлся этот человек за весь тот день, что Ким следовал за ним по всему Мартинезу, он показал себя если не худшей интерпретацией полицейского, то уж точно вызывал очень мало доверия. Но Ким всегда старался смотреть глубже и разглядеть под заплывшим взглядом, старой кожей и слоями грязи личность. Человека, который для себя — белый лист и который пытается собрать своё «я» заново, из миллиона раскиданных по всему району осколков того, кем являлся до их встречи.       И, как ни странно, на уровне подсознания, либо же что-то оставалось в этой пропитой голове, но к вечеру его напарник стал похожим на тень того профессионала, о котором в 57-м участке проходил почти благоговейный шепот. Иногда чересчур эмоциональным, порой даже слишком выходящим за рамки разумного, но в то же время на уровне инстинктов находя и подмечая детали, которые сам Ким мог бы успешно упустить. И даже несмотря на все огромные минусы, Гарри прекрасно владел своим телом даже в таком состоянии, Кицураги убедился в этом, стоило его новому знакомому метко отстрелить трос, облегчая им задачу по осмотру тела.       Мешал им, правда, малолетний беспризорник Куно с его камушками и его подружка, которая активно испытывала терпение всех окружающих своими воплями, мешая матерную речь со словами на неизвестном языке. Терпеть это издевательство не выходит ни у Кима, ни у его напарника: — Куно, харэ кидаться камнями в мой труп! Мы тут работу работаем, если ты не заметил, — Гарри пытается, правда пытается договориться с этим ребенком, как будто тот готов пойти на уступки. Даже пытается примиряюще подойти поближе. — Стоять, мусор! — шкет вопит так, что слышно, наверно, в деревне на другой стороне улицы, — От тебя прёт, как от бомжары, Куно щас задохнётся нахуй! Ты хочешь, чтобы Куно прям здесь коньки отбросил, мусорня?       И Ким, к своему огромному сожалению, мысленно соглашается с подростком, сохраняя непроницаемое выражение лица. Тем не менее, Гарри с каким-то стыдом и немой надеждой сам на него косится: — Да ладно, не настолько ж всё плохо, правда?       Вздох. Глубокий и с легкой усталостью. — Откровенно говоря, Вам бы и правда не помешала бы ванна. — Да ладно, тебе просто от трупа прет, че ты. — Детектив, я не настаиваю, но было бы неплохо освежиться до того, как вам заблокируют номер. — Я думал, что мы ведем расследование? — Ким едва сдерживает дернувшееся веко, — Какая разница вообще? Никто до Этого, — Гарри указывает на мальчишку пальцем и тот оскорбленно пыхтит, — ещё не жаловался.       Ким собирает в себе сейчас всю выдержку, потому что после того, как он полдня наблюдал за чужими странностями, нестандартными методами работы и всё это в сопровождении амбре из Vodyara №5, Ким правда устал. — Детектив, давайте не падать в грязь лицом перед людьми ещё сильнее. РГМ здесь итак не в почете, — он трёт переносицу, немного раздраженно, а потом, увидев расстроенное лицо, смягчает голос и предлагает компромисс, — давайте всё же осмотрим труп, пока на улице достаточно светло, а потом Вы воспользуетесь своим номером. Я помогу Вам прибраться, если хотите.       Лицо Гарри светлеет, едва ли не светится от какой-то почти детской радости, что ему разрешили отсрочить водные процедуры. Киму должно быть от этого мерзко, но он уже сделал несколько неутешительных выводов. Лейтенант альтруистом не был, да и в чужие душевные муки никогда не углублялся, тем более коллег, но вот в который раз за день что-то неприятно кольнуло под рёбрами. Хотел ли он знать всю предысторию этого человека? Определенно точно нет. Нужно ли ему было понять, почему на дне зеленых глаз мелькала невыносимая горечь? Возможно.       Он отгоняет лишние мысли, сосредотачиваясь на осмотре тела. Вонь от трупа невыносимая, по ощущениям, слизистую сейчас выжжет, а вдохни чуть глубже и собственный завтрак полезет наружу. Но Ким глубже закапывается носом в воротник куртки, пытаясь перебить гниль и пары разложения собственным одеколоном. Выходит будто даже хуже и он сглатывает вязкую слюну, сдерживая рвотный позыв. Зато у Гарри в глазах странный блеск и рука в желтой перчатке тянется в рот покойника, да ещё и так уверенно, будто четко знает, что там надо найти.       Пуля почти зловеще блестела черной гнилой кровью на солнце, такая чужеродная и в то же время похожая на трофей. Зажатая меж пальцев, маленькая и смертоносная, напоминающая, как мало надо для того, чтобы отправиться на тот свет. Пока Ким делает заметки, краем уха улавливает предположительное название оружия, из которого был выстрел.       После такого уверенного заявления остаётся только кивнуть, не выдавая удивление. Гарри вызывал ещё больше вопросов, становясь едва ли не личным расследованием внутри расследования. Ким всегда взаимодействовал с миром путём заметок того и этого, буквально всего, что замечал. Дома у него можно найти стопку идеально сложенных блокнотов, затрагивающих разные периоды его жизни, заметки о работе, о людях вокруг, собственные мысли. Сейчас же, глядя на желтоватые страницы, он с удивлением отмечает, как много было написано о его напарнике и как сравнительно мало о самом деле.       Поэтому, когда он сидел вечером за столом и приводил в порядок собственные записи, он напрягся, услышав шум из общей ванной. Нет, он помнил, что Гарри пообещал ему помыться, как только они закончат со всеми делами, но всё же. В памяти ещё свежа картина голого старого тела, упавшего на кафель собственной ванной. Кажется, родственник его коллеги. Не надо много ума, чтобы понять, что живой человек в такой неестественной позе лежать не будет. Лужа крови была причудливой формы. К трупу прилипла штора, за которую хватались в попытке удержаться на ногах. Он мотает головой, прогоняя назойливый образ. Такое случается. Он выезжал на такие случаи и не раз, это всегда крайне печальное зрелище.       Шум в ванной затихает на какое-то время, пока там снова что-то не гремит со страшной силой и Ким невольно тянется к кобуре по привычке. Вдох и выдох, всё же стоит проверить, что там происходит. — Лейтенант? — стучит в дверь, надеясь услышать хоть какой-то ответ. Прислушивается. Шорох целлофана, звон стекла, ворчание, что-то опять с грохотом падает и слышно ругательства. — Я вхожу.       Дверь открывается со второго раза, надо сказать Гарту смазать замок, в комнате на удивление прохладно, по рецепторам бьет запах какой-то затхлости и засохшего алкоголя. Сам Гарри так и замер с банкой в руке и пакетом в другой. У двери в его номер стоят уже два мешка с хламом, где он только их достал? — А я тут это. Того. Вот. — Неловко топчется на одном месте, демонстрирует банку и скидывает в пакет. Ким только провожает её взглядом и вежливо напоминает о предложении помочь. Не то, чтобы ему сильно хотелось, но до сна у него ещё остаётся пара часов, а заметки подождут. Так он себя утешает.       В четыре руки уборка проходит быстрее, Гарри даже волшебным образом раздобыл веник и швабру с тряпкой, обещает убрать полы, пока Ким относит мусор. По дороге решает заскочить во «Фриттте» и на всякий случай покупает таблетки от головной боли. Пару минут просто стоит и смотрит в ночное небо, вслушиваясь в тихий гул порта, в отдаленный шум воды и чей-то разговор на балконе одного из домов. Симфония звуков вперемешку с морским воздухом и тонким запахом наступающей весны. То редкое мгновение, когда Мартинез можно назвать красивым.       В номере подозрительно тихо, он снова стучится в ванную и открывает дверь. Чистота не идеальная, да и полы помыты паршиво, химозный запах свежести перебивает сырость, сам Гарри держит в руке чистое полотенце и что-то усердно читает на этикетке шампуня. — Всё в порядке? — это даже не вежливость, Ким правда с некоторым подозрением окидывает взглядом комнату, останавливаясь на мужчине. — Да, всё пучком, всё просто заебись, — отмахивается тот, отвлекается от увлекательного чтива, — можно попросить тебя о небольшой услуге? — Pardon? — Ты вот знал, что поскальзывание это самая распространенная причина смерти в ванной? Там что-то примерно 80%. Ещё от перегрева, от проблем с давлением, внезапная остановка сердца. — Лейтенант, — Ким вздыхает, — Вы хотите, чтобы я за Вами следил? Мне кажется, Вы уже в том возрасте, когда можно принимать ванну самому. — Ну да, но, — Гарри мрачнеет, — поверь, ты не хочешь знать, насколько дерьмово я себя ощущаю. Я не прошу надо мной свечку держать, просто. Просто посиди рядом? На всякий случай. Пожалуйста-пожалуйста!       К собственному стыду Ким соглашается и устраивается на табуретке в углу с первой попавшейся книгой. На фоне слышно, как набирается вода, шорох одежды, погружение тела в воду, довольное кряхтение и тихий плеск. Звук открывшейся крышки шампуня, стандартный запах стандартного мыла, перебивающий запах перегара. Книга ни капли не интересная, он даже не может понять, что он вообще читает. Краем глаза видит, как Гарри прижался к бортику ванны, сидя к нему спиной. С волос капало прямо на пол, создавая небольшую лужу.       Когда-то давно у Кима была собака. Технически, это был дворовой пёс, без имени или конкретного места обитания, но Ким часто гулял с ним после школы, подкармливая сворованными из школы при приюте объедками. Пес был отвратительно огромным и вонючим, а еще неприлично слюнявым, но друзей не выбирают, а для друзей Ким всегда был готов костьми лечь. Помнит, как разбил копилку, чтобы насобирать на ошейник от блох, как украденным мылом отмывал собаку прямо на улице, пользуясь общим насосом для воды, как пёс почти сразу же бросился в лужу, а потом ещё долго вылизывал Киму лицо. Он тогда был наказан за грязную одежду и глотал слёзы сидя в углу, но знал, что если ему понадобится, он помоет этого пса ещё раз и ещё раз изваляется в грязи. С тех пор ближе собаки у него никого особо и не было. — Ким? — М? — он и не заметил, как Гарри смотрел на него всё это время, устроив локти на бортике. — Всё пучком? — Задумался, бывает, — он тактично отводит взгляд, — Вы напомнили мне кое-кого. У меня когда-то давно был пёс. Очень хороший пёс, Вы на него похожи.       А затем, мгновение спустя, добавил: — Не знаю, зачем я это сказал. — Хочешь погавкаю для тебя?       Ким сначала фыркает, а потом всё же позволяет тихому хриплому смеху вырваться из груди: — Не стоит. — Он был твоим другом? — Я любил его год. Потом его не стало и месяц я плакал по нему. Потом я узнал, что в день, когда я заболел, у него порвался ошейник и служба по отлову собак забрала его, как дворнягу. Через неделю после этого я нашел сам ошейник, а еще через день я его похоронил.       Повисает тишина и становится немного неуютно. Ким даже не планировал делиться этой информацией с кем-либо в жизни, а тут на одном дыхании выложил самое больное. Неожиданно для самого себя робко предлагает: — Давайте я помою Вам голову?

***

      Без перчаток руки Кима непривычно, даже похабно голые. Тонкие ладони, сплошные сухожилия и паутина синеватых вен, мелкие шрамы тут и там, обветренная кожа вокруг ногтей, мозоли на подушечках пальцев, родинка на кисти и едва заметные светлые волоски на запястьях. Так откровенно разглядывать чужие руки, пока Ким перебирает содержимое шкафчика, было неприлично. Интерес был сильнее.       Гарри закрывает уставшие глаза и откидывает голову назад, слыша щелчок крышки, нос улавливает запах хвои и чего-то мятного. Вздрагивает, когда пальцы касаются волос, а затем кожи головы, царапая ногтями поверхность. Методично и аккуратно, плавно и почти что заботливо. От лба к макушке, вспенивая затылок, переходя к вискам и не забывая потереть кожу за ухом.

      Мягкие ладони касаются его лица, кожа молочно-белая, без единого изъяна. Полноватые и длинные пальцы очерчивают черты его лица. Касаются губ, ведут к вискам, затем ниже, останавливаясь на щеках. Обжигающе-теплые и неприлично красивые на его стареющем лице. Эта же ладонь бьет наотмашь так, что на секунду он видит звезды и ожогом горит след от удара.

      Пальцы, длинные, кривоватые, с ярко очерченными суставами сжимают его горло. Кожа грубая и обветрившаяся, вокруг ногтей некрасиво кровит, обглоданная владельцем. Эти же пальцы щекочат стенки горла, вынуждая выплевать содержимое желудка. Эти же пальцы давят на узел под лопаткой. Ворчание, запах каштана и плохого кофе.

— Лейтенант? — Ким трясет его за плечо, обеспокоенно щелкая пальцами у него перед лицом. — Что? Я в порядке, Ким. Всё хорошо.       Глаза неприятно щиплет. — Вы, — волнение на долю секунды проскальзывает в чужом голосе, — Вы плачете. — Это мыло, наверное это мыло… — На секунду я подумал, что…       Он не договаривает, Гарри отворачивает лицо, позволяет смыть с волос пену, игнорирует желание таять от ощущения пальцев в волосах. Заправляет их за уши и с удивлением обнаруживает, насколько они мягкие. У Кима на животе на футболке мокрое пятно, перчатки лежат забытым на раковине, а сам лейтенант выглядит обеспокоенным. — Спасибо тебе, — Гарри улыбается и впервые за день это выглядит отвратительно фальшиво, — Давай, до завтра. Спокойной ночи. — Спокойной.       Ким мягко прикрывает дверь.       Маленький человек сидит в сырой ванной комнате, ощущая, как плесень пробирается в самые лёгкие, оседая там пылью. Он подтягивает к себе колени, почти не чувствуя остывшую воду, обнимает себя руками и закрывает глаза.       Влажной пленкой на лице застывает слеза.