Участь победителя

Раф рвано дышит, крепко зажмуриваясь до мерцающих звездочек перед глазами. Все ее тело одномоментно скрючивает; прошибает током, вынуждая затекшие мышцы непроизвольно сокращаться. В ответ на это лишь поджимает колени к груди, надеясь скрыться, спастись от чего-то неведомого, что во тьме льнет к ней. Ластится, подзывая к себе. Ужас подкрадывается незаметно, беспощадно вырывая из сладкой полудремы. Шепчет на ухо, прижимает к себе до хруста позвонков, ломая каждую косточку с небывалым остервенением. Инстинктивно хочет позвать на помощь, но не может — изо рта вылетает только едва слышимый хрип. Даже ангельская регенерация не может справиться с тем, как часто надрываются голосовые связки. Да и звать, по сути, некого — она одна. Одна в целой школе. Одна в своем страхе. Одна в своей борьбе, сражения которой проигрывает уже не одну ночь. Ури — милая, славная, добросердечная подруга, делящая с ней комнату, — сейчас, вероятно, мирно спит в своей постели. В родном городе или школьном лагере, куда еще в начале года договорились полететь. Мики и Дольче наверняка приходили к ней, чтобы посекретничать до полуночи, ободрить друг друга, а потом, зевая, разойтись в ожидании нового дня. Все они смогли пойти дальше и забыть обо всем. Перевернуть эту страницу своей жизни и вернуться к обыденности. К свету, надеждам, планам на то, как провести заслуженные каникулы. А Раф здесь. Утопает в своей тьме. Трясется от ужаса, воет и опасливо вглядывается в размазанные силуэты. Как будто ждет, что в любую минуту мир содрогнется вновь и монстры вернутся, чтобы напасть. Перед глазами до сих пор стоит мертвое тело отца. Валяющееся на грязной траве как старая, разорванная тряпичная кукла. С неестественно вывернутыми конечностями. Стеклянным взглядом, в котором еще минуту назад читалась неподдельная любовь и нежность к своему единственному ребенку. — Я не дам тебе обидеть ее! — говорит решительно, твердо, словно окончательно снимая со своей шеи кандалы безукоризненного подчинения хозяйке. Отталкивает Раф в сторону, закрывая собой; своим смертным, не способным на регенерацию телом. Смотрит на нее в последний раз, ласково, любяще и на выдохе просит об одном — уходи. И она послушно ушла. Не оборачиваясь, сотню раз повторяя себе, что Малаки — никто. Раб Рейны. Ее враг, причинивший им столько бед и горестей. Жаль его может быть только как человека, из которого сделали ручного пса. Не как отца. Отец у нее вообще другой. Ангел, который все детство читал сказки перед сном и брал на долгие прогулки в парке. Ангел, что, оказывается, все эти звезды лгал ей, скрывая правду об ее истинном происхождении. Но все это не важно, в общем-то. Есть заботы куда глобальнее. Раф заставила себя тогда в это поверить, сосредоточиваясь на главном: спасти друзей, школу, Землю. Не думать обо всем остальном. И ведь получилось же. Несмотря на опасения Ури и утешающие объятья, она не считала, что нуждается в чем-то подобном. Шока не было, как и боли. Бессмертные практически на пороге войны и апокалипсиса, и жертвы неизбежны. Это прагматизм, а не бездушие. Убедила себя в этом, выгрызая сомнения и совесть. Встала ведь тогда с колен, нашла в себе силы продолжить борьбу ради цели, беспрекословно, более высокой. Отключила эмоции, запрятав глубоко внутри. Держала голову высоко, выглядя уверенной и неколебимой, как тогда, в особняке перед Рейной, которая до последнего подозревала обман. Так, во всяком случае, ей казалось. Потому что потом — сейчас и во все предыдущие ночи — агония накрывала с головой. Вынуждая беспокойно метаться по постели и заглушать свои всхлипы и вой подушкой; вымаливать у Сфер покой и прощение. Боялась засыпать, потому что знала, что будет дальше. А когда все-таки отключалась в бессилии — монстры возвращались. Хватали за лодыжки своими отвратительно-липкими щупальцами; душили, и смрад из их пасти заставлял глаза слезиться. Они щекотали пятки языками пламени; вонзали клыки в плоть, вспарывая артерии и смакуя, угощаясь ею с жадной ненасытностью. Рвали тело на кусочки, злорадно посмеиваясь голосом Рейны. Когда же Раф просыпалась в поту и истерике, ей казалось, что она вся пропитана кровью. Нет, не своей — чужой. Кровью Малаки, чьи безжизненные глаза до сих пор пристально на нее смотрят. Тогда она начинала с усилием оттирать себя, царапая до ярких отметин кожу. Сдирала с аккуратных, недавно выкрашенных ноготков лак. Потому что темно-синий под лучами тусклого уличного фонаря начинал казаться красным. Кроваво-красным. Чувство вины, потери, горя смешались воедино. И к ним, будто в издевку, так садистки примешивались страхи, кружась вокруг и нашептывая на ухо. Иногда, засыпая, Раф возвращалась в прошлое, на финальную битву. Видела злые глаза нейтрала; чувствовала, как тело лопается под натиском ее хватки. Вспоминала стальные, скользкие щупальца чудища, в которое обратился презренный враг. Слышала предсмертные крики друзей, которых разрывали пероксы. Ощущала во рту металлический привкус. Она уже давно не была той, кем однажды — совсем недавно — спустилась на Землю. Внутри будто что-то надорвалось, сломалось, разлетелось на кусочки. И ведь не склеить обратно, это тебе не ваза. Раф надломилась. Сдалась. Устала. Всего один, никчемный по бессмертным меркам людской год, стоил ей слишком многого: души, надежды, прежней чистоты. От крови не отмыться. И время вспять не повернуть. Скольких людей Рейна успела принести в жертву, чтобы манипулировать ими, глупыми школьниками, не знающим цену своим амбициям и псевдогероизму? Скольких несчастных столкнула, без всякого сожаления, с обрыва с помощью своих чар? Никто не стал подсчитывать. Смертные — расходный материал. Мусор под ногами вечных, который Сферы оберегают лишь для баланса вселенной. И все они сейчас гниют под землей, расплачиваясь за то, что один маленький ангел решил поиграть с огнем и открыть двери запретной комнаты. Но играть с огнем опасно. Этому учат даже маленьких детей. Это поняла и она, но уже слишком поздно. Невинных теперь оплакивают родственники, стоя над могилами и задаваясь несметным количеством вопросов. Воют, выдирают себе от горя волосы. Ведь все они были чьими-то матерями или детьми, которых безжалостно пустили в расход. И Раф слышит. Слышит каждый крик, стараясь не думать о том, что у Малаки, вероятно, нет даже этого. Вряд ли его кто-то похоронил так, как положено у людей. Его даже вспомнить некому. Он — призрак, застрявший в междумирье на столетия, которые никогда не должны были быть ему отведены. Игрушка в руках сил, неподвластных человеческому понимаю. Пришедшая в негодность и отправленная на утилизацию. Раф облизывает пересохшие губы и пытается сделать глубокий вздох, но воздух застревает где-то внутри, вызывая очередной приступ удушья. Жалобно скулит, медленно поворачивая голову. По щекам непрерывным потоком течет что-то теплое, стягивает кожу. Падает на губы, обжигая солоноватым привкусом. Она сжимает до боли в кисти одеяло, чувствуя, как тонкая ткань рвется под натиском. Не по шву, кажется. Хозяйственная Ури сейчас определенно покачала бы неодобрительно головой — не зашьешь, как было. Аккуратно, незаметно. Ровно как и не зашьешь эту дыру у нее в груди. Шрамы останутся. И все будут это видеть. Как называется это состояние? Сама не знает. Земные врачеватели дошли в своем прогрессе до того, что лечат не только телесные повреждения, но и душевные. Видела ведь, как мама Эндрю отвела своего сына к одному из них, когда его любимого питомца сбила машина. Эти люди казались ей тогда странными, но они смогли помочь мальчику. Просто о чем-то долго с ним разговаривая. Ставили непонятные диагнозы, утешали. Даже один раз зачем-то заставили его нарисовать своего потерянного четвероногого друга. Наверное, эти странные земляне — психо-кто-то-там — смогли бы помочь и ей. Но о чем говорить? Как рассказать? Что ей нужна помощь, потому что денно и нощно ее преследует призрак злого нейтрала и мертвого отца? Смехотворно. Но единственное, что хорошо запомнилось — это как невзначай переключили внимание Эндрю на что-то другое. Помогли найти занятие, которое его отвлекало, заставляло хотя бы ненадолго отвлечься и забыть о своей скорби. Мальчик проникся чтением фантастических комиксов, погружаясь в свои фантазии о выдуманных мирах и параллельных вселенных. Они тогда с Сульфусом выдохнули от облегчения, замечая прогресс. Раф тоже решила это попробовать. Переключиться. Забить голову чем-то другим. И это почти получалось. До наступления темноты. Решение вернуться во время летних каникул в пустую школу было принято практически сразу. Родной город облегчения не приносил. Ей было там душно, тесно, неудобно. Все вокруг смотрели с осуждением. Или — по крайней мере — ей так казалось. Девочки не поддержали инициативу, настаивая на поездке в лагерь. Что, дескать, там они смогут повеселиться и обо всем забыть. Как будто это было для нее так просто. Кровь на руках ангела сродни позорному клейму, высеченному на лбу. Не спрячешь и не отмоешься. И, подходя к зеркалу, всегда будешь помнить. Приемные родители тоже не разделили эту идею с восторгом. Говорили, что ей слишком рано возвращаться на Землю; что она еще не отошла и будет лучше, если отдохнет вдали от места, где пролилось столько крови. Но Раф не слушала. Видела их странные взгляды и поджатые в неодобрительном жесте губы, когда будила по ночам своими криками. Нутром чувствовала осуждение за то, что посмела связаться с демоном. Лучше быть одной, чем в окружении тех, кто не способен понять и терпеливо вынести твое горе. Незачем навязывать свои проблемы остальным. Тем более, что и подходящее, отвлекающее занятие нашлось практически сразу. Она с трудом открыла глаза, подмечая, что ночное небо начало постепенно рассеиваться, уступая место рассвету. Стирая и забирая с собой все ужасы, что таились во тьме. Табуретка в другом конце комнаты стала снова просто куском мебели, а не голодным, затаившемся пероксом. Водолазка Дольче, брошенная на чужой кровати впопыхах еще до финальной битвы, отныне не казалась страшным щупальцем чудища. Галлюцинации и ужасы растворились одновременно с первыми лучами солнца. Все прошло: грудная клетка больше не горит и дышать становится легче. Руки, сжимающие в кулаках до треска тонкую ткань, медленно разжимаются. Вдох-выдох. Жить можно. До заката. На негнущихся, ватных ногах Раф осторожно дошла до умывальника и ополоснула лицо. Стирая слезы; заглушая, пряча боль. Через полчаса в столовой, как и всегда, появится множество вкусных блюд, за которые Гас, несомненно, продал бы душу. Если бы ее было кому продавать, конечно же. Однако ее собственный желудок лишь болезненно сжимается от представлений еды, а к горлу подкатывает тошнотворный ком. Раф уже не помнит, когда в последний раз ела. Но это было и неважно — дарованное Сферами бессмертие едва ли позволит ей загнуться из-за такого пустяка, как голод. Как жаль. Все, что ей сейчас интересно — поиск информации. Это отвлекает, стирает неправильные мысли и дает силы вставать с постели. Правда потом, в конце еще одного дня, потраченного впустую, это ровно также и убивает. Она потратила уже почти две недели на то, чтобы найти хоть какое-то упоминание о смертной женщине по имени Анжели. У бессмертных ведь, по сути, должен вестись хоть какой-то учет своих подопечных? Записи, краткая сводка, хоть что-нибудь? Отца потеряла, не успев даже узнать. Но мать все еще может попытаться найти. Слышит ведь ее голос — такой неуверенный, тихий, — в своей голове. Словно та пытается связаться телепатически и позвать на помощь. Это стало навязчивой идеей. То, что забралось под кожу и зудит, выворачивает. Раф даже иногда думает, что давно сошла с ума. Но оправдывает себя, уверяя, что это — абсолютно нормально. Не каждый случайно узнает, что был рожден кем-то совсем другим. В другом мире, другими людьми. Не каждый осознает, что он — ошибка в системе, помилованный подкидыш, чьего отца поработили, а мать — похитили и замели за собой следы. Этот интерес — совершенно естественный, повторяет сама себе, направляясь в библиотеку. Два работника этого места, выглядящие как близнецы, уже давно смирились с ее ежедневным присутствием. Поначалу удивлялись конечно, но теперь даже не обращают внимание, занимаясь своими делами. Раф это радовало. Не хотелось никому ничего объяснять. Хватит с нее чужого осуждения или сочувствия. Сейчас ей нужна только правда — и тогда, наверное, придет долгожданный покой. Вооружившись очередной кипой книг и летописей о душах смертных, найденных самостоятельно в дальней, запретной для студентов секции, с азартом погрузилась в чтение. С ноющей болью в сердце и потными от волнения ладошками переворачивала каждую страницу, надеясь найти, наконец, хоть что-то. Так прошли следующие шесть часов. С небольшими перерывами, чтобы дать отдохнуть красным от усталости глазам. В какой-то момент, обессиленная, она даже случайно уснула — и это было благословлением. За получасовый, спокойный при дневном свете отдых, к ней не пришел ни один монстр. И хотелось остаться в этой неге подольше, дать себе больше времени на краткую передышку. Но беспокойство, ставшее уже привычным, заставило ее с недовольством открыть глаза. Кто-то за ней внимательно наблюдал. Наверное, пришел раздражающий своей моралью библиотекарь, чтобы прочитать лекцию о том, что это место — не ее спальня. Готовящаяся уже принести заученные, лживые извинения, Раф резко застыла, не веря тому, что видит. Потерла пальцами опухшие веки, стремясь прогнать вожделенное наваждение. Напротив нее, буквально в метре, находился Сульфус. Сидел вразвалочку, будто пытаясь нагнать на себя этой позой больше безразличия и беспечности. Но глаза выдавали истинные чувства — это всегда было брешью в его доспехах. В золотисто-карем омуте читались страх, обеспокоенность и нежность. — Что ты здесь делаешь? — спрашивает испуганно, смущаясь тем, в каком образе предстала перед соперником. Растрепанная, разбитая и — вероятно — опять с отпечатками чернил на щеке. Не в первый раз ведь засыпает, уткнувшись лицом в летописи. — Охраняю твой сон, по всей видимости, — лениво протягивает, расплываясь в едва заметной улыбке. — Тебе кто-нибудь говорил, что ты мило сопишь и дергаешь носом, когда спишь? Я насчитал с десяток раз. Если до этого было лишь легкое смущение, то сейчас — настоящий стыд. Раф почувствовала, как горят уши и жар приливает к щекам. Все это как-то слишком… неловко? Ведь они так и не поговорили после всего произошедшего. Не обсудили, что между ними. Разошлись по своим домам, давая друг другу вполне объяснимую передышку, чтобы разобраться в первую очередь в себе самих. — Мог бы меня разбудить, — недовольно проворчала, инстинктивно поправляя волосы. Намотала на палец локон, старательно избегая зрительного контакта. — Как ты здесь вообще оказался? Я думала, что демонов за рога не затащишь в школу летом. Тем более — в библиотеку. Сульфус усмехнулся, откидываясь на спинку своего кресла. — Прекрати нервничать, это ни к чему, — кивнул в сторону ее вредной привычки — портить свои волосы в моменты стресса. — А здесь я потому, что искал тебя. Ждал, на самом деле, тебя в лагере, но ты не явилась. Поэтому пришел сюда. За тобой, — последнее слово сказал жестче, выделяя интонацией. Раф недоверчиво свела брови к переносице. Ей все еще было слегка неловко от положения, в котором против воли оказалась. И пусть больше всего хотелось немедленно броситься к нему, обнять, почувствовать родное тепло, позволить себе излишнюю сентиментальность не могла. — Но как… Как ты нашел меня? Я ведь могла быть дома, что логично во время каникул. Только не говори, что установил за мной слежку. Он одарил ее привычным насмешливым взглядом, отчего сердце дрогнуло — слишком все уж это напомнило о первых порах, проведенных в стенах Золотой Школы бок о бок. Когда было все до невозможности просто, спокойно и понятно, а главной проблемой являлась его неспособность вести себя серьезно. — Ну что ты, я ведь не какой-то сумасшедший фанатик. Может быть, между нами просто душевная связь, и я чувствую тебя? — иронично парировал. Раф раздраженно хмыкнула. — Кто-то перечитал бульварные романы, которыми любит зачитываться мама Эндрю? — язвительно спросила, собирая раскиданные по столу в беспорядке фолианты. Не хотелось выглядеть неряшливой. Но его шутливость, как ни странно, помогла. Смущение и нервозность отошли на второй план, уступая место привычному духу соперничества. С ним — вопреки законам здравого смысла — всегда становилось как-то спокойнее. — Как же я скучал по твоим колкостям. Если так хочешь правду, то мне не составило труда узнать, где ты, — почти промурлыкал, искрясь самолюбованием. Слегка повел корпусом вперед, перекладывая вес тела на предплечья, дабы поймать ее взгляд и заговорщически продолжить: — Всего лишь пришлось пытать твоих подружек. Глаза Раф резко расширились, а изо рта вырвался испуганный вздох. Неожиданность фразы, как и глумливая интонация в вопросах столь деликатных, обескураживала и нервировала. Вновь возвращая в прошлое; к той версии себя, которую думала, что никогда больше не сыщет. Бойкой, игривой, бескомпромиссной. Гнев постепенно накапливался, скользя под кожей. Издеваться над девочками не позволит никогда. — Что? С минуту насладившись ее реакцией, Сульфус все-таки капитулировал, поднимая руки вверх. Казалось, что за его спиной материализовался белый флаг, сигнализирующий о проигрыше в этом раунде. — Спокойно. Я лишь выкрал новые розовые очки у Карамельки, и пообещал, что сломаю их, если она не скажет, где ты. Момент был удобный, потому что остальные члены вашей доблестной гвардии как раз куда-то ушли. Если тебе будет от этого легче, то знай, что Дольче сражалась до победного, почти три минуты сомневаясь. Хоть я и думал, что ее хватит на меньшее, — покачал головой, упиваясь сладостными воспоминаниями. — Но все-таки на твоем месте я бы определенно пересмотрел выбор своего окружения. — Это было бесчестно с твоей стороны. Я не одобряю такое, — сурово проворчала, стараясь отделаться от мысли, что это все-таки приятно. Приятно, когда тот, в кого ты влюблен, находит любые способы найти тебя и оказаться рядом. Неправильно, но приятно. Ее внимание вернулось к летописям, что теперь лежали аккуратными стопочками перед ними. Левый ряд, более маленький в длину, — то, что было изучено. Правый же — то, что необходимо прочитать в ближайшее время, пока тревожность опять не взяла вверх над разумом. Сульфус ее отвлекал. Поиски — дело приоритетной важности в ее нынешнем состоянии. Личное они решат потом, когда ей полегчает. А ей ведь определенно полегчает, когда загадка решится. По-другому просто быть не может. — Извини, мне нужно вернуться к своей работе, — сказала неуверенно, твердо впиваясь побелевшими от напряжения пальчиками в корешок книги. — Мы можем встретиться в другой раз? Он смерил ее долгим, изучающим взглядом. На секунду показалось, что мелькнуло раздражение. Но почему-то быстро сменилось беспокойством. — Что это? Раф замешкалась, облизывая пересохшие губы. Не знала, можно ли рассказать. Точнее — нужно ли? Опять впутывать его в свои проблемы, переживания? Зачем? Это ее бремя. Однажды ведь опрометчиво воспользовалась им и его слабостью, заключенной в невозможности видеть ее страдания и слезы. Искусно манипулировала, убеждая, что открыть дверь в комнату портретов — единственный шанс успокоить ее бренную душу и найти покой. Что, дескать, ничего от этого страшного не произойдет. Какой же глупой тогда была! Подвергла риску не только целую планету, но и их непрочные отношения; хрупкое доверие и понимание. Его гордость. И что теперь, опять вовлечет в новый кокон своих проблем, которые сама же надумала? Кто знает, к чему ее неумение усидеть на месте опять приведет! Нужно оградить всех близких и любимых от своих проблем как можно дальше, дабы если и рисковать, сражаться, то не нести на своих плечах отныне бремя их безопасности и благополучия. Но все же прогнать его сейчас, отпугнуть — значит поставить окончательную точку между ними. Еще один секрет он вряд ли стерпит, особенно учитывая, сколько преодолел для того, чтобы найти ее. Сульфус не единожды доказывал свою надежность, а это, по крайней мере, означало, что ему можно верить. Он не осудит. Не побежит сплетничать за спиной. Голова начинала болеть от противоречивых мыслей и чувств, что раздирали ее столь остервенело. Решение, такое тяжелое и жестокое в своем диссонансе, принять надо было прямо сейчас. До боли прикусив нижнюю губу, заставила себя собраться с духом. Будь что будет. Набрав в легкие побольше воздуха и, игнорируя доводы разума, на выдохе едва слышно протянула: — Это все, что мне удалось раздобыть про учет душ смертных. Когда они рождались, погибали. Кто были их хранителями и искусителями. Сульфус никак не прокомментировал ее долгое молчание и очевидную внутреннюю борьбу, делая свои собственные выводы. Задумчиво оглядел сначала ее, а потом — макулатуру, водруженную прямо перед носом. — Не знал, что это кто-то записывает и хранит. — Я тоже, — честно призналась, заламывая пальцы. — Но подумала, что это было бы логично. И начала искать эти книги. Собрала все, что есть. — Но зачем тебе это? — непонимающе спросил, склонив голову набок и выжидающе смотря на нее. Раф сделала очередной глубокий вздох, закрывая глаза. Приоткрывая дверь в ворот воспоминаний, которые причиняли боль. Рассказывать кому-то об этом было подобно сдиранию кожи заживо. — Я… я хочу узнать, кем именно была моя мать. Все, что мне известно от… — произнести имя новообретенного и в одно мгновение утерянного отца было труднее, чем казалось. Будто сорвали корочку с только зажившей раны. Опять начинало кровить. — …от Малаки — это то, как ее звали. Анжели. Она пропала в одно мгновение. По вине бессмертных. Я хочу знать всю правду. Сульфус застыл, переваривая полученную информацию. Не сказал ни слова, лишь смотрел на нее, и на его лице нельзя было прочесть никакую эмоцию. Она почувствовала резкий, опьяняющий укол паники, и медленно сглотнула образовавшийся ком в горле. Сейчас, вероятно, он покрутит пальцем у виска или высмеет ее. Посчитает чокнутой, повернутой. И это было бы ожидаемо, ведь найти Анжели невозможно. На Земле только сейчас живет больше восьми миллиардов смертных. А сколько было раньше? Сколько еще женщин носили это имя? Тем более, что все это — слова, которые накануне своей смерти произнес их враг. Податливый, покорный раб, столетиями служащий Рейне. Верить ему — абсурдно. Если он назовет ее идиоткой, Раф не воспротивится. Не возразит. Это будет заслуженно. — Хорошо, — все, что ответил Сульфус. И, как ни странно, не полетел к выходу, а лишь принял нормальную позу и пододвинул стул ближе. — Передай ту книгу из правого ряда. Словно загипнотизированная, ошарашенная, она, раскрыв рот от удивления, послушно выполнила просьбу. Все ожидая подвоха, внимательно наблюдала за ним. Но демон как будто не обращал на это внимание. С сосредоточенным, невозмутимым видом уставился на страницы и водил по ней пальцами, перебирая имена в списках. — Не хочешь помочь? — бесстрастно спросил вдруг, выводя ее из оцепенения. — Почему ты это делаешь? — растерянно пробормотала в ответ, совершенно запутавшись в том, что происходит. — Ты ведь ненавидишь читать. Ненавидишь библиотеки в принципе, — в голове возникли воспоминания о том, как он недавно причитал об ужасах этого места, уверяя, что тут «воняет старьем и праведным дерьмом». — Да, — задумчиво произнес, а после — посмотрел ей прямо в глаза. — Но я люблю тебя. И раз тебе это важно, я буду рядом. Раф почувствовала подступающие слезы, и на губах невольно растянулась глупая улыбка. Она все-таки в нем не ошиблась. Не ошиблась в них. — Спасибо, — едва слышно прошептала, раскрывая находившуюся все это время в ее руках книгу. Так прошли следующие пять часов. Они ни разу не останавливались, перебирая одну рукопись за другой. Лишь изредка, находя нужное имя, начинали обсуждать, искать соответствия. Словно последние безумцы пытались добраться до истины. Любой, кто бы увидел их сейчас, вне всяких сомнений поморщился бы в отвращении: ангел и демон, противоположные сущности в своем прямом значении, выглядели донельзя гармонично. Выслушивали друг друга, внимая с интересом к каждому слову; делились идеями, в шутку спорили и подтрунивали. Искренне веря, что вместе найдут ответ и во всем разберутся. Но все каждый как-то не сходилось. То были не те предположительные годы жизни, то неподходящее местоположение. Казалось, что кто-то как будто специально водил их за нос, тщательно подтерев за собой все следы. Об Анжели — нужной Анжели — нигде не было ни слова. Словно ее никогда не существовало, хотя доказательство этого — ее дочь — сидела прямо здесь. Живая, настоящая. Раф изнуренно зевнула, борясь с сонливостью и унынием. Перевела взгляд на невозмутимого, не теряющего прежний пыл соперника. Сульфус был неумолим: казалось, что все это стало делом его личной важности. То, что задело за живое и что не бросит на полпути, пока не добьется успеха. Спустя еще десять минут его терпение, кажется, подошло к концу. Накопившаяся усталость дала о себе знать, вкупе с осознанием собственного бессилия. Желваки на его лице заиграли, а руки сжались в кулаки. Знала ведь, что он терпеть не может чувствовать себя таким беспомощным. — Это все какая-то полная херня! Кто-то определенно стер любые упоминания о твоей матери. Мы перебрали тысячу женщин, которых так звали. И каждый раз что-то не сходилось. Неужели в девятнадцатом веке их было так много, что одну — ту, что родила будущего ангела, — просто забыли записать? Он буквально искрился злостью, что незатейливо распространялась по всей комнате. Наполняя собой каждый миллиметр. Забирая кислород. — Клянусь, что найду этих мудаков, и лично выбью из них признание! Сульфус возненавидел в одно мгновенье весь мир и себя за то, что ничем не мог помочь своей возлюбленной. Жажда найти правду, уберечь ее, даровать покой, разбивалась о скалы, словно корабль в непогоду. Собственная немощность душила, требуя высвобождения эмоций. И, не отказывая себе в этом, он резко ударил кулаком по столу. А после разом смахнул все книги на пол. Раф, инстинктивно отскочившая подальше, не мигая наблюдала за тем, как груда макулатуры распластывается у ее ног. Некоторые страницы оторвались, а обложки помялись. Одна из книг в неестественном положении валялась совсем рядом. Разбитая чернильница, которую они использовали вкупе с пером для заметок на черновике, расползалась грязной лужицей, пачкая собой страницы. Темно-синий цвет, смешиваясь с тускло-красным оттенком ковра, превращал все вокруг себя в единый бордовый. Мокро-бордовый. Малаки лежал на земле в искусственной, неестественной позе. Словно старая, выброшенная вещь. Не выдержавший удара Темной Сферы, заливал кровью окрестности. К горлу подступил тошнотворный ком. Раф кинула быстрый взгляд в сторону окна, замечая, что уже давно стемнело. Даже большинство свечей потухло. Как странно, что она только сейчас это поняла. Время монстров и призраков давно наступило. Перед глазами все замельтешило, покрываясь черной вуалью. Мерзкие призрачные щупальца начали выползать отовсюду, пробираясь к ней. Щекотя ступни, поглаживая лодыжки. Чьи-то костлявые пальцы сомкнулись вокруг ее шеи, перекрывая доступ к кислороду. Грудная клетка сжалась, отчаянно стараясь заставить легкие функционировать. Раф упала на колени, растирая горло, пытаясь сбросить с себя оковы. Рвано кашляла, хватая губами воздух, что не мог пройти дальше. Кровь. Чернила. Кровь. Чернила. Все вокруг было залито чем-то темным, и металлический запах витал в комнате, вызывая рвотные позывы. Больно. Больно. Больно. Как же ей, черт возьми, больно. И еще страшно. Большая комната стала неистово сужаться, засасывая в оболочку абсолютной тьмы. Она перестала слышать реальные звуки, чувствовать запахи и видеть перед собой кого-либо. Повсюду окружили лишь пероксы, доедающие трупы невинно убиенных. Слышались предсмертные крики и стоны, полные агонии. Вонь чужой крови впитывалась в кожу, даря невиданное доселе желание разодрать себя до костей. Раф задыхается, видя перед собой Рейну, что победоносно восседает на троне. Улыбается, отдавая приказ своим прислужникам загубить жизнь в глупом ангеле. Хватка на шее становится все сильнее. — Эй, что с тобой? — чей-то голос, такой родной, нежный, встревоженный, набатом отдается в голове. — Раф, что происходит? Кто-то опускается перед ней на колени, протягивает руку, чтобы прикоснуться к щеке. Но тут же отдергивает, словно боится сделать хуже. Смотрит с ужасом и непониманием. Она не знает, кто это может быть. Ведь все давно мертвы. Тела ее близких валяются совсем неподалеку. И все это только по ее же вине. — Твою мать. Василиск, запускай превращение! Короткая вспышка света — и кто-то тянет ее к себе. Закрывая в коконе своих объятий от всего мира. Сжимает сильно, блокируя бледные девичьи пальцы, что тянутся к изувеченному горлу. Прижимает к себе до хруста костей, гладит по волосам. Целует в макушку. От него приятно пахнет: Раф, кажется, где-то уже сталкивалась с этим запахом. Таким родным, теплым, приятным. Сульфус — понимает она, и прекращает попытки освободиться. Не верит, что он здесь, живой и здоровый. Любящий ее. Застывает, ощущая лишь, как слезы катятся по щекам. И слышит нежный шепот, что как мантру он повторяет: — Дыши, Раф, дыши. Смотри на меня — я тут, я рядом, я с тобой. Дыши, не прекращай дышать. Она поднимает на него затуманенный взгляд, безумно желая поверить в эти слова. Но страх и ужас мурашками проносятся по позвоночнику. Впиваются в кожу, вспарывают плоть, вырывают внутренности. — Давай, ты можешь. Здесь больше никого нет, только мы. Тебе никто не навредит, я не позволю. Все смешивается в единый гул. Картинки перед глазами сменяются. Рейна уже совсем близко, на расстоянии нескольких метров. Держит в руках голову Малаки и заливисто смеется. — Посчитай до пяти, а после этого — дыши. Пожалуйста, Раф. Его голос такой обеспокоенный, испуганный, дрожащий. Таким она его слышала только один раз — когда Сульфус думал, что навредил ей. В тот самый день, когда Рейна добилась своего и освободилась. Когда два влюбленных по уши существа разной расы пересекли черту дозволенного, даря друг другу первый поцелуй. Воспоминания закружились в памяти, даруя силы, чтобы бороться. Кошмары подсознания начали медленно расплываться, уступая место чему-то более приятному. Тому, что заставляет ее сердце сжиматься в болезненном сладострастии, а не первородном ужасе. Раф, как послушная ученица, мысленно просчитала до пяти. А после — сделала долгожданный вздох. Полноценный, не болезненный. Спасительный. Она крепко зажмурилась, а потом также резко открыла глаза. Комната снова стала просто читательским залом, а не местом бойни. Разлитые чернила — пятном, а не въевшейся кровью. Ее больше никто не душил. Лишь прижимал к себе, даруя покой, любовь и умиротворение. — Спасибо, что спас меня, — всхлипнула, морщась от боли в горле, — снова. Сульфус развернул ее к себе, с нежностью прикасаясь в щекам. Всматривался долго, словно ища признаки какой-то хвори или ранений. — Как давно это происходит? Почему ты никому не сказала? Что тебя так испугало? — сотни вопросов лились потоком. Раф улыбнулась, пораженная его заботой. Его страхом, рьяной защитой. Он — словно раненный зверь, до последнего защищающий то, что дорого. Такой сильный и одновременно слабый перед ее болью. — Не знаю. Наверное, через несколько дней после начала каникул. Когда я осталась одна. Когда прошел шок, и я начала вспоминать все, что с нами произошло. На его лице отразилось непонимание, поэтому, громко втянув воздух, она все же продолжила: — Я вижу Рейну, мертвого Малаки и еще сотни смертных, которые пострадали по моей вине. Я чувствую ее присутствие и все жду, что она появится в любую секунду, чтобы отомстить. Сульфус нахмурился и вновь яростно прижал к своей груди. Всего за мгновение страх в его глазах испарился, уступая злости и хладнокровию. — Она больше тебе не навредит. Я не позволю. И перестань думать, что ты в этом виновата. Рейна манипулировала нами, твоими страхами и чувствами, — прошипел с нотками негодованиями, жалея о том, что собственноручно не придушил нейтрала после ареста. — Но это я заставила открыть тебя комнату портретов. Я тоже манипулировала тобой. — Нет, мной невозможно манипулировать, мой ангел, — мягко произнес, заботливо заправляя золотую прядь за ухо. — Я сделал это по собственной воле, потому что хотел помочь. Это был мой выбор. Перестань делать из себя главное зло. Отпусти всё это. Раф мотнула головой, всхлипывая. Слезы вновь покатились по щекам, на этот раз от отвращения к себе и чувства вины. — Я заберу себе все твои грехи. Только не истязай себя, — осторожно провел костяшками пальцев по лицу, стирая влагу, а после впервые произнес слово, которое от него никто прежде не слышал: — пожалуйста. Из ее рта вырвался короткий смешок, а на губах — расплылась счастливая улыбка. Слышать подобное от того, кого любишь — наивысшая награда во всех мирах. Через пару мгновений ей стало чрезвычайно неловко от своего поведения. От того, в каком состоянии оказался перед ним: сумасшедшая, сломленная, разбитая. Не такой девушкой он однажды заинтересовался. Что, если теперь передумает, разочаруется и оттолкнет? Стыд окатил волной жара, расплываясь по телу дрожью и заставляя краснеть. Нужно было срочно реабилитироваться в его глазах. Хотя бы попытаться вести себя как прежде. — Постараюсь, — смущенно пробормотала, а потом, задумавшись, добавила: — как же мне все-таки с тобой повезло. Сульфус фыркнул и ехидно ухмыльнулся, помогая ей встать. — Ну конечно. Ты меня видела? За мной весь Серный город бегает. Раф закатила глаза, старательно не реагируя на провокации. Ведь любила в нем все — начиная от неконтролируемой временами ярости и заканчивая неуместными шутками. Это странно, но в то же время так естественно. Будто им изначально было суждено найти и разглядеть друг в друге не только врагов, но и кого-то большего. Величайшая шутка мироздания. И все же быстрый взгляд на разрушенную мебель вернул к тому, что происходило еще три минуты назад. Удивительно, что библиотекари не сбежались на такой шум. Покачала головой, поднимая с пола бумаги, которые совсем недавно носили гордый титул «Общей многовековой летописи». Их авторы сейчас, вероятно, поседели бы от ужаса. Боковым зрением словила на себе очередной изучающий и обеспокоенный взгляд, вдруг задаваясь логичным вопросом: — Неужели все то, что мы пережили, никак на тебе не отразилось? — Нет, — честно ответил, пожав плечами. — Я видел вещи и пострашнее в родном городе. В этом был смысл. Место, которое демоны называют домом, было действительно опасным, если верить слухам. Тренирующим характер, закаливающим с раннего детства. Выживали сильнейшие. Те, кто достоин того, чтобы стать искусителем. Те, кто готов идти на разные отвратительные вещи ради получения душ смертных в свою личную копилку. Действительно не позавидуешь тому хаосу и жестокости, с которыми они сталкивались ежедневно. Но в Энджи-Тауне все было иначе. Ангелам не приходилось наблюдать за кровожадностью и свирепостью. Терпеть боль и обман. Сознание пронзила страшная мысль. — Девочки… — запнулась, коря себя за то, что не подумала об этом раньше. — Им, должно быть, также тяжело. Поэтому они решили отвлечься и поехать в лагерь. Ты ведь видел их. Как они?.. Сульфус непонимающе насупился, приподняв одну бровь. — Нет. Мне плевать на них. Мой приоритет — ты. В прежние времена ее бы, вероятно, слегка покоробили эти слова. Ведь дружба всегда была на первом месте. Но теперь все изменилось. Он был эгоистичен, страстен в своей любви, доказывая это в не совсем стандартной манере: опекая и заботясь без особого проявления гуманизма по отношению к окружающим. Охраняя яростно, словно дракон — золото. Ему было абсолютно плевать на всех. Мог бы сгореть целый мир, а он бы даже и не ахнул от удивления. И Раф совершенно точно не должно было это нравиться. Это ведь так неправильно. Но ей нравилось. Нравилось чувствовать себя защищенной, желанной. Нравилось думать, что ее не бросят, не обманут, не предадут. Нравилось знать, что он всегда будет на ее стороне, чтобы ни произошло. Они дали друг другу время, чтобы все обдумать. Взяли паузу, чтобы обсудить все после, на втором году обучения. Но теперь это было не нужно и не важно. Все стало понятно без слов. Их словно связывала невидимая судьбоносная нить, которую не разорвать, не уничтожить, не прожечь. Они тянулись, будто магниты, с самой первой встречи. Даже сейчас — бросив все дела — Сульфус нашел ее и остался, чувствуя, как сильно нужен. — Как ты понял, как помочь мне? Откуда знал, что надо делать? Он скрестил руки на груди, спиной прислоняясь к одному из множества книжных шкафов. Держал минимальную дистанцию, словно боясь отходить дальше. — Я не знал. Действовал по наитию. Молился, чтобы помогло, — проговорил бесстрастно и не задумываясь, словно отвечал на банальные вопросы профессору. — Иначе я бы просто схватил тебя и полетел выламывать врата вашего города, вероломно вторгаясь. И, вероятно, начиная этим новую тысячелетнюю войну. Раф качнула головой, не в силах сдержать глупую улыбку. Едва сдержала идиотский порыв броситься к нему в объятья, вовремя вспомнив о приличиях. Потому опустила глаза и вновь осмотрела залитый чернилами пол, непроизвольно вздрогнув. Кровь. Она все еще видела кровь. Даже металлический привкус во рту никуда не делся. Сульфус проследил за ее взглядом и взял за руку, переключая внимание на себя. Выглядел виноватым; так, словно являлся причиной всех страхов, хотя это было абсолютно не так. Во всем виновата только она сама и треклятая Рейна. — Пойдем, подышим свежим воздухом, — потянул за собой, кивая в сторону выхода. Раф сконфуженно застыла, качая головой. Уходить, оставляя после себя такой беспорядок — кощунство. У бедного Анг-Ли сейчас, вероятно, разбилось бы сердце, смотря на оторванные странички и помятые корешки. Прожившая всю жизнь среди порядка и уважения ко всему, даже несущественному, никак не могла позволить себе просто сбежать. Хотя и не представляла, как заставить себя остаться здесь. Читательский зал душил, давил на нервы и изводил физически. Страшные флешбэки все еще стояли перед глазами. — Нужно сначала убраться, — выдавила через силу. — Я, конечно, готов ради тебя на многое, но это явно выше моих возможностей, — саркастично хмыкнул, выражая недовольство всем видом. — Для этого здесь есть работники. Если тебя это успокоит, то они давно привыкли к такому бардаку после демонов. Даже подавали петицию Темптель, чтобы запретить нам сюда приходить. Как будто мы делаем это по собственному желанию. Переминаясь с ноги на ногу, она не могла принять решение. Смотрела недоверчиво, разрываясь между тем, что было бы правильно и тем, что лучше. Сульфус, кажется, тоже это понял. Таинственно улыбнулся, при этом нагло прищуриваясь. — А если не согласишься, то я закину тебя на плечо и выведу сам. Это зрелище, уж поверь мне, однозначно сведет библиотекарей с ума. Раф фыркнула. Спорить дальше было бессмысленно: слишком хорошо знала его и понимала, что это не блеф. Где-то в глубине души была даже благодарна за эту непоколебимость, ведь сама бы не решилась никогда сбежать так просто. А с ним — все иначе. Он ежедневно переворачивал ее идеальный мир вверх тормашками, придавая столь желанную капельку адреналина. Тошнотворные правила и запреты сгорали, позволяя делать то, что хочется, а не то, что ждут остальные. Это интриговало, пугало и вызывало странную зависимость. Сульфус приносил в ее жизнь краски, эмоции, драйв. Учил хотя бы иногда думать о собственном комфорте и забывать о мнении окружающих. Она ведь всегда подсознательно нуждалась в чем-то подобном. Наверное, в этом виновна ее человеческая сущность, склонная к порокам и эгоизму, которую приходилось стыдливо прятать и ломать. Выжигать на корню под пристальным взором старших ангелов. Ему было плевать на чужие косые взгляды и перешептывания за спиной. Ему была важна она сама. Мой приоритет — ты. Стараясь не выдавать своих истинных эмоций, послушно последовала к выходу. Темные, пустые коридоры школы пугали, но впервые за долгие дни не доводили до исступления. Призраки и чудовища рассеивались, исчезая, пока он крепко держал ее за руку. Демон, рядом с которым становилось не страшно, а спокойно — полный сюрреализм. Но это именно так. Смертные грешники сейчас бы, наверное, истерично посмеялись, обнимая свои иконы и лбами прижимаясь к полам церкви. Порог Золотой Школы встретил их порывистым теплым летним ветерком. Раф вдохнула полной грудью, осознавая, что смрад, затхлость и запах крови больше не душат. Полная луна романтично освещала ночной город, преображая его во что-то магически красивое. Жизнь. Здесь ощущалась жизнь. Она не прекратилась. Не остановилась. Все было по-прежнему. Как днем. Как три месяца назад. Все остальное — всего лишь игры ее подсознания и воображения. — Лучше? — послышался взволнованный голос за спиной. Раф быстро кивнула, садясь на ступеньки. На языке крутилось сотни слов благодарности за то, что он оказался рядом. Взял за руку и провел по темным закоулкам, навстречу к прекрасному, полному красок городу. Сама бы никогда не решилась — слишком уж боялась увидеть горы трупов. Как во сне. — Почему ты никому не сказала? — спросил следом, облокачиваясь о перила. — Почему не сказала мне? В ответ она лишь пожала плечами, нервно заламывая пальцы. — Мне казалось, что никто не поймет. Посчитают это глупостями. Тем более, что это, вероятно, — мое наказание за ошибки. Я думала, что должна пройти его самостоятельно, — безжизненным голосом пробормотала, чувствуя странное внутри опустошение. — И мы… мы договорились, что поговорим обо всём осенью. Дадим друг другу время подумать и решить, что между нами. Не хотелось выглядеть навязчивой и быть в тягость. Сульфус нахмурился, выглядя одновременно озадаченным и недовольным. — Чертова брехня. Ты никогда не будешь мне в тягость. Ты сказала, что нам нужно время, и я согласился с этим, чтобы не быть эгоистом, — твердо произнес, сжимая руку в кулак. — Мне это было не нужно. Я все для себя решил. Мигом пересек разделяющее их расстояние и присел перед ней на корточки, поднимая лицо за подбородок. — Я должен был догадаться, что с тобой не все в порядке. Должен был прийти раньше, чтобы ты не изводила себя в одиночку. Я идиот, понадеявшийся на вашу ангельскую братию, которая не бросит в трудный момент. Прости. Раф облизала пересохшие губы, подтягивая колени к груди. — Не вини себя или девочек. Молчать было моим решением. Я хотела, чтобы все отдохнули без меня и моих проблем. Потому что… — сделала небольшую паузу, подбирая слова. — Потому что я думаю, что второй год тоже будет тяжелым. Для всех. Не знаю, как это объяснить, но мое шестое чувство буквально кричит об этом. — Что ты имеешь в виду? — Помнишь наш последний разговор? Что я сказала об Анжели? Сульфус кивнул, садясь рядом на ступени и не сводя изучающего взгляда. — Я думаю, что она жива. Я иногда слышу ее голос в своей голове, поэтому и ищу информацию. Мне кажется, что это поможет понять и подготовиться к новым угрозам, — тяжелый вздох. — Знаю, что выгляжу, как сумасшедшая. Сама порой в это верю, потому что даже не знаю, как она выглядит, и может ли вообще смертная женщина прожить столько лет и общаться со мной телепатически. Это выглядит как бред, да? Уголки его губ дернулись в едва заметной, снисходительной ухмылке. — Назвал бы это бредом, если бы не знал историю о том, как человеческую девочку удочеряют высшие силы после того, как оказываются виновны в исчезновении ее родителей. Раф опустила голову на колени, чувствуя подступающие к глазам слезы. — Поэтому мне так страшно. Вдруг те, кто похитили Анжели, все еще живы и не наказаны? Вдруг они мучают ее? — Тогда мы найдем ее и защитим, — непреклонно, жестко проговорил. — Я защищу вас обеих. Она посмотрела на него благодарно, с надеждой. Знала ведь, уверена была абсолютно, что не обманет. Сделает все, как сказал. Однако, другая часть ее понимала: если будет выбор, Сульфус выберет ее. Не посмотрит на данные ранее обещания, перечеркнет все мигом. Посетует на свой эгоизм, извинится позже, но перед тем изберет неправильный путь. Это нужно было изменить. — Пообещай мне, — дрожащим от волнения голосом прошептала. — Что если Анжели найдется, то ты поможешь ей. Несмотря ни на что. Ты сказал, что я — твой приоритет, но им должна будет стать она. Пожалуйста, Сульфус. Я потеряла отца, но могу обрести хотя бы мать, потому что чувствую, что она все еще жива. Поэтому пообещай. Мне нужно это знать. Он замолчал, хмуро вглядываясь в линию горизонта. Нервно разминал кулаки, ведя внутреннюю борьбу. Ей начинало казаться, что сойдет с ума, если не услышит желанные слова как можно скорее. И, даруя облегчение, он все же сухо произнес: — Клянусь. Я сделаю все, чтобы ты была счастлива, Раф. Благодарно улыбнувшись, коснулась его ладони. Прошептала тихое «спасибо» и, наконец, с облегчением выдохнула. — Но тогда и ты пообещай мне, — стальным голосом продолжил. — Пообещай, что справишься со всем. Выдержишь все, чтобы нам не подкинула сука-судьба. Чувство юмора у нее, как мы уже выяснили, паршивое. И если передо мной однажды станет выбор, я хочу знать, что ты сможешь позаботиться о себе. Это мое условие. — Я… — открыла и закрыла рот, ощущая, что воздух как будто разом выбили из легких. Множество слов вертелось на языке, и произнести их было сложно. Солгать или сказать правду? — Я обещаю. Закончив предложение, Раф отвернулась, не в силах смотреть ему в глаза. Потому что знала, что лжет. Эгоистично, жалко, неправдоподобно. Сульфус этого не заслуживал, но она правда не уверена, что не сломается. Не разлетится на множество осколков, если получит еще один удар от вселенной. Но спасти когда-нибудь Анжели — ее приоритет. У каждого он свой. И у нее тоже есть. — Хорошо, — приглушенно произнес, поднимаясь на ноги и протягивая руку. — Тогда убедимся в этом. Хлопая глазами, непонимающе застыла. — Что? — Я хочу знать, что мне не о чем беспокоиться. И мы решим этот вопрос сегодня. Все началось с особняка Рейны? Значит, там же и закончится. — Но зачем нам идти туда? — протестующие воскликнула, совсем запутавшись. Возвращаться в то место казалось смерти подобно. Воспоминания еще не померкли. — Твое подсознание играет против тебя. Все началось в момент, когда ты проникла в тот дом. Когда бросила этой стерве вызов после кражи портретов. Когда она убила там Малаки и смертных, чтобы наказать тебя. Если ты вернешься и увидишь, что Рейны больше нет, это может помочь, — говорил беспристрастно; так, словно перечислял голые факты. И в этом, как ни странно, был смысл. Оспорить его аргументы не могла. — Однажды целитель Эндрю сказал, что надо… — задумался, вспоминая непонятные слова, — «закрыть гештальт»? Мальчику помогло. Быть может, поможет и тебе? Пошли. Раф жалобно захныкала, пытаясь придумать отговорку. Но Сульфус, принявший обратно облик бессмертного, смотрел непоколебимо. С тяжелым вздохом поднялась, осознавая, что должна это сделать. Хотя бы в благодарность ему. Хотя бы за то, что так нагло солгала, когда говорила, что все переживет. — Хорошо, — неуверенно прошептала, чувствуя, как потеют ладони. С каждым мгновением, что они приближались к злополучному дому, она все больше нервничала. Живот сводило от страха, а к горлу подкатывал ком. Хотелось закрыть уши, выцарапать глаза, задержать дыхание — что угодно, лишь бы не ощущать незримое присутствие нейтрала. Как жаль, что лететь пришлось недолго. Особняк Малаки выглядел также, каким она его запомнила. Пропитанный скорбью, одиночеством и болью. Все это буквально витало в воздухе; просочилось в стены, впечаталось в несущую конструкцию. Даже земля здесь была словно проклятой — ничего не росло. Ни единого цветочка или пресловутого сорняка. Кругом была только смерть и отчаяние. Раф боялась, что увидит сгнивший труп отца прямо на том месте, где когда-то его бросила. Но ничего не было. Архангелы, вероятно, все подчистили за собой, дабы не вызывать вопросы у людей. Пересилив себя, коснулась дверной ручки. На негнущихся ногах зашла внутрь, рассматривая обстановку. Внутри ничего не изменилось. Все на своих местах. Повернешь направо — и окажешься в зале, где Рейна хранила украденные портреты. Налево и вниз по лестнице — лаборатория. Она слишком хорошо запомнила расположение комнат. Инстинктивно, наверное. Когда думала, что это поможет спасти потом собственную жизнь. Не так должна была изучать отчий дом, в котором сделала первый вздох. Но судьба — та еще сука, как верно было подмечено совсем недавно. И разрешения спрашивать не собиралась, перетасовывая события так, как хотела сама. Сульфус мягко улыбнулся, пытаясь поддержать и успокоить. Пусть и не касался, не держал за руку или за плечи, боясь за последствия, она все равно ощущала его прикосновения. Неосязаемо, незримо, нутром чувствовала, что рядом. Визуализировала его ладонь в своей и успокаивалась. Иначе давно бы забилась в одном из углов, сотрясаясь в новой истерике. — Мы зайдем в каждую комнату, хорошо? Чтобы ты во всем убедилась. Раф нерешительно кивнула, кусая губы в кровь. Взгляд лихорадочно метался по сторонам в поисках чего-то подозрительного. Ведь мозг помнил: чудовища совсем рядом. В каждом закоулке притаились. — Кроме лаборатории. Там есть запасной выход, где… — голос сорвался на писк, когда перед глазами вновь замельтешил труп Малаки. — Я не пойду туда ночью. — Хорошо, — спокойно отозвался, неустанно идя за ней на расстоянии вытянутой руки. Его присутствие, голос, запах — все это придавало сил. Отгоняло страх. Рядом с ним по телу разливалось приятное тепло. Чувство защищенности, спокойствия, неуязвимости. Объяснить это словами невозможно. Но Раф знала, что пока он рядом — никто не нападет. Не обидит. Не ударит в спину. Она дошла до конца коридора, останавливаясь. По правую сторону на стене висело нечто, наспех занавешенное плотной тканью. Не до конца осознавая, что делает, коснулась рукой, потянув материю на себя. На несколько секунд загородив обзор столбом пыли, последняя преграда лужицей растеклась у ее ног. Проморгавшись, Раф испуганно всхлипнула. Перед ней был портрет, написанный, вероятно, еще в девятнадцатом веке. На котором изображен Малаки, обнимающий за плечи красивую, статную женщину. С длинными, вьющимися, переливающимися золотым отблеском волосами и красной прядью на челке. В традиционной одежде того времени. Если не считать возраст — полная копия той, кто сейчас жадно разглядывала картину. Раф отшатнулась, закрывая рот ладонью. Жгучие слезы покатились по щекам. Анжели. Столько времени мечтать о встречи, думать, искать информацию и так нелепо наткнуться — больно. Сродни обжигающему клинку, что мучительно входит в плоть. Или вырыванию крыльев наживую. Она чувствует невообразимую тоску, смотря на свою мать. На ту, от которой унаследовала все: от небесного цвета глаз, обрамленных густыми ресницами, до вздернутого носика. Эта женщина, если верить воспоминаниям Малаки, что говорил о ней с неподдельным теплом в голосе, была ласковой. Нежной, доброй, ранимой. Она могла бы подарить ей, единственной дочери, всю свою искреннюю материнскую любовь. Ту, что по воле судьбы пришлось давать совершенно другой женщине. И пусть приемная семья была хорошей, Раф не может отделаться от чувства, что потеряла невообразимо много. Ей бы очень хотелось встретиться когда-нибудь вживую с этим загадочным призраком на портрете, чей мягкий взор даже сквозь холст излучал радушие. Возможно, кто-нибудь счел бы это предательством по отношению к ангелу, что взрастила ее, но Раф не может сейчас об этом думать. Не имеет сил пристыдиться и отдернуть себя. Интерес к биологическим родителям — совершенно нормальное явление. Как и невозможные мечты о том, как бы все могло сложиться Не в силах оторвать взгляд, она почувствовала нечто странное: необъяснимую связь с этой женщиной. Словно та могла шевелиться. Прямо сейчас протягивая руки к потерянной однажды дочери. Ее глаза, в отличие от Малаки, были какими-то живыми. Не бездушными и стеклянными. Чужой голос в голове вновь позвал по имени, и Раф поняла, что не сумасшедшая. Анжели жива. Она чувствует. Так рьяно, твердо, будто мама стоит прямо перед ней. Одна эта мысль; надежда, поселившаяся где-то глубоко внутри, придала силы. Вдохнула надежду. Раф больше не сирота. — Ты был прав, — тихо прошептала, стирая дорожки соленой влаги с лица. — Мне это было нужно. Сульфус кивнул, рассматривая ее обеспокоенно. Словно готовясь в любую минуту броситься на помощь и остановить очередную истерику. Но необходимости в этом не было. Слезы впервые душили не из-за страха и скорби, а от радости. Вымученно улыбнувшись, заставила себя оторваться от картины и полетела дальше. Заглядывая во все помещения поочередно и любовно проводя рукой по каждой вещи, что раньше казались отвратительными, она наконец-то ощущала нечто иное. Трепет. На этом ковре перед камином в гостиной она могла сделать первые шаги. За тем обеденным столом они бы ужинали каждый вечер, делясь новостями. А по длинным коридорам убегала бы от родителей, путаясь в подоле юбок и истошно смеясь. Ее маленькая, беззаботная, обласканная отчей любовью версия призраком кружила где-то рядом, показывая все то, чего она на самом деле была лишена. Раф мотнула головой, возвращаясь в реальность. Слишком много несбыточных фантазий. Такой жизни у нее никогда не будет. Им не дали даже шанса быть счастливой семьей. Поднявшись по ступенькам на второй этаж, бесцельно бродила по бесчисленному количеству гостевых комнат и кабинетов. Старательно избегая первую по правой стороне спальню. Хозяйскую. Ту, что принадлежала родителям и была так вероломно, издевательски присвоена Рейной. Одна из дверей привлекла внимание неосознанно. Просто сильно выбивалась из общего интерьера. Была светлой, с рисунками облаков и божьих коровок. В животе скрутился болезненный узел. Как иронично. Она инстинктивно перевела взгляд на Сульфуса, который молчаливо и терпеливо все это время шел по пятам. Он, кажется, тоже все понял. Вздохнул и кивнул, подзывая к действиям. Раф, стараясь унять дрожь, медленно вошла. Комната действительно была детской, как и подумалось. Множество игрушек разбросано по полу в хаотичном бардаке. Мебель перевернута, словно в порыве неистового гнева. И только одинокая маленькая кроватка стояла нетронутой. Прямо в центре. Она подошла ближе, передвигаясь на ватных ногах. Пыталась дышать размеренно, не поддаваясь чувствам. Колыбель была красивой; выполненной искусными руками нескольких мастеров и богато украшенной. Неужели она когда-то была такой маленькой? Не думала, что это способно вывести из душевного равновесия, но ошиблась. Руки предательски затряслись, стоило только взять белое мягкое одеяльце, в углу которого было вышито ее имя. Мамы ведь часто так делают? Изо рта вырвался истошный вопль, и Раф упала на колени, прижимая к груди ткань. Все это время тихо за всем наблюдавший Сульфус выругался и тут же оказался рядом. Быстро принял земной облик и прижал ее к себе, как всего несколько часов назад. Только в этот раз защищая не от чудищ, а от горечи и чувства утраты. Любовно, нежно гладил по волосам и шептал слова утешения. Она пролила столько слез от ненависти к себе и стыда по невинным жертвам. Теперь имела полное право оплакать собственную судьбу и несправедливость, которая выпала на долю их семьи. Когда спустя какое-то время истерика прекратилась, Раф все еще находилась в его объятьях. Крепко сжимала в руке его футболку и наслаждалась простой близостью. Смотрела ничего не выражающим взглядом на кроватку и молчала. Чувствуя внутри лишь бесконечное опустошение. — Знаешь, я всегда мечтала стать матерью. Но теперь не знаю, как можно принести в этот жестокий мир ребенка и не бояться? Вдруг со мной что-то случится, как случилось с моими родителями? Вдруг моего ребенка кто-то захочет обидеть? — безжизненным голосом протянула, сама не понимая, почему решилась сказать это вслух. Сульфус вздохнул, оставляя на макушке невесомый поцелуй. — Если у нас будет ребенок, я никогда не позволю, чтобы с вами что-то случилось. Все будет хорошо. Раф ахнула, поднимая глаза и встречаясь взглядом с его золотисто-карими. В них читалась нежность вперемешку с яростью и твердостью. Так, будто он все решил. Хотя оба понимали — несбыточное, сколько ни мечтай. Ангел и демон никогда не смогут быть вместе. Не смогут стать семьей и завести ребенка. Это противоестественно, кощунственно, невозможно. Но он сказал это так решительно, непоколебимо, что она поверила беспрекословно. Ни на секунду не сомневаясь. Словно все решил и потому найдет возможность преодолеть эти трудности. Любой ценой. Быть может, легендарный, таинственный Путь Превращений — это вовсе не выдумка? Он улыбнулся, поднимаясь. Помог ей встать и указал в сторону коридора. — Мы осмотрели весь дом. Осталась лаборатория, в которую мы спустимся при свете дня. И главная спальня. Раф протестующе покачала головой. — Нет. Только не туда. Это место Рейны. Она жила там. Он неодобрительно цокнул, сжимая ее руку. — Это спальня, принадлежащая хозяевам. Рейна присвоила себе то, что твое по праву. Ты — наследница и полноправная владелица, а не она. Пока ты будешь бояться зайти туда, эта сука все еще будет жить в твоей голове. Пугать и заставлять думать, что ситуацией управляет она, а не ты. Это не так. Видя, что сказанное никак не влияет, Сульфус хмыкнул. В терпеливом, ласковом жесте положил ладони на ее щеки и заставил смотреть на себя. — Ты победила ее на поле боя, но продолжаешь бороться в своей голове. Остановись. Прекрати истязать себя и освободись. Выиграй в последний раз. Ради себя и меня. Несколько раз вздохнув и выдохнув, она закрыла глаза, собираясь с мыслями. Он, как и всегда, был прав. Спорить не имело никакого смысла. Нужно было лишь принять простую истину. Все это — только в ее голове. — Хорошо, — неуверенно прошептала, крепко цепляясь за него. Войти в спальню оказалось еще сложнее, чем думалось. Колени тряслись, а тело покрывалось липким потом. Дыхание сбивалось все больше с каждым шагом, и Раф поняла, что не может. Не может открыть чертову дверь. Одного только взгляда на богато обшитую и разрисованную деревянную преграду было достаточно, чтобы вновь ее дестабилизировать. Перечеркнуть разом всю решительность и усилия, проделанные над собой. Это пришлось сделать Сульфусу. И настойчиво, но при этом бережно потянуть за собой. Она думала, буквально ждала, что, открыв глаза, увидит вальяжно растянувшуюся на софе Рейну, которая в руках до сих пор перебирает ключи от зала с украденными портретами. Услышит ее гадкий смех и получит удар Темной Сферы. Но было пусто. Ни на кровати, ни на диване, ни у туалетного столика — нигде не было нейтрала. Даже в самых темных, неосвещенных уличным светом углах, ни единого признака ее присутствия. Раф недоверчиво, скрупулезно обошла всю спальню. Навязчиво, до смешного заглядывая во все плоскости — так, словно гордая Рейна позволила бы себе трусливо прятаться в шкафу. Глупости, но ей это было нужно. — Вот видишь, здесь только мы. Эта сука не вернется, — успокаивающе прошептал Сульфус, с практически святой терпеливостью наблюдая за ее метаниями. Судорожно всхлипнула, резко кивая. После чего растерянно подошла к кровати и медленно села. Мозг не успевал обработать информацию и принять такой простой факт. Подсознание то и дело пыталось подкинуть страшные картинки, но Раф запретила себе это делать. Они в безопасности. Это правда. Пора запомнить. Перестать быть размазней и взять себя в руки. Маленькая, испуганная девочка; поломанная игрушка — это все не про нее. Она — настоящая она — всегда была бойцом. Умело боролась, выживала, спасала души смертных. Так что же произошло? Почему Рейна смогла внушить иное? Нет, даже не сама Рейна — ее призраки. Как глупо. Раф поморщилась от собственных мыслей и поняла, что так больше продолжаться не может. Никто не в силах ей помочь, пока она сама не захочет. Тонуть в своих кошмарах или пытаться всплыть — личный выбор каждого. Надо только решиться. — Твой взгляд поменялся, — с нотками удовольствия в голосе протянул Сульфус, склонившись над ней и заглядывая в глаза. — Наконец-то я узнаю своего ангела. Неужели шоковая терапия пошла на пользу? — Да, — ответила уклончиво, пытаясь не обращать внимание на то, как бешено забилось в груди сердце. — Ты настоящий психотерапевт. В следующий раз сэкономим деньги маме Эндрю и просто пошлем тебя. — Только не это, — фыркнул, закатив глаза. Улыбнувшись, не могла заставить себя отвести взгляд и перестать его разглядывать. Он был не просто красив — скорее идеален. Внешне и внутри. И чувство благодарности за прошедшие сутки зашкаливало, не позволяя подобрать нужные слова. Не просто помог и был рядом. Спас. Раф не удержалась и притянула его к себе за шею, осторожно прикасаясь к губам. Словно пробуя, проверяя, пытаясь вспомнить каково это, она нежно целовала, позволяя себе в полной мере насладиться этим моментом. Вкладывая в каждое движение всю любовь и благодарность. Их первый опыт был нечем иным, чем заблаговременно спланированная провокация Рейны. Пусть тогда, на турнире, они действительно потянулись друг к другу из-за чувств искренних; желания стать ближе и от страха потерять, это все равно было чем-то, что давно подстроили и ожидали. И ей чертовски надоело искать в каждом воспоминании отголоски своего врага. Необходимо было создать новые. Те, которые сама захочет. Сульфус на мгновение застыл, не ожидая подобного. Но через секунду опомнился, прижимая к себе ближе, практически до боли в ребрах. Укладывая ее бережно, словно хрупкую драгоценность, на шелковые простыни и нависая сверху. Закрывая от всего мира собой, не позволяя оглядываться по сторонам и думать о чем-то ненужном. Как и всегда без лишних слов понимая, что ей сейчас нужно. Его язык по-хозяйски проник в ее рот, углубляя поцелуй, а руки бесстыдно принялись изучать податливое девичье тело. Обвивали тонкий стан, гладили округлые бедра и нетерпеливо опускались ниже, заставляя румянец узором расплываться по впалым щекам. Она застонала, когда его губы опустились ниже, посасывая и покусывая нежную кожу шеи. Завтра, вероятно, там будет множество отпечатков — доказательств их страсти — но ей было плевать. Раф душило и захлестывало множество эмоций, которые нельзя было выказать по-другому. Ей нужна была эта близость, разрядка. Нужен был он — целиком и полностью. За последние недели произошло слишком много событий, и она, кажется, уже не справлялась. Выгорание давно настигло, и от нее прежней остались лишь потухшие угольки. И ей необходим был огонь, его огонь, чтобы хоть что-то почувствовать. Снова стать живой. Крылья болели от того, как сильно ее вдавливали в постель. А внизу живота тем временем собрался тягучий узел, разливаясь теплом, когда его руки закружили по внутренней стороне бедра, подбираясь к самому краю шорт. В ответ на это лишь раздвинула ноги еще шире, позволяя ему делать все, что пожелает. Извивалась на простынях, доверяя себя целиком и полностью. Бросая в пропасть приличия, здравый смысл и правила, которыми прежде жила. В беспамятстве потянувшись к краю его футболки, чтобы почувствовать долгожданное тепло чужого тела, Раф рвано выдохнула. К глазам опять подступили слезы — и она абсолютно не понимала, почему. Знала лишь, что хочет большего; хочет целовать до исступления и прижиматься ближе. Впечатывая себя в него, беря и равнозначно отдавая. Всхлипывая и тяжело дыша, тянулась к его губам, пальцами зарываясь в непослушные черные волосы. По щекам стекала предательская соленая влага, которую он тут же утирал, шепча множество слов утешения. В каждом жесте читалось одно и то же — любовь. Так неумолимо и болезненно, доводя до безумия. Заставляя мысленно трижды проклясть все мироздание за то, что не может наслаждаться этим в полной мере ежесекундно. Потеряв последние остатки самоконтроля, пальчиками скользнула ниже, подбираясь к пряжке чужого ремня. Не отдавая себе отчета, не задумываясь, что делает, решила пойти до конца. Хотела разделить это мгновение и познать порочную, долгожданную близость именно с ним. И плевать, если весь мир от этого вспыхнет. Но Сульфус тут же решительно остановил, твердо сжимая запястье. Покачал головой, пристально вглядываясь и ведя долгую внутреннюю борьбу с самим собой. Невесомо прикоснулся к ее щеке, вынуждая посмотреть на себя, и Раф через силу подчинилась, пытаясь сморгнуть пелену очередных непрошенных слез. Что-то меняется в его лице и, издав низкий горловой звук, он с огромным усилием отстраняется. Перекатывается на соседнюю часть кровати и вновь притягивает к себе. Но в этот раз — без малейшего намека на что-то интимное и страстное. Скорее нежно и защищающе. — Не сегодня, мой ангел. Раф непонимающе посмотрела, оставляя витать в воздухе сотню не озвученных вопросов. На секунду даже смутилась от собственного бесстыдства, совершенно несвойственного созданиям Небес. Неужели сделала что-то не так? Была слишком вульгарна, откровенна? Ему такое не нравится? Или не нравится ее тело, такое исхудавшее и болезненно бледное от событий последних дней? Стыд прокатился волной, заставив щеки вспыхнуть. Хотелось сбежать или еще больше расплакаться от чувства унизительной ненужности и нежелательности. — Ты не хочешь меня? — хрипло прошептала, понимая, что до ужаса боится услышать ответ. Теперь уже Сульфус смотрел на нее недоуменно, растерянно. Словно не мог понять, о чем его спрашивают. А секунду спустя и вовсе заливисто рассмеялся. — Женская логика действительно способна убивать наповал, — сквозь смех произнес, заставив ее еще больше разозлиться. — Ты всегда и во всем винишь себя? Раф смутилась и привстала, собираясь отодвинуться. Но он твердо схватил двумя пальцами за подбородок, удерживая на месте и концентрируя внимание на себе. — Получить тебя — это единственное, чего я хочу больше всего на свете. Но не так. Не когда еще полчаса назад ты билась в истерике. Мы сделаем все правильно, только не сегодня. Потому что впервые в жизни я не хочу быть чертовым эгоистом. Она вымученно улыбнулась, укладывая голову обратно ему на грудь. — Спасибо, — едва слышно отозвалась, закрывая глаза и чувствуя его утешающие поглаживания по спине. Впервые за долгое время позволила себе уничижительную небрежность в вопросах собственной безопасности. Не оборачиваясь по сторонам, не вглядываясь во тьму, а просто наслаждаясь спокойствием. Это было невероятно ценно. И лежать здесь, в эпицентре всех ее кошмаров и боли, не разыскивая при этом по углам монстров, казалось интимнее, чем множество проявлений близости физической. Разве не о таком счастье всегда мечтала? Не о том, кто, превозмогая свои эгоистичные желания и потребности, просто возьмет за руку и проведет сквозь чащи непроглядной тьмы? Пусть и и являясь при том олицетворением этой самой тьмы. — Знаешь, я, кажется, впервые готова и Рейне сказать спасибо, — прервала уютную тишину через несколько минут тяжелых раздумий. — За то, что сорвала нам всю романтику и уберегла твою добродетель? Закатив глаза и фыркнув, Раф слегка ударила его в бок. Изо всех сил стараясь не улыбнуться и сохранить невозмутимое лицо. — Всю романтику сейчас портишь только ты, — недовольно проворчала, — я говорила о том, что благодаря ей я встретила того, в ком ни секунды не сомневаюсь и очень люблю. — Думаешь, все, что между нами — ее заслуга? — недоверчиво протянул, пытаясь понять к чему та клонит. — Нет, — покачала головой, облизывая пересохшие губы. — В том, что между нами, только наша заслуга. Но она подтолкнула. — Ах, точно. Гребаный паук, — поморщился, не скрывая раздражения в голосе. Это тема была явно одной из тех, что терпеть не мог. — Кабале только и делает, что пытается создать противоядие. Убеждена, что я заколдован. — Тратит время впустую, — сдавленно хихикнула, — паук здесь совершенно ни при чем. Он дал нам лишь смелости сознаться в своих чувствах, но не более. Нет магии, способной сотворить любовь. И я уверена в этом, потому что… Сделала глубокий вздох, собираясь с мыслями. — Потому что я бы, вероятно, все равно в тебя влюбилась. Даже если бы Рейны не существовало вовсе. Я бы любила тебя в любом из миров этой бесконечной вселенной. Это неизбежно. Сульфус довольно усмехнулся, переводя полный ехидства взгляд. — Веришь в теории смертных о параллельных мирах, которые Эндрю зачитывает в своих комиксах? И в бульварные романчики его матери? Раф протяжно, жалобно простонала, ударяя себя по лбу. Припомнил-таки. Никогда в долгу не останется. Дурацкая дьявольская натура. Хотела парировать едким комментарием, но, ощутив легкие, дразнящие поглаживания по пояснице, промолчала. Зарделась, словно не сама еще пару минут назад призывно отзывалась на ласки. Скрыла смятение за фальшивым кашлем, стараясь не обращать внимание на то, как собственное тело предательски реагирует на его малейшие прикосновения. И вдруг осознала, что всякое возмущение, кипящее внутри, тотчас растворилось. Удивительная магия его притягательности. — Да, — уверенно проговорила, расплываясь в глупой улыбке. — И верю, что в любом из этих миров мы вместе. — Я тоже, — тихо признался, оставляя в уже ставшем привычным жесте поцелуй на макушке. Вдыхая пленительный аромат ее волос. — А теперь закрывай глаза. Тебе нужно отдохнуть. Она подняла на него полные испуга глаза, приподнимаясь на локтях. Смотрела долго, выжидающе, будто надеясь, что ослышалась. Или он вовсе пошутил. Ведь это было невозможно даже представить. Спать здесь казалось чем-то самоубийственным. — Не думаю, что у меня получится, — сконфуженно прошептала. — Кошмары могут вернуться. Особенно здесь. — Не вернутся. Потому что я буду рядом каждую секунду. Я буду оберегать твой сон, — успокаивающим тоном промолвил, укладывая ее обратно себе на грудь. — А когда проснешься — будет светло, и ты поймешь, что никаких монстров нет. Можешь считать это последним заданием в проработке своего… — прищурился, вспоминая слово, — геш-та-льта. — Это будет самая долгая ночь в моей жизни, — вынесла вердикт, не имея сил и желания вступать в очередную словесную перепалку. — Да. Но за ней непременно последует рассвет. Разве не этому вы учите людей? Раф саркастически хмыкнула, закрывая глаза. Истощение действительно давало о себе знать: не помнила ведь, когда в последний раз хорошо высыпалась. Веки непроизвольно закрывались, а по телу разливалась приятная нега, позволяя напряженным мышцам расслабиться. Вдыхая его запах, чувствуя тепло его тела и крепкие, надежные объятья, она действительно успокаивалась. Ощущала себя в полной безопасности. Знала, верила, что защитит. Не единожды ведь доказывал. И она поддалась, проваливаясь в долгожданное беспамятство… …а проснувшись утром, тотчас блаженно, с неподдельным спокойствием на душе, улыбнется. Посмотрит в ласковые глаза Сульфуса, что не сдвинулся с места, охраняя ее покой. И с удивлением осознает, что кошмары действительно впервые не мучали. Больше никогда.