я пытался уйти от любви

Он не выходил на связь неделю. Мучительно долгую неделю, которую она прожила у провода в ожидании звонка. Когда Аля уходила на учебу, оставляла у соседки телефон. И летела потом с пар домой — в надежде, что сегодня он позвонит и скажет, что всё хорошо. Что он жив и просто был занят. Безуспешно. Не отвечает и не звонит. Три раза ей звонила мать. Один раз ошиблись номером. Порог отделения Ростовской полиции был изучен ею вдоль и поперек. Каждая плиточка уже знакома. Семёнов каждый раз пожимал плечами в ответ на ее полный надежды и печали взгляд. — Сегодня тоже ничего, прости. — Совсем? Даже информации как идёт дело? — Угум. Тайна следствия… Она цокает языком и опускается на ступеньку, вытягивая ноги. Семёнов садится рядом на корточки. Он вытирает мокрый лоб, кладя фуражку на землю. — Ну что же ты, — она берет ее в руки, — нельзя так с формой Молчат. — Есть закурить? Семёнов ошарашенно смотрит на девушку, а она разглядывает носки своей обуви. — И давно ты? — Нет. С Боковым и не такого нахватаешься… — А он знает? — Да перестань, нет, конечно — А как же вонючий сигаретный дым? — он вопросительно поднимает бровь. Аля немного поворачивает голову и слабо улыбается. — Я тогда бросила и меня безумно выворачивало — хотелось снова начать. А тут ещё и Женя ходил-дымил… Крутит в руках фуражку. Семёнов протягивает ей сигарету с зажигалкой и садится рядом с ней. Сумерки подергиваются туманом вдалеке. Фонари ещё не зажглись и воздух наполнен этим невыразимым летом. Они тихо курят, думая каждый о своем. — Как думаешь, он просто занят или специально не звонит? Семёнов поднимает голову. Брови сдвигаются у переносицы, а взгляд уходит вглубь мыслей. — Не знаю, — очередное облако дыма, — тебе виднее… Номер точный. Он живёт в той гостинице. С Москвы, из отделения, он всегда может позвонить. Даже если ночи проводит за рабочим столом, возможность есть… — Не думаю, что за столом. — Сути не меняет. Но я не хочу тебя в чем-либо убеждать. — Может поехать туда? — В Москву? Не, сестра, ты ему сейчас точно не нужна. В том смысле, если Фишер реально вернулся, как ты сказала, то Евгению Афанасьевичу сейчас точно не до тебя. Много дел. Да и у тебя скоро сессия, как мне помнится. — Да, да… Сессия-хуессия… Он издает смешок и пихает ее локтем в бок. — Перестань говорить, как Боков. Просто немного времени и всё будет понятно, ага? — Ага. Окурок гусеницей сжимается о плитку, оставляя горстку пепла. — Тебя подбросить? — Сама дойду, спасибо. — М! Подожди! Мы тут кабинет убирали. — И? — Евгений Афанасьевич снова куртку забыл. Правда, она достаточно грязная, где-то в крови. Может заберёшь? А то она ещё и рыбой воняет, дышать невозможно. — Ну неси. Через несколько минут Семёнов выносит злосчастную куртку, в которой Боков видимо ходил на одну из вылазок в районе рыбацких халуп у реки. — Пакета нет, извини. Дефицит — Так донесу — Точно не надо подвезти? — Точно. Пока. — До завтра. Она тускло улыбается и они пожимают друг другу руки. Ему кричат из открывшейся двери отделения. Расходятся. Аля затягивает шнурки спортивок туже и идёт домой, разматывая медленно клубок мыслей. Улочки тихие-тихие. Фонари через раз. В голове почему-то крутится «Спокойная ночь» Цоя. Через какое-то время поднялся ветер — сухой, холодный, совсем не типичный для июня. Аля кутается в куртку, действительно пропахшую рыбой, словно в объятия. Что-то дёрнуло ее пойти к набережной. Сегодня выходной. Люди ходят мимо размеренным шагом. Шумит Дон. Под дрожащий звук проплывающей баржи и тихий ропот человеческих голосов, она с поджатыми ногами сидит на скамейке, словно в ожидании кого-то. Когда недалеко зашумела подвыпившая компания, она поняла, что пора домой. — Антонина Ивановна, ну что? — Ой, напугала, Алечка. Что ж ты поздно-то так гуляешь? Она не отвечает. Старушка вздыхает и протягивает ей аппарат. — Мамочка твоя звонила. — Что вы ей сказали? — Что ты ушла к подруге на день рождения, засиделась. И чтобы она не беспокоилась. — Спасибо, Антонина Ивановна. Больше ничего? — Никого и ничего, — старушка прокашливается и кутается в шаль сильнее, — а что за телогрейка на тебе безразмерная? На свидание что ли ходила всё-таки? И правильно, не нужен тебе этот следопыт. Хам настоящий! Аля напрягается. — Почему это хам? А, Антонина Ивановна? Старушка прикрывает рот рукой. — Он что, звонил? — Нет, нет, что ты! Аля закипает. — Антонина Ивановна, — сквозь зубы, — Женя звонил? — Ну да! Да! Звонил! Только сказал, чтобы ты больше не звонила ему! Потому что он, видите ли, не хочет с тобой дальше… Аля недоверчиво смотрит на эту пожилую женщину. Она не виляет. Говорит правду. Антонина Ивановна слишком добродушна и когда врёт, совершенно не умеет этого скрывать. — Так и сказал? Та кивает. — А по голосу был как? Бодр? — Да что по голосу, девочка моя! Злой, как пёс цепной, твой Женя. Ну что за жизнь у него-то! Ни минутки радости. Хоть что-то было хорошее у тебя в жизни, когда он появился? Нет! Только бед наберёшься. Нехороший он. Не нужен тебе. — Это я уже сама разберусь, — забирает телефон, — до свидания. Хлопает дверью и исчезает в своей квартире, где снова набирает заученный номер. Долгие гудки как биение сердца. Если это правда, то зачем унижается? Ну нельзя же не поговорить с ним лично. Может он просто сорвался на Антонину Ивановну, без остановки тараторющую всякую всячину. А может нет. «Ну что ж такое». Внезапно отвечает! — Алло! Женя? Женский голос на другом конце как-то неприятно протягивает: — Это кто беспокоит? Шум на фоне. Аля бросает трубку. … Прошла ещё неделя. Сессия закрыта. Аля теперь официально свободна до осени. Но только вот радость не ощущается. Она замуровалась дома и выходит только утром — вынести мусор и сходить за хлебом. Телефон теперь покоится у мусорного ведра в прихожей, заваленный тряпками и курткой Бокова. Рука не поднялась выкинуть. Даже постирать пришлось. Она все ещё ждёт непонятно чего. Как будто не было логичного завершения их общения. Но все это слишком странно и как-то неправильно. Поэтому она просто существует, пытаясь разобраться в себе. Ему больше не звонила. Но вскоре Женя сам объявился. Она смотрела ночью какую-то программу по телевизору, сидя на полу и уплетая столовой ложкой ведро мороженого, которое ей подарила мать в честь окончания учебы. Сквозь звуки рекламы пробился приглушённый звон. Она закатила глаза, но всё же разгребла похороненный телефон и ответила: — Алло? Алло, кто это? — Это я Какой-то крик. — Женя? — Да! Это я, я! — голос тонет в помехах. — Алло! Звуки нарастают и его совсем становится не слышно. Сквозь сноп голосов она улавливает мрачное «скоро буду». Что-то свинцовое было в этом «скоро буду». Он же вроде всё решил. Зачем ему оповещать ее о своем приезде. Странный