Морозная пылкость

*****

Холодные порывы ветра поднимали снежные вихри, ерошили волосы, раздували полы одежды. Но горящий внутри пламень не хотел затухать, и острые алые лепестки подступали к горлу, стоило лишь на секунду подумать о той, которая была причиной всему... Чун Юнь мотнул головой и быстрее зашагал вперёд, прямо к проруби. Нырнув в ледяную воду, он принялся мысленно произносить слова мантры, что должна была помочь ему усмирить плоть и очистить дух. Продержавшись, столько, сколько только он смог, Чун Юнь вынырнул на поверхность, жадно глотая морозный воздух... Недостаточно. Одного раза уже недостаточно. Еще. Еще. Еще.

И он снова погрузился под воду.

*****

Она была великолепна.

Жар от плиты окрасил ее щеки в нежно-розовый цвет, по вискам стекали капельки пота, которые она торопливо вытирала тыльной стороной ладони. Руки ловко месили тесто, шинковали фрукты и овощи, переворачивали омлет или стейк на сковородке, толкли заоблачный перец... И все это время на устах у нее пылала лучезарная улыбка. Чун Юнь сидел за столиком вместе с Син Цю, который рассказывал ему об очередной прочитанной книге... Он его не слушал. Он, как заворожённый, наблюдал за тем, как ловко Сян Лин управлялась на кухне с готовкой, несмотря на то, что ресторан был переполнен. Как же ему с Син Цю повезло найти последний свободный столик... А может, и не повезло... – ...«Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте…» – закончил свой рассказ цитатой. – Эй! – помахал рукой перед лицом. – Ты вообще меня слушаешь? – А? Прости... Я просто... – не придумал себе лживого оправдания. – Просто что? Решил прожечь дыру в Сян Лин? А может... – лисья ухмылка. – Мне просто интересно, как она справляется со всем, когда так много заказов. – Прозвучало как-то слишком сурово. И слишком подозрительно... – Да я ведь шучу... – Невиннейший взгляд. – Раз ты меня не слушал, то в наказание прочитаешь пьесу сам и мне потом расскажешь! Понятно? – тон, не принимающий возражения. – Да, да... – знакомое жжение в груди. «Нет, нет, нет!». Чун Юнь побледнел, как снег, и прикрыл ладонью рот, изо всех сил сдерживая позывы кашля. – Я... Я пойду... – торопливо вытащил из кошелька, не считая, сколько-то моры. – Если не хватит... Отдам потом... – Да не нужно мне ничего! Ты в порядке? Может, я отведу тебя?.. – ответом был отказ.

*****

– Альбедо?.. – открыв глаза, Чун Юнь не без удивления обнаружил себя в лагере друга, в его спальном мешке, с теплой грелкой на лбу. – Почему... – Почему ты здесь? Потому что потерял сознание, а я, на твое счастье, оказался рядом. – Подошел, убрал грелку, помог расстегнуть мешок и сесть. – Сейчас дам тебе целебное снадобье. Вкус у него не очень, но уж потерпишь. – Подал названый напиток. – Спасибо... – только и смог ответить, принимая кружку, делая глоток. Как и сказал Альбедо, вкус так себе. Но терпимо. В любом случае, перечить ему сейчас было нельзя. Сделав себе чай, алхимик молча сел рядом с ним. В воздухе чувствовались несказанные слова, тем не менее Чун Юнь, хоть и чувствовал себя виноватым в том, что вновь заставил беспокоиться, ощущал себя здесь как в надёжном убежище, где ему всегда были рады. Точно это был его второй дом. – То лекарство, что я сделал для тебя... Оно хотя бы немного помогает? – мягкий, участливый взгляд. – Да, мне немного лучше... Но... – осекся на полуслове. – Но болезнь неумолимо уничтожает тебя с каждым днем все сильнее. Думаю, тебе стоит сходить со мной в храм Барбатоса. Там есть девушка, способная исцелять. Есть вероятность, что ее магия поможет тебе... В любом случае, это лучше моих зелий. Я ведь не лекарь, и ты это знаешь. – Может быть, действительно стоит... – сказал лишь для того, чтобы не огорчать. Ведь они оба прекрасно знают, что от ханахаки лишь одно лекарство – взаимные чувства. А Она...

*****

Сян Лин стояла прямо перед ним, отчего-то краснея, переминаясь с ноги на ногу. Он старался лишний раз не дышать. Он старался лишний раз не думать о том, что это похоже на сцену признания из какого-нибудь любовного романа. Или пьесы. О чем там Син Цю в последний рассказывал ему?.. – Слушай, Чун Юнь... – осмотрелась по сторонам, будто кто-то всерьез мог их подслушать. – Ты, как лучший друг... Наверняка знаешь... – опустила взгляд в пол. – ...какие книги нравятся Син Цю? Чун Юню показалось, что на него вылили ушат горячей воды. Нет, не так. Что его облили маслом и подожгли. Нет, не так. Что лепестки пылающего цветка загорелись внутри него. Он прикусил губу до крови, чтобы то ли не разрыдаться, то ли не рассмеяться от жгущей боли. И с усилием проглотил пару лепестков, подавляя рвотный рефлекс. Лишь бы не выдать себя. Та, в котором он был влюблен, любила его друга. Но самое смешное заключалось в другом: Чун Юнь знал, что Син Цю не любит ее в ответ. Ведь тот совсем недавно рассказывал о своих чувствах к другой. И почему они с Сян Лин решили, что он именно тот, кому можно доверить подобный секрет?..

На секунду Чун Юню показалось, будто он видит цветущую в ее груди шелковицу...

*****

Чун Юнь чувствовал себя неловко от любопытных взглядов, направленных на него. Хотелось вцепиться в руку Альбедо, точно тот был его старшим братом, а он – маленьким ребенком, впервые вышедшим на улицу. Но правила приличия заставляли сдерживать себя, поэтому Чун Юнь лишь сжал ладони в кулак, ногтями впиваясь в кожу, что не особо-то помогало. «Мы скоро придем, потерпи немного», – читалось в мягком взгляде Альбедо. Чунь Юнь лишь шумно выдохнул. Возле статуи Барбатоса он остановился как вкопанный, пытаясь представить себе подобную скульптуру в честь Моракса. Почему-то это показалось ему неуместным. Не то, чтобы жители Ли Юэ не любили и не почитали своего погибшего Архонта... Звуки лиры отвлекли его от раздумий. Чуть поодаль он них начинал свое выступление уличный поэт, вокруг которого уже собиралась небольшая толпа. – Хочешь послушать? – от такого внимания к нему Чун Юнь смутился. «Интересно, Альбедо всегда был таким, или на него так сильно повлияла забота о Кли?» – спросить не решился. – У тебя, наверняка, полно других дел. Не хочу тебя задерживать. – Но все уже решили за него. – Тебе нужно немного развеяться. Более того, это один из лучших бардов Мондштадта, который не так уж часто выступает здесь. Тебе повезло его застать, и грешно будет не воспользоваться такой возможностью. – Он даже постарался улыбнуться, осторожно подталкивая Чун Юня вперед. Когда они подошли, Чун Юню показалось, будто в брошенном на них мимолетном взгляде бирюзовых глаз проскользнуло понимание и сочувствие. «Перестань выдумывать», – уже почти было сказал он себе, как вдруг бард запел: «...Держи свою погибель при себе. Не отпущу – и ты не отпускай. Нет времени противиться судьбе, нет времени опять тебя искать...».

Чун Юня будто громом ударило, и он, к удивлению Альбедо, поспешил удалиться.

*****

Алые лепестки, царапая горло, словно когти, сгорая в воздухе, словно подожженные старые письма, пеплом вместе с каплями крови падали на пол. Он выпил залпом данное Альбедо снадобье, он сгрыз весь лед, что ему приготовил Итэр из туманных цветов, он обливал себя ледяной водой, он катался по полу в агонии... А лепестки продолжали падать, словно листья инадзумских кленов, и некоторые из них, казалось, сгорали внутри него и сыпались пеплом уже прямо из его рта. Он не считал их, но замечал, что их становилось все больше. Однажды он уже выкашлял один бутон, сегодня их уже три. Скоро соберется целый букет. А от него уже ничего не останется... Когда ад закончился, он лежал без сил на полу, мутными взглядом уставившись в потолок. Лицо, руки, белоснежные одежды были окрашены в багряный. Он перестал видеть смысл в уборке, но продолжал каждый раз отмывать следы «преступления». Он перестал видеть смысл в поиске лекарства, и уже почти готов был отказаться от очередного жеста заботы со стороны Альбедо. Она любит другого. Она любит того, кто не любит ее. Быть может, сейчас она так же лежит на спине, в луже крови, и не видит смысла продолжать бороться с болезнью. Они умрут... «Нет». – Чунь Юнь поднялся с пола. Ради нее он продолжит искать способ исцелиться. Ради нее он продолжит «эксперименты» Альбедо над ним... Он спасет ее. И только после спокойно умрет.

*****

Барбара нежно приложила свою руку к его груди и принялась напевать что-то, используя для исцеления собственную ману. Чун Юнь сидел, закрыв глаза, чувствуя, как медленно, постепенно утихает пожар в груди. Альбедо стоял чуть поодаль, обеспокоенно наблюдая. – Все... – прошептала девушка, отступая. Во взгляде небесных глаз читалась надежда. Барбара так искренне желала помочь ему, что Чун Юню стало неловко. Ведь если не получится, он теперь огорчит не только Альбедо, но и ее, чего ему точно не хотелось. – Тебе помочь встать? – Альбедо сделал несколько шагов навстречу, но Чун Юнь отрицательно помотал головой, вставая самостоятельно, и... резко закашлялся. Несколько бутонов кровавым градом упали на кафельный пол собора. И Альбедо, и Барбара тотчас подлетели к больному, помогая ему сесть. Испуганная девушка осторожно прижала его к себе, принимаясь дрожащим голосом вновь напевать что-то. Чун Юнь чувствовал ее слезы на своем плече, и эти слезы обжигали так же сильно, как и чертовы цветы. Реальность покачнулась перед ним и начала расплываться, и, то ли от усталости и боли, то ли от пения Барбары, что так успокаивающе действовало на всех, он вскоре потерял сознание.

*****

Они лежали на снегу, смотря в бездонное небо, слушая песню ветра.

Фраза «все кончено» повисла между ними, но никто не решался произнести ее вслух. – Быть может... – начал Альбедо. – Если ты останешься здесь и продолжишь лечиться силой Барбары и моими зельями, то в конечно счете мы сможем... – Нет. – Отрезал Чун Юнь. – Ты ведь, как и я, изначально знал, что все напрасно. Признайся в этом. – Тогда почему ты соглашался на все мои предложения? Если ты изначально... – Я хотел спасти ее... Но теперь я вижу, что это невозможно. Мы можем продлить ее жизнь с помощью лекарств, но будет ли это жизнью? Или... ты надеешься, что со временем она разлюбит его, а я – ее? – Да. Я надеюсь. Потому что не хочу, чтобы мой друг медленно умирал у меня на глазах.

*****

Чун Юнь не появлялся уже несколько дней. Альбедо, внешне спокойный, глубоко внутри метался из угла в угол, не зная, что делать. В конце концов, не вытерпев, он выпросил у Джинн отпуск и отправился в Ли Юэ – Чун Юнь как-то однажды продиктовал ему свой адрес. «На всякий случай», – сказал алхимик тогда, будто предчувствуя, что ему это понадобиться. Поблуждав по улицам, уточнив у местных адрес, он наконец-то пришел к нужному дому. Дверь никто не открыл. Да она и не была закрыта... Почувствовав неладное, Альбедо, крадучись, словно кошка, вошел внутрь. Не найдя нигде друга, но обнаружив несколько писем на столе, он побледнел как мел...

«Дорогой Альбедо,

На случай, если я внезапно умру, не успев попрощаться с тобой.

Мы знакомы с тобой совсем немного... И хоть временами, в минуты невыносимой боли, я думал о том, что лучше бы никто никогда не знал меня, чтобы никто не горевал о моей смерти, я... я рад, что встретил тебя. Спасибо, что был в моей жизни. Спасибо, что пытался помочь. И прости, что причинил тебе столько мучений. Если бы только все сложилось иначе!.. Впрочем, знаешь... Даже если бы моя любовь была взаимной, у нас бы ничего не получилось. Она – июньское солнце, она – неукротимое пламя, она – температурный жар, она... Она – сама стихия. Активная, жизнерадостная, неугомонная... Она – огонь. А я – лед. И мне стоит либо держаться от нее подальше, чтобы не потерять над собой контроль, либо же... отдаться этому огню и позволить ему убить себя. Слышишь? Я пишу «убить», потому что так оно и есть... Понимаешь, я бы погиб при любом раскладе. Меня невозможно спасти. Но ты еще можешь помочь ей. Прошу тебя, не оставляй ее. Отведи ее к Барбаре, дай ей свое зелье. Не волнуйся, я рассказал ей о тебе в письме. Оно тут же, рядом, на столе. Отдай его ей. И, прошу, прошу тебя, не оставляй ее! У нее есть воля к жизни. Она справится. Она будет исполнять твои советы послушнее меня. Она справится. Она преодолеет эту боль. А я... Прости, я не смог. Прости. Прощай. Спасибо.

Искренне, твой Чун Юнь».

*****

...солнце светило как никогда ярко, и пение птиц раздавалось со всех сторон. Кто-то нетвердой походкой приближался к могилам, на одной из которых распустился туманный цветок, а на другой – пылающий. Переплетясь друг с другом, потушив пламя и растопив лед, они цвели во всей своей красе.

В память о похороненных здесь невзаимно влюбленных.