Благоразумный разбойник

Где тот гордый человек в рубашке цвета божоле? И где победная улыбка, с которой он планировал посрамить дьявола? Где заворожённый взгляд из первой балтиморской встречи – точно такой, с каким трёхлетний Джош следил за паровозиком на батарейке? Прекрасный человек стал собственной несфокусированной фотографией, приклеенной к пустой стене; в тени, в чужой черной одежде он смотрел на подоконник, но казался незрячим. - Вот, - симулируя одышку, сказал Фредерик, - Еле притащил. Упирался, как ослина. Отделил свою ладонь от уилловой. - Я вас оставлю ненадолго. И вышел. Тот, кто был когда-то доктором Лектером, обхватил себя и глянул на стенные часы, напоминающие скворечник. Уилл бескровными стопами сделал два шага вперёд, дошёл до границы светового потока – эта комната точно повторяла смежную размером и расположением квадратного окна. - Привет. Рад тебя видеть. Протянул руку в луч – скорей по-нищенски, чем по-дружески. Ганнибал вдруг оказался рядом. Он не мог проигнорировать жест гостя, но ответил тем, что тремя пальцами из шести легко надавил на край рукава Уилла, принуждая его руку опуститься. - Как ты… вообще? Говорят, болел…… Сейчас… ничего? - Присядь. Стул позади и справа. Уилл оглянулся, слегка испугался циклопического чёрного буфета в углу, но рядом был тот самый стул. Ганнибал тоже сел – у стола, поставил на него локоть. Ему сейчас пошла бы сигарета, но, ненавидя грубый запах никотинового дыма, он стал лишь с неописуемым изяществом грызть ноготь большого пальца. Взгляд незваного гостя облетел кухню. Потолок и стены выбелены. На двери венок из высушенного лука и можжевельника с голубыми ягодками; у стены корзина с чесноком и кедровыми шишками; деревянный крест над выходом во двор отливает спелой клюквой в солнечном свете. - Ты надолго? – спросил Ганнибал. - Ну,… пока не убьёшь… Браво, блин! – вскрикнул себе мысленно профайлер, - Более кретинской реплики на этой планете выдать невозможно!» Психопата у окна даже слегка качнуло, и он покосился на пришельца, думая, должно быть, что приукрасил реальный расклад, назвав агента Грэма таким же больным, как он сам… Тут вернулся Фредерик. Он нёс живого щегла в закрытой трёхлитровой банке из-под солёных огурцов. - Смотрите, братцы, это марлезонский амадин. Его надо утопить в абсенте и зажарить на эбеновых углях. Ганнибал взял стеклянный сосуд, распечатал, открыл окно и вытряхнул птицу на волю. Англичанин скорчил жалобную мину: - Так мы останемся без ужина? - Не останетесь, мой ангел, он почти готов. - Долго ещё? - Меньше получаса. Шутник снова скрылся. «Дальше ждать нельзя, - решил американец, - надо выкладывать козыри». - Ганнибал… Нам обоим сейчас трудно. Я понимаю, что не имею права находиться здесь, перед тобой. Ну, вообрази, что это просто сон. Я ведь снюсь тебе иногда? … Давай так: я задам только два вопроса, а потом сделаю всё, что ты захочешь. Всё, как скажешь. В точности! Честно! - Спрашивай. - ... Тебе… понравились рассказы Эдгара По? Прямое попадание, и в награду – настоящий зрительный контакт при поднятых бровях. - Мне-то понравились. Но почему их ценят и другие люди – вот загадка. Уилл улыбнулся, пожалуй, даже слишком широко… - Второй вопрос? И снова здравствуй, тоска-печаль. - Ты жалеешь,… что спас меня? - … Я мог бы рассказать, о чём больше всего жалею в своей жизни. - Ну, давай. Взяв стул, Уилл подсел поближе, так что широкий луч укрыл его колени. - Ещё в начале срока я полгода работал над статьёй, которая сулила не один переворот в психиатрии. Получилось двадцать семь страниц со ссылками на пятьдесят источников, среди которых были такие монографии как «Сравнительная антропология» Ласаро Койкера, «Третья сигнальная система» Авдея Териякина, «Теория и перспективы неофренологии» Амарны Леви-Бром, «Паталогическая эстетика» Мишеля Фу, «Онтогенез на уровне нейронов» Порчеллы Ливерани, «Отрицательный отбор и парадокс демографических дыр» Мустафы Навари и так далее. Дописав, я попросил доктора Чилтона послать её в какой-нибудь самый глухой научный вестник, он же не только выдал мои изыскния за свои, но и отправился с ними в Лейпциг на международный психологический конгресс. - Вот гад-то! … А о чём была статья? Как называлась? - Я озаглавил её так: «О разрушительном влиянии симфонической музыки на психику негра». - …… Негра!?... - Нда. Преступный интеллектуал уткнулся подбородком в ладонь, зажав меж клыками ноготь мизинца. - Но… это же…… подстава!? - Мистификация. - Источники – не существующие? - По законам жанра. - И о чём ты жалеешь? Прохвост опозорился по заслугам! Его ж, наверное, ботинками там закидали! - Убеждён, что его именно там облили бензином и подожгли, а он потом насочинял, что был похищен маньяком. Но чего бы только я ни отдал, чтоб увидеть лицо дражайшего коллеги в миг, когда его спросили, сколько случаев душевного расстройства у чернокожих под действием произведений Гайдна или Мендельсона он наблюдал, и он ответил: один! Уилла уже не первую минуту подмывало засмеяться, и на этом ганнибальском предположении он сорвался в хохот, вдруг притих, встревожился: - Ведь он не мог потом не попытался отомстить тебе… - Конечно. Он вообще подверг меня всем истязаниям, какие только мог придумать. Это было… скучно. Нервозно-припадочное веселье снова захватило Уилла. Он крутил головой, тер глаза, пытался выбраться из смеха, как из бурного прибоя – на сушу. Когда его, наконец, отпустило, он посмотрел на друга и узнал его вполне: сквозь бледную, подвяленную маску сиял всё тот же непреклонный и неуязвимый дух. Освещённый глаз казался плотным клубком капилляров, в котором зрачок пульсировал как малое сердце, а губы цвета гематомы лукаво улыбались. - Лишь одного я опасался со стороны доктора Чилтона – что он опубликует что-нибудь своё под моим именем. Но в первый год он до такого не додумался. А на второй, после моей подсказки,… всё равно не смог. … Однако будем справедливы: кое в чём он не ошибся. Предрёк, что у меня выпадут зубы, и они действительно выпали. - Что же у тебя во рту сейчас? Протезы? - Нет, тоже настоящие. Коренные. Выросли на месте прежних. Можешь потрогать. Людоед хвастливо оскалился. - Вот уж поверю на слово! Хотя это какая-то фантастика! Ты сорок пять лет прожил с молочными зубами!? - Сорок девять. - И ими откусил нос медсестре? - Ничего я не откусывал, прокомпостировал – и всё. - Зачем? Он был уродским? - Нет. Обычный нос. Но господа судебные эксперты никак не хотели признавать меня сумасшедшим… - А после этой выходки… - Единогласно. - Бедная женщина… - Получила компенсацию, которой хватило бы на три ринопластических операции. А твои два вопроса умножились на шесть. - Оу… - Продолжай. Мне уже нечего таить. - Тогда скажи,… чего ты хочешь от меня теперь? - Уилл,… я всегда... Дверь из жилой комнаты открылась, и прозвучал голос Фредерика: - Пока вы тут лясы точите, там все давно стоит и кунжутиком посыпано. Ты надень свитер, а ты возьми стул: не хватает. - Я не понял, куда двигаться. Тут выход только на крышу. У вас заведено ужинать там? - Мы здесь только третий день и не успели создать обычаев. Пропусти меня, пожалуйста, вперёд. Ганнибал первым поднялся по лестнице, открыл люк и, выбравшись, взял из рук Уилл стул. По очередной прихоти англичанина под лопастями голубого вертолёта стоял короб, весь покрытый белой тканью, а на этом суррогатном столике – бутылка вина, три бокала и три тарелки с каким-то невразумительным кушаньем – горячей мешаниной из фарша, плавленого сыра и разных плодов земных; при тщательных вилочных раскопках там можно было обнаружить даже кусочки банана. - Как это называется? – спросил Уилл. - Мусака. - А где она готовилась? - Печь имеет отдельную топку во дворе, более приспособленную к запеканию или копчению. - Вкусно. Я вообще чертовски проголодался. - Бери добавку, - сказал Фредерик, - только вино открой сначала. Он сидел боком к ящику-столу и наугад подцеплял овощи, глядя в старую книгу. - Читать за едой – это нормально? Ганнибал, смотри, что он делает! - Что у вас там, Фредди? - «Кукольный дом» Ибсена, уже заканчиваю. Последняя сцена – из рук вон. «Моё беспомощное, растерянное созданьице… я буду твоей волей и твоей совестью». Об меня бы дома за такое две скалки сломали! Уилл почувствовал, что краснеет. Он не слишком ловко налил вина себе и помощнику, а Ганнибал отказался: - Моя чаша нравится мне пустой, - сказал. - Так пейте из бутылки, - предложил Фредерик, - Это же Амонтильядо. - Не хочу. Поставив полуполную тарелку на белый край, бывший франт в сером свитере встал и отошёл к западному краю крыши. Под ним стена дома сливалась с отвесной скалой, спадала на тридцать метров до узкой спины серпантина. Солнце уже почти не обжигало глаз, а город был весь позолочен им. Уилл сгрёб в рот последние волокна баклажана с гранулами мяса и поспешил к главному эстету безумного столетия, но для пейзажа, что увидел, эпитета не подобрал; вспомнил о прерванном разговоре. - Ты сказал, что что-то всегда… А дальше? - … Я всегда от тебя чего-то хотел. … По большому счёту, ставя условия в тюрьме, я совершил кощунство. Надо было просто идти в суд и писать признание. - Ты хотел, чтоб я тебя понял. Мне кажется, я смог… - И всё равно кощунство. - Я ни в чём тебя не виню. - А мне ничего от тебя не надо. Поступай по своей воле и совести. Уилл бережно взял его руку поверх шерстяной ткани. - Вернись со мной. - Куда? - К столу. - Слава Богу, - между глотками Амонтильядо сказал Фредерик, - Я уж испугался, что вы там учините рейхенбахский рецидив. Уилл набрал вторую порцию мусаки и жадно заедал нервотрёпку. Ганнибал капнул себе вина, попробовал, налил побольше… - Это надо обязательно продолжить, - заявил последователь Стерна, барабаня пальцами по корке книги, - Торвальд должен взять детей и тайком поехать за Норой, поселиться в её родном городе, изменить имя и внешность, наблюдать за ней день за днём. - Романтика и шпионаж – это так в вашем духе, Фредди. - Детям он всё объяснит и вырастит их в уважении к матери. - А чем она сама будет заниматься? - Уроками музыки, переписыванием, потом попробует себя в редактуре, в журналистике. На трёх-четырёх работах свободная, сообразительная женщина сможет жить безбедно. - Но её руки или сердца начнут добиваться разные типы. - Их отбреет Торвальд, законный муж. - И чем всё закончится? - Он пригласит Нору на двадцатилетие их старшего сына. - Вполне по-ибсеновски. - Тут они снова обо всём поговорят и заживут вместе лучшей в мире семьёй. - А название пьесы? - «Чудо из чудес». - Подходит к содержанию. … Мне только кажется, Уиллу непонятен ваш проект. - Наоборот! – отозвался Уилл, - Всё очень просто и ясно: один идёт своим путём, другой следует за тем, кого любит. Здорово! Давайте выпьем… за продолжения! - Вино закончилось. - А я ещё найду, - сказал волшебник с Альбиона. Он слазил в нутро Джонатана, достал бутыль, обмазанную гипсом и облепленную битыми ракушками, зубами вынул пробку, налил в два бокала светлой жидкости. - Не пытайтесь носом определить, что это. Я вам сам скажу: это коктейль из Либфраумильха и Лакримы Кристи дель Везувио. Предлагаю называть его святым ершом. Если нужна закуска, открою шпроты… Нет? Ну, ладно. Уилл взял бокал, понюхал настороженней обычного. - Святой ёрш!.. Чокнуться можно. - Нужно, - поправил Ганнибал. Они чокнулись и впили.