дважды стучись в закрытые двери

— Нахал, — звучит как-то обиженно, с тонким подтекстом задеть побольнее. Оуэн пожимает плечами, какой есть. Звезд с неба хватает, потому и хамства, и наглости в нём хоть отбавляй. Он знает на что надеялась эта девчонка — усидеть на нескольких стульях. Заведомо провально, потому что даже у всемогущих подобное никогда не получалось, у него уж точно. — И что, ничего не скажешь даже? — розовые волосы колышутся на ветру, в глазах блестят злые слезы унижения. Что тут сказать? Глупость не его удел. — Да как-то и нечего даже, — ухмыляется Оуэн и уходит прочь. Как-то горестно быть свидетелем чужого фиаско, неудобно и крайне неприятно лицезреть чужую попытку заполнить душевную пустоту. Может, в другой Вселенной, там, где он не связан по рукам и ногам, это могло бы сработать. Если бы его поцеловала действительно хорошенькая девочка, невинная и милая. Но в его реалиях невинность и милость давно стали чем-то вроде табу, по крайне мере, сам он давно перестал верить и замечать в других нечто подобное. Там где он обитает, чаще всего, куда более грязно и жестоко, может потому то он и цепляется за Шелли пуще обычного: она ориентир морали и человечности. Стоило ей исчезнуть, как он скатился по накатанной, не разбирая что хорошо, что плохо. С кем и о чем говорить, кому и как отвечать, банальные вещи стали напрягать. Думать и обдумывать каждый свой шаг вдруг перестало иметь смысл. Влечение тел, пустоты на просторах сети, рутина о которой другие мечтали — всё стало пресным, нудным и скучным. Жизнь теряла краски, пусть он и ненавидел столь пространные и драматичные изречения. Его тянуло за ней, к ней. Потому что, как бы ни было грустно, но живым он чувствовал себя только рядом с Шелли. Может он сам все придумал, может навязал себе эти чувства, мысли, может он сам выбрал этот путь — одиночества и тоски, пусть так. Правда в том, что даже глухая тоска заставляла его действовать, жить и идти вперед. Чувства к ней мотивировали и подталкивали, заставляли двигаться и делать что-то со своей жизнью, а иначе, он готов был бросить все и уйти на вечный покой. — Ты ужасен! — в спину доносится щебетание Аран, такой невинной и такой двуличной, что ему смешно. Если бы только Шелли знала, какие люди в ее окружении. Но затем в голову лезет непрошенное сравнение: будь на месте Аран Шелли, разве он бы подумал о ней так же? Нет. О Шелли он мечтал ежедневно, ежеминутно. О том, какая она на вкус, какая на ощупь. Как сладко она дышит, когда пребывает в агонии секса. И если она, имея парня, пришла к нему и просто поцеловала, Оуэн, очевидно, схлопотал бы приступ счастья и бросился бы на неё точно голодный пёс завидевший аппетитную кость. — Сочувствую, — он и правда может только посочувствовать. Любить того, с кем никогда не быть — глупая затея. Да и что значит любовь в общепринятых смыслах? Мелочь, от которой легко и просто избавиться или отказаться. Он не смел вписывать свои чувства к Шелли в нечто условное и обыденное, подогнанное под принятые в обществе рамки. Оуэн знал, в чём отличие его чувств от этой скудной обыденности: он готов бросить всё, что так или иначе считалось успешным и удачливым. Он мог не раздумывая бросить кататься, потому что, Шелли была той, кто вдохновила и показала, она была той, кто был в восторге и заметил его умения, даже первее чем осознал он сам, она выстлала ему дорогу в успешное будущее. Всем что имеет, он обязан ей. И когда кто-то пытается надавить на него, пытается получить наживу, ему хочется до смерти засмеять это убожество. Он к роскоши и материальным благам никогда не был привязан, но поддерживал свой статус для Шелли. Потому что обещал огромный замок и несметные богатства. Его деяния начинались и заканчивались ею, так что, имеет ли смысл продолжать кружиться в этой канители, если её нет рядом? И всё же, самое гнусное и печальное во всем этом было то, что оно не имело смысла. Он всегда знал, один постулат накрепко закрепившийся под коркой: какие замки ни строй, на какую цепь не посади рядом с собой, пусть цепь эта золотистой лентой опоясывает, она всё равно цепь и её, крохотную птичку, этим не удержать. Она жаждет упорхнуть туда, в неизведанные дали, упорхнуть навсегда. И уберечь её, сохранить и умолять остаться — невозможно, потому что она и есть свобода. Его свобода всегда столь мнительна и обманчива. Из них двоих это Оуэн тот, кто повязан и закован в цепи, и цепи эти, пусть даже знает что сможет расколоть, он никогда не станет ломать. Добровольно обрекший себя на жалкое влечение, он никогда не желал ненужной свободы. И жизнь, и смерть в её руках. — Эта летаргия никогда не закончится, — сказала однажды Ноа, будучи на пике своего отчаяния. Эти слова так сильно впились в него, что позже он постоянно к ним возвращался, раздумывая и примеряя к себе. Ему часто казалось, что это беспробудный сон: задушенный самим собой, запертый в темнице своих чувств и страхов, он был таким жалким и противным сам себе. Болезненная привязанность к Шелли выедала из него всю жизнь или же наоборот, вдыхала её в угасающее сердце? Ответ был не сразу очевидным, потому что принять это не делалось возможным, он отчаянно боролся и пытался удушить эти чувства. Наверное, тогда их дороги стали расходиться. И вот парадокс, стоило ей отдалиться и уехать, как ответ стал до ужаса очевидным и банальным, всегда на поверхности. Стало вдруг неважно, что это за чувства, если от них зависело, выживет он или нет. Ведь без них он пропадёт. — У тебя всегда есть место, куда ты можешь вернуться. У тебя есть я, — писал он ей на расстоянии, но понимал, что это не самое лучшее предложение. Шелли была обожаема, любима в своей семье. С её мнением всегда считались и даже ставили на первое место, в ней взрастили личность, которая не будет отчаянно просить и молить о любви, потому что её итак любили просто так, просто потому, что она есть. Оуэн был её полной противоположностью, может оттого так отчаянно и ничтожно молил хотя бы крохи тепла? Теперь они рядом, их разделяет всего-то пара метров и стена соседней комнаты. Совсем рядом, но впервые так далеко и чуждо. — Шелли, — стоять под дверью будто побитый пёс, хотя не будто, а в точности. За окном ночь но небо будто озарило сияние — в этой чертовой стране так много огней софитов и высоток, что ночь и на ночь толком не похожа. Зато моросит дождь и тяжелые капли стучат по крышам и фасадам привычно, по родному. В доме тоже никого, тихо, лишь мерный гул холодильника. — Чего? — наверное, заслуженно она злится. В конце концов, он понимает то раздражение, когда к тебе липнет кто-то, к кому ты не испытываешь и толики симпатии. С ним подобное каждый день. Оуэн ничего не говорит, по привычке стоит и смотрит, поглощенный яркой зеленью её глаз. Всегда в них терялся, забывал как дышать. Шелли привыкает к такого рода мелочам, открывает дверь шире и пространно машет рукой, приглашая войти внутрь. Внутри горит ночник, разбросаны тетради на рабочем столе и включен ноутбук. Оуэн проводит кончиками пальцев по столу, задевает ещё теплую ручку с пластиковым Банни на колпачке, улыбается звездочкам и сердечкам на полях. В мыслях возникает образ из детства: лохматые и белокурые локоны на ветру треплются и вываливаются из собранной прически, она злится и пихает прядки за уши, но увидев в его руках мороженое, широко улыбается обнажая передние зубы в которых свистит просвет. И ему становится совестно, погано даже. Этот невинный образ давно истлел в памяти, почти не всплывал, потому что его давно заменил образ Шелли, которая выглядела подобно богине: тонкая и бледная кожа, изумрудные глаза и почти пепельные волосы, губы блестят, а широкие бёдра и тонкая талия вынуждают снова и снова учиться держать себя под контролем. Образ крошки Шелли давно истлел, потому что бессонными ночами он закрывал глаза и думал: каково это, сжимать её в своих руках до тёмных отметин на коже, вслушиваться в загнанный хрип едва успокоившегося тела, в которое бы он снова и снова толкался до последнего вздоха. Каково это, ощущать вкус её губ и видеть её под собой, на пике агонии удовольствия. Как она звучит в эти мгновения? Как смотрит? Он точно не знал, никогда не знал, но каждый раз в слиянии чужих тел представлял на месте других Шелли. И каждый раз в его мечтах она была разной. — Ты уверен, что хочешь ходить в эту же школу? — голос Шелли заставляет вынырнуть из воспоминаний, возвращая взгляд от стола к ней. Она сидит на кровати, накрыв ноги одеялом. — В конце концов, эта школа слишком обычна для тебя, да и твои обязанности капитана… — ему не хочется это слушать, потому он просто качает головой перебивая Шелли. — Я все решил, — теперь она повторяет его жест и на некоторое время комната погружается в гнетущее молчание. Неловкость и напряжение искрят, но Оуэн не привык сдаваться. Он делает так, как делал всегда раньше: выключает ночник, хлопает крышкой ноутбука и залезает к ней на кровать, предварительно выдернув из-под Шелли оделяло. Накрывает обоих и прижимается к ней всем телом, сжимая в своих руках и зарываясь носом в изгиб предплечья. — Это было нормальным раньше, — Шелли замирает в его руках и затем шепчет. — Теперь мы слишком взрослые для подобного, — он никак не реагирует, знает: даст слабину и она тут же прогонит. — Оуэн! — тихо кричит Шелли и пытается подняться, но он настолько устал, что сжимает её ещё сильнее и шепчет в ответ: — Только сегодня, ладно? Я так устал и скучал. — Ты звучишь так по-дурацки! — и всё же она затихает и какое-то время слышно лишь тяжелые капли дождя за окном. Оставаться в таком положении надолго он не планирует. Оуэн почти всасывается в девичье плечо, слишком соблазнительно, маняще и сладко, чтобы отказать себе в этом коротком удовольствии. Сначала был лёгкий поцелуй от которого Шелли ощутимо вздрогнула и будто даже дышать перестала, затем касание языком — сладкая и такая гладкая кожа, что он мажет языком ещё несколько раз, почти смакуя. И затем легкий укус от которого Шелли дёрнулась и соскочила с места: — Если ты намерен вести себя таким образом, прочь! — Оуэн тоже поднялся. Оглядел её спутанные волосы в полутьме и погладил по щеке. Что-то внутри расцветало, то ли сумасшествие, то ли отчаяние, точно он не знал. Что-то внутри шептало: найди слабость, задень и используй. Она теперь большая девочка, у неё есть парень и вряд ли наедине они решили блюсти целибат. Вспоминая рожу того ублюдка, Оуэн точно знал, каков он на самом деле. Наверное потому пошел с козырей. — Ты что творишь?! — задушенный писк буквально оглушил, но едва ли это могло остановить или сбавить его намерения. Оуэн стянул с себя футболку, сел на колени и предварительно уложил Шелли прямо перед собой. Одну ногу закинув на плечо, другую он развёл в сторону и замер, в полутьме глядя на неё. — Мало света, — больше сам себе сказал он и потянулся к ночнику, щелкнул выключателем несколько раз чтобы выбрать приглушённый режим и снова вернул девичьи ноги в исходную позицию. — Оуэн, мать твою, что ты делаешь! — Шелли ощутимо пнула его в плечо и проехалась белоснежным носками по скуле. Оуэн усилил хватку одной рукой, а второй прошелся по разгоряченной коже, наслаждаясь бархатистым ощущением. Не выдержал и расцеловал внутреннюю часть колена, прикусывая языком и поглядывая на неё из-под опущенных ресниц. Шелли замерла, огромные глаза смотрели недоверчиво и все-таки, где-то там витал крохотный проблеск интереса. Оуэн заликовал. — Слушай себя, тебе ведь хорошо, правда? — невинные касания в которых нежный росчерк пальцами по коже, больше языка на коленях и бёдрах, несильные укусы и поцелуи. — Так лучше? — осторожно он покрыл поцелуями пальцы, чувственно и так нежно, как и хотелось. Затем языком обвёл один палец и второй, всосал в себя и делал это до тех пор, пока она не засмотрелась. — Попробуй и ты, — проводя большим пальцем по нижней губе, он совсем не ожидал, что она вдруг оближет его и затем повторит его же действия. — Почему ты так реагируешь? — ей было странным, что он застыл и уставился на неё. Если бы Шелли только знала, если бы она понимала, какое имеет на него влияние, какие чувства вызывает в нём, если бы она была хоть раз как те, что стремятся любыми способами заполучить его внимание, неважно в каких сферах жизни, в каких отношениях. — Продолжай, Шелли, — да, просить и умолять, если бы это помогло, он мог вечно. Шелли замялась, неуверенно отступила, готовая оттолкнуть его. Оуэн был быстрее, резко подался вперед и поцеловал напористо, не оставляя возможности отступить. Она не ответила, только задышала глубже и руками уперлась ему в грудь, все ещё пытаясь отодвинуть его. Шелли крепкий орешек, чтобы она позволила себе расслабиться, необходимо найти то, что её действительно завлечет. Всё что он успел сообразить — задрал ей футболку и припал к молочным грудям, языком всасывая затвердевшие соски. Одна рука огладила живот и сжала правую грудь, пока вторая продолжала держать футболку задранной. Шелли совсем не ожидала подобного, царапнула острыми ногтями по его шее и откинула голову назад, выдыхая громче когда дорожка поцелуев перешла с ложбинки к шее. Он снова поцеловал её, в этот раз чувственнее, обведя языком то нижнюю, то верхнюю губу. Рукой развел девичьи ноги и плотно прижался, вынуждая её обвить себя ногами. — Оуэн, — Шелли противилась, голос звучал твердо, но дышала она глубоко будто пыталась выровнять свое участившееся дыхание. — Какого хрена ты творишь? — глаз не открыла, провела рукой вдоль его плеч. — Схожу с ума, — честно признался Оуэн. Для неё не были секретом его чувства, очень часто он вторгался в её личное пространство и нарушал любые границы одними только касаниями: сжать в объятиях, поцеловать в щечку или держать за руки. Куча разных и не совсем важных для неё мгновений, в которых она привыкла к его прикосновениям, но то что он делал сегодня, явно выходило за все рамки. Последствия сего поступка могли бы быть серьёзными, но, в нём отчего-то была слепая уверенность, что нет, ничего не изменится. — Ты можешь сказать, что тебе не нравится, можешь попросить уйти, я уйду, — он сел меж её разведенных ног, не переставая гладить гладкий живот и бедра, продолжил: — Ты знаешь, я не тот кто когда-либо осудит тебя или будет спрашивать очевидное чтобы потешить себя. Ты можешь меня не любить, не испытывать ко мне тех чувств, которые испытываешь к нему, но ведь это не значит, что у тебя нет чувства ко мне совершенно, Шелли, — о да, он был абсолютно уверен в том, что она всегда будет считать его кем-то близким. Они были созданы друг для друга, так что, это не было чем-то странным, просто этих чувств было недостаточно чтобы удержать её. — И прямо сейчас, между тобой и мной, не лги что тебе не нравится, — осторожный укус чуть ниже пупка, чтобы затем зализать это место и оставить мокрый след. — Хочешь увидеть, как сильно ты сводишь меня с ума? Просто смотри. Когда он стянул с неё футболку вместе с бельем, оставляя её в одних чёрных шортах и белых носках, пришлось признать, это было слишком. Лишившись рассудка, он несколько секунд просто смотрел и рассматривал. Контроль медленно покидал сознание, оставляя его на милость ужасающему желанию. Несильно сжав её шею, большим пальцем он огладил губы и громко выдохнул, когда она стала сосать чертов палец. Причмокивая, обведя фалангу языком, ритмично и сладко. — Хорошая девочка, — ухмылка на его лице скорее напоминала оскал. Хотелось чувствовать каждое мгновение подольше, но он вдруг убрал руку и потянул её к себе, вынуждая сесть. — Ты ведь ласкала себя, Шелли? Когда-нибудь ты ласкала себя, думая обо мне? — даже если нет, он не расстроится, потому что сейчас вселенная трещала по швам норовя раскрыть прямо внутри атмосферы новые пространства. Шелли вдруг зарделась румянцем и отвела взгляд. Его сердце забилось быстрее. — Покажи, покажи как ты это делала, — прошептал Оуэн и снова стал целовать её груди и шею, попутно взяв её руку и наведя к промежности. — Я хочу видеть, — попросил он и Шелли нервно дёрнулась. — Ты больной, к чему это?! — нервозность на её лице сменилась удивлением, когда он чуть отодвинулся и сдвинул резинку спортивных штанов вместе с нижним бельем, освобождаясь от одежды и частично обнажая себя. Ладонь прошлась по крепко стоявшему члену на кончике которого виднелась капля предэякулята, Оуэн хрипло выдохнул. — Оближешь? — протянул руку к её губам. Шелли в ступоре сначала уставилась на него, а затем всё же прошлась по ладони языком, смачно сдабривая ту слюной. Он снова прошелся ладонью по своей плоти, глядя в упор на воплощение своей фантазии. Запрокинул голову и хрипло простонал, сжимая себя чуть сильнее. Шелли наблюдала за ним как завороженная, рассматривала каждый сантиметр тела, краснела и все-таки коснулась себя, поджав ноги под себя и разведя их в стороны. Они не проронили ни слова, но смотрели друг на друга горящими глазами. Совсем скоро комнату заполонили влажные отзвуки терзаемой плоти и тихие девичьи постанывания. Оуэн едва сдержал себя на месте, кончил обильно и быстро, просто потому что Шелли ускорила свои движения и стала подмахивать бёдрами под свой же ритм. — Не останавливайся, — прошептал он и стал кусать её всюду, куда только мог дотянуться. Кончила Шелли следом за ним, протяжно простонав и обессилено уперевшись головой ему в плечо. — Ты так прекрасна, — Оуэн точно был уверен, что сейчас его разорвет на части от избытка чувств и переполняющего восторга. Он снова поцеловал её, но в этот раз она ответила, лениво и все-таки ответила, пуская его язык и отвечая чуть желаннее. Они целовались долго, выдыхали и кусались, пробуждая вдоль позвоночника все новые и новые желания. Плоть к плоти, так близко и так откровенно, так доверительно, как не было никогда и ни с кем, у него так точно. И первый толчок, размашистый и резкий, будто удар в солнечное сплетение — ослепил его и ввёл не то в транс, не то в восторг. Он замер, чувствуя как пульсирует внутри её горячей плоти. — Оуэн, — позвала Шелли заметив его оцепенение. — Не останавливайся, пожалуйста, — совсем тихо. Остановиться? Нет, никогда, ни за что. И следующие толчки то и делали, что выбивали ее крики громче положенного. Каждый стон — отчаянный крик в котором горело синим пламенем томившееся желание, его желание. Он стал диким, необузданным, как ветер который любил. Врывался снова и снова, пока кровать жалобно скрипела, пока она задыхалась под ним и металась словно в агонии. Прекрасная, бессердечная и беспощадная, ради которой он готов бросить всё или же сломить весь мир. И собственные хриплые стоны резали пространство, так хорошо и так прекрасно ему не было никогда. Постель насквозь промокла, пропитанная их секретами и запахом. Они кончали и кончали, то тихо, то буквально разрезая тишину в ночи стонами. Оуэну казалось, что он плутает сквозь миражи, но Шелли под ним была такой горячей и такой отзывчивой, что заставляло осязать реальность. А когда она выгнулась на нём, откидывая голову к верху, искаженная гримасой удовольствия, Оуэн смотрел и смотрел, мечтая и сожалея о том, что никогда не умел рисовать. Он бы обязательно запечатлел это мгновение, её совершенную красоту. — Я устала, — прохрипела Шелли, которая кажется посадила голос. Оуэн сменил постельное белье и достал из шкафов чистую одежду. — Идём, — приняв душ сам, он затем растёр мочалкой её тело до красных отметин. Шелли вдруг рассмеялась. — Помнишь, в детстве ты тоже так делал. Ты был таким сладким и вечно сопливым. Оуэн улыбнулся. — Почему ты вспомнила от этом? Она пожала плечами. — Не знаю, кажется, будто и не забывала никогда. Все эти воспоминания словно часть меня, лишь время от времени сменяются и какое-то одно всплывает в голове чаще другого. Да, он знал это как никто другой. Порой в голове всплывал момент из прошлого и снова и снова продирал грудную клетку, потому что прошлое безвозвратно исчезло, оставляя после себя лишь жалкое эхо. Свежая и чистая постель куда Шелли плюхнулась, он лег рядом и притянул её к себе. Обнял, лбом прислоняясь к узкой спине. — Я всегда тут. И ты всегда можешь вернуться ко мне, я всегда жду тебя, Шел. Что бы ни случилось, сколько бы лет не прошло, я всегда тут. Шелли зажмурилась, пряча дрожащие губы и хлынувшие слёзы. Почему всё так сложно? — Я знаю, — прошептала она и сжала его руки. За окном задребезжал рассвет, орошая яркой полосой темнеющий горизонт. Крохотная птичка ни за что не останется в своем саду, не так ли? Неважно, как сильно этот сад будет пестрить ароматными цветами полными нектара, неважно как будут о ней заботиться и ухаживать, любить и лелеять. Она упорхнет.