Снова и снова

Глаза невыносимо жжёт, из груди рвётся крик, который она уже не в силах сдержать. Горе душит её, в лёгких заканчивается воздух и крик переходит в хрип, по пылающим щекам льются горячие слёзы, сквозь которые она с трудом различает свои собственные – влажные от пота и крови – руки, берущие неестественно тихого младенца. Персефона прижимает к груди своего мертворождённого сына и хватает ртом воздух, заходясь в уже беззвучных рыданиях. Снова и снова. *** Аид всматривается в записку, в которой аккуратным почерком выведены прощальные слова, каждое из которых ранит сердце больнее кинжала. Он не может последовать за ней на поверхность, не подвергнув смертельному риску, и не может остановить. Неподвижное лицо его собственного ребёнка отпечаталось на веках изнутри и будет преследовать его вечность, и эту же вечность будут смотреть на него яркие зелёные глаза жены с портрета, который стоит на прикроватной тумбочке. Глаза, в которые он уже никогда не посмотрит, улыбка, которая озаряет теплом всё мрачное царство мёртвых, мягкий голос, который ласкает слух слаще лучшей музыки – всё это он будет хранить в своей памяти вечность. Пальцы комкают и сжимают в кулаке записку, ногти впиваются в ладонь, и Аид, закрыв глаза, тяжело вздыхает. Снова и снова. *** Цветущий сад и приземистый домик, почти скрытый за пышными кронами яблонь, гранатов и смоковниц, уже виднеются вдалеке. Загрей вытирает тыльной стороной ладони пот с разгорячённого лба и различает стройный силуэт женщины, которая деловито подвязывает ветки кустарника, проросшие почти до середины тропинки. «Неужели это она?» Сердце пропускает удар, и Загрей срывается с места, но, не сделав и пары шагов, будто спотыкается о воздух и падает на колени. Всё тело пронзает невыносимая боль, в ушах стоит звон. Он открывает рот в попытке глотнуть воздуха, но у него не получается. Снег под коленями и ладонями быстро тает с тихим шипением, и сквозь сырую чёрную землю проступают слишком хорошо знакомые багровые воды Стикс. «Нет! Я так близок! Мама!» Загрей из последних сил тянет руку в сторону недосягаемого оазиса посреди засыпанной снегом земли, и Стикс накрывает его с головой. Когда он открывает глаза, почти сразу его слепит закатное греческое солнце. Вход в храм сразу за его спиной, но ворот нет – вместо них глухая стена, и в стену же Стикс несёт свои воды, словно и нет по ту сторону никакого царства мёртвых, дома Аида и всех его обитателей, его дома. А впереди всё та же снежная пустыня и домик среди деревьев, до которого ему не суждено добраться. И его мать, с которой ему не суждено встретиться, хоть она и совсем рядом. «Я попробую ещё раз» Загрей сжимает челюсти и поднимается с колен. Отведя взгляд от солнца, он смахивает влажные волосы со лба и устремляется вперёд по уже знакомой тропинке к саду. Снова и снова. …Тяжёлые цепи уже натёрли их запястья до крови. В чреве взбунтовавшегося титана, в полной темноте пленники висят на них, низко опустив головы, а глаза под плотно сомкнутыми веками неустанно двигаются, точно пытаясь уследить за причудливыми снами. Только не благостные, а кошмарные сны терзают семью Аида, и слёзы сбегают по их измученным лицам. Снова и снова.