Мелодия сомнений

      С тех пор, как Ли Сын Чан отказался быть аккомпаниатором на семестровом экзамене Чон Си Ын, мир вокруг неё зазвучал точно неправильный аккорд. Она считала, что с достоинством снесла в меру вежливый отказ юноши, что не слишком много думала об этом, что решила идти дальше и искать себе кого-нибудь еще. Ведь в консерватории всегда найдётся другой аккомпаниатор, верно? Она не должна была зависеть от одного человека, пускай даже и лучшего на курсе.       Перед тем как она попросила Ли Сын Чана быть её партнёром, она даже не подозревала, что это именно он, чья светлая и виртуозная игра Бетховена в её первый день в Шаминаде так глубоко и навсегда запала ей в душу.       Время до экзамена шло, а подходящий аккомпаниатор для совместной игры так и не был найден. Каждый раз, когда Си Ын обращалась к кому-то, она получала мягкий отказ. Кажется, все пюпитры для партитур уже разобрали, и из-за этого ее сердце было полно беспокойства. Что, если ей придётся просить играть с ней своего учителя? Не будет ли это позором? Как же она сможет смотреть в глаза своим однокурсникам, если они узнают, что звезда класса не смогла найти себе партнёра? Ей не хотелось даже думать о том, как они будут на неё смотреть - с жалостью или с насмешкой.       Сидя в одиночестве среди звуков её инструмента, Си Ын пожалела, что отвергла тогда Пэк Чжун Хена. Он первым предложил девушке аккомпанировать, но она, услышав, что его исполнение ей не подходит по уровню, отказала ему. Теперь она сокрушается: а зачем она это сделала? Из-за своей гордости у нее совсем нет партнера и ей больше не к кому обратиться. Или может… Никто просто не хочет играть с ней?       Шел последний урок очередного учебного дня. Все однокурсницы после него пойдут репетировать семестровый экзамен со своими партнерами аккомпаниаторами. Си Ын иногда было страшно открывать телефон, чтобы не начать смотреть, с кем они именно играют. Вдруг кому-то повезет играть в паре с Ли Сын Чаном? Она сомневалась, что хорошо перенесет эту новость.       Сегодняшний урок не был обычным уроком. Студенты первокурсники потока скрипок, виолончелей и фортепиано вместе ходили на теорию сольфеджио, вместе занимались. В поле зрения виолончелистки был предмет её расстройства: сидел недалеко от неё, и яркий солнечный свет красиво отражался от его теплых каштановых волос. Мысли не могли не задерживаться на Ли Сын Чане, а сердце не хотеть попытаться исправить ситуацию. Хватит ли ей духу вновь заговорить с ним, после той унизительной ситуации?       – Си Ын? О чем ты задумалась?       Пак Юн-а шепотом отвлекла свою подругу по музыкальному инструменту от ее мыслей. Си Ын быстро отвела взгляд от волос Сын Чана и повернулась к девушке.       – Я? Ни о чем. Я что-нибудь пропустила?       – Да, перепиши с доски ноты. Сейчас будем на слух определять какие где стоят знаки и такты, – и затем она вернулась к своим записям. Ее короткие волосы свесились ей на лицо, закрывая его.       В отличии от Си Ын, Пак Юн-а довольно быстро нашла себе аккомпаниатора. Только говорить кого именно - она не стала, сославшись на то, что Си Ын все равно не знакома с этим пианистом. «Ладно, храни свои секреты», - ответила Си Ын тогда, чувствуя легкий укол разочарования. Она думала, что хотя бы Пак Юн-а сможет быть ей подругой и поддерживать её, но, наверное, и тут она ошиблась.       Си Ын меланхолично повернула голову в её привычное положение: такое, при котором ей будет хорошо видно затылок Сын Чана. Но на этот раз, она увидела не затылок. Пианист повернулся и изучающе смотрел на девушку внимательными карими глазами. Виолончелистка вспыхнула и отвела взгляд на доску, делая вид, что всё-таки переписывает ноты.       Урок постепенно подходил к концу. Все заторопились собираться, когда время учебы и теории наконец вышло. Все, кроме Си Ын. Она аккуратно сложила нотные записи, прежде чем медленно встать. Пак Юн-а уже успела убежать, не попрощавшись: её плотный график из подработки в ресторане и усердных репетиций не давал ни минуты расслабления. Может быть, виолончелистка параноик, но ей казалось, что её новая подруга просто начала её избегать.       – А что, Чон Си Ын до сих пор не нашла партнера для экзамена? – услышала Си Ын вопрос одной из учениц скрипичного отделения.       – Да, такой позор. Осталось несколько недель до экзамена, а ей совсем не с кем играть, – ответила ей однокурсница виолончелистки.       – Почему?       – Все ей отказывают. Может быть не такая уж она и талантливая?       …Не такая уж и талантливая? Такое о себе до этого момента говорила только сама Си Ын. Словно резкий аккорд в спокойной мелодии обрушились на девушку эти слова. Она против воли подняла голову по направлению голосов. Две девушки, конечно же, смотрели в этот момент на нее, пока собирались. То ли они хотели показаться превосходящими её в чём-то, то ли еще что, но они не покраснели и даже выпрямились, когда Си Ын произнесла:       – Если вам есть что сказать обо мне, почему бы не сказать это мне в лицо?       – О, я... эм…, - вторая девушка была словно озадачена тем, что Си Ын ответила, – я ничего такого не имела в виду. Я просто констатировала факты.       – Констатировала факты или распространяла слухи? Моя ситуация не твое дело.       Шум в аудитории вокруг девушек стих.       – Меня просто спросили, и это не моя вина, если то, что я сказала – правда. В любом случае все об этом говорят.       Си Ын собрала вещи и полностью повернулась к девушкам, взяв все свое спокойствие в кулак.       – То, что все об этом говорят, не значит, что и вам нужно. И то, что что-то правда, не означает, что это кого-то, кроме меня, касается.       – Это было просто моим наблюдением, – пожала сплетница плечами ни в чем не бывало.       – А ты наблюдай лучше за собой! – твердо ответила Си Ын, словно резко захлопнутая крышка рояля. Она вышла из кабинета, чувствуя, как дрожат руки, держащие футляр виолончели.

***

      В последнее время Си Ын не удавалось подолгу сосредоточиться на игре на своих сольных тренировках. В целом, она все меньше и меньше времени проводила в репетиционных. Дома она отдавала себя чтению глупых романов в попытках забыться. Преподаватели всё ещё хвалили её точную игру, но она чувствовала, что эта похвала словно бы досталась ей незаслуженно. Словно бы её наставники ей врут. Си Ын всегда вкладывала в свою игру все, что у неё есть: тренировалась часами, день ото дня, пытаясь усовершенствовать каждую ноту. Но какой был в этом всем смысл теперь, когда её репутация талантливой виолончелистки подорвана, а у нее нет ни сил, ни желания её как-то исправлять? Её усердие стало угасать с каждым днем.       На этот раз она пришла в репетиционную уже скорее по привычке, чем по нужде. Стараясь не слишком хлопать дверью, чтобы не привлекать внимания, виолончелистка вошла в зал. Дневное солнце ярко освещало помещение, но в нем не было тепла. Си Ын на секунду остановилась и облокотилась о дверь, чтобы сделать сосредоточенный вдох и выдох.       «Мне не нужно их одобрение, мне не нужно их одобрение… Я талантлива, я талантлива…» повторяла девушка про себя, чтобы привести в порядок мысли. Она открыла папку с партитурами и стала бездумно их листать, но ноты теряли свой смысл перед ее глазами.       Её мысли вновь и вновь возвращались к сплетне, услышанной минувшим часом. Неужели теперь её одногруппники считают, что у нее нет таланта только потому, что у неё до сих пор нет партнера? Эта мысль не могла не вводить ее во фрустрацию.       Чон Си Ын вздохнула. Внезапно, она почувствовала, как ее сомневающаяся во всем душа стремится к музыке. Мысленно, она услышала легкое вступление фортепиано, которое словно призывало ее взять виолончель в руки. Прозвучало несколько аккордов на высоких тонах. Она старалась не представлять человека, который это вступление играет в её мыслях. Играл с её самого первого дня в консерватории. Не представлять его тонких и аккуратных пальцев на клавишах роскошного рояля. Си Ын взяла в руки виолончель и вступила.       С закрытыми глазами, виолончелистка начала играть «Ноктюрн До-диез минор» Фридерика Шопена. Пальцы бежали по струнам, передавая красивые переливающиеся мелодии, наполнявшие пустую комнату грустными и тоскливыми эмоциями. Это произведение могли прочувствовать все, кто когда-либо испытывал потерю или разочарование. До недавнего времени виолончелистка не придавала столько значения тому, что именно она играет.       Когда Си Ын убрала смычок, дрожание воздуха от музыкальных вибраций прекратилось. Она обратилась к невидимой публике перед собой:       – Не знаю зачем мне вообще репетировать что-то, если я в конце концов опозорюсь на экзамене.       – Что? Почему ты опозоришься?       Замерев, виолончелистка повернула голову. В дверях, облокотившись о косяк, на нее удивленно смотрел Ли Сын Чан. Руки в карманах, каштановые волосы слегка взъерошены. Си Ын сама, наверное, выглядела не менее удивленной его внезапному появлению. Она моргнула несколько раз и постаралась вернуть её внутренней мелодии такт.       – Что тебе нужно? – ответила она вопросом на вопрос.       – Мне интересно, как у тебя дела, – спросил он. Его голос был низким, с нотами беспокойства.       – Нормально, – ответила виолончелистка и слегка поникла. Ей бы следить за своим языком, и не говорить лишнего вслух. В следующий раз это может быть кто-нибудь другой, и по консерватории пойдет сплетня, что Си Ын сошла с ума.       – Ты прочитала «Погружение в океан музыки»? – продолжил пианист.       Это книга, которую Си Ын взяла в библиотеке в тот день, когда они с Ли Сын Чаном впервые обменялись несколькими фразами. Она надеялась, что книга даст ей дельные советы насчет ее игры, но ей показалось, что она зря потратила время, прочитав больше одной главы.       – С чего тебя это интересует? – ответила Чон Си Ын, стараясь, чтобы голос не дрогнул. Ее почему-то охватило внезапное волнение.       Сын Чан вдохнул и, видимо, действительно хотел ответить, но в последний момент передумал, и вместо этого спросил:       – Когда ты домой?       – Сейчас.       – Я тебя провожу.       – Зачем?       – Мне показалось, что тебе нужна компания.       Чон Си Ын несколько секунд взвешивала ситуацию. Она отметила, что злиться на него за отказ она не может, и что избавляться от его компании она вовсе не хотела. Спрашивать почему ему так кажется, было бы лишним. Поэтому виолончелистка кивнула и стала собираться, не успев толком поиграть.       – Давай я понесу твою виолончель? – предлагает пианист, протягивая руку к футляру. Си Ын инстинктивно дернулась и придвинула его поближе к себе.       – Не надо, – оборонительно ответила она, – я сама в состоянии это сделать.       – Си Ын, – вновь прозвучал его голос.       – Что? – она повернулась, чтобы встретить его теплый взгляд, и почувствовала, как дрогнула одна из струн её сердца.       – Я знаю, что, возможно, слишком резко отказал тебе в партнерстве, – Ли Сын Чан подошел чуть ближе.       – Всё в порядке. Я понимаю.       – Нет, я же вижу, что не в порядке. Мне следовало объясниться мягче. Я сказал, что твоей игре на виолончели не хватает чего-то важного. Но теперь я понимаю, что не учел твоих чувств при этом, и мне очень жаль.       После его откровения Си Ын опустила голову, чтобы скрыть смущение.       – Си Ын?       – Всё в порядке, – тихо повторила она. – Я… Пока я понесу футляр сама. Можешь понести его, когда мы выйдем из консерватории, если хочешь.       Ли Сын Чан словно прочел её мысли.       – В коридорах никого нет. Никто нас не увидит.       Си Ын промолчала, словно оценивая предложение. Она была совсем не против его джентельменского жеста, хоть и не до конца понимала, почему. Виолончелистка посмотрела на Ли Сын Чана, и он медленно взял у нее инструмент, словно принимая на себя часть её бремени.       Музыканты вышли из стен Шаминада в спокойном молчании. Только когда за ними закрылась дверь, девушка позволила себе расслабиться и расправить избавленные от веса плечи. Непривычно. Ли Сын Чан слегка улыбнулся, видя, как выпрямляется его спутница, и решил начать разговор.       – Ты знаешь, почему я с детства не участвую в музыкальных конкурсах?       Си Ин слегка приподняла брови в удивлении. Его мистический тон и неожиданно выбранная тема для разговора разжег в ней интерес, и она решила аккуратно разузнать его об этом.       – Нет… Откуда мне знать?       Ли Сын Чан улыбнулся, словно пробуждая дремлющие воспоминания.       – И ты ни от кого об этом не слышала?       – Нет. А что, ты хочешь, чтобы я пересказала тебе сплетни? Я думаю, ты и сам их прекрасно знаешь.       Пианист усмехается.       – Зависит ли твое мнение обо мне от сплетен?       – Совсем не зависит, – жмет девушка плечами. И не подозревает как искренне при этом звучит.       – То есть, по-твоему, моя ценность как музыканта не определяется сплетнями?       Си Ын на задворках сознания постепенно понимает к чему клонит пианист, но тем не менее кивает.       – Тогда почему ты позволяешь сплетням о тебе определять свою? – продолжил он.       Виолончелистка поняла, что пианист слышал ее перепалку с одногруппницей, и бросила на него нахмуренный взгляд.       – Но это совсем не сплетни, это правда, – бормочет она. – Была бы я ценной как музыкант, легко нашла бы партнера на экзамен. У всех давным-давно уже есть аккомпаниаторы.       – А почему ты сравниваешь себя со всеми?       – Потому что, видимо, во мне нет чего-то важного, – виолончелистка отвернулась от пианиста и фыркнула. Мысленно она добавила – «таланта, вероятнее».       – Твой музыкальный талант не определяется тем, есть ли у тебя партнер на экзамене или нет.       «А чем он определяется?» – подумала Си Ын. Если Сын Чан и прочел ее мысли в очередной раз, он решил не отвечать.       Солнечные лучи проникали сквозь листья деревьев, раскрашивая землю золотистыми отблесками. Ли Сын Чан и Чон Си Ын шли медленно, словно следуя ритму невидимой мелодии, которая звучала в воздухе вокруг них.       – Я хочу дать тебе задание на нашу следующую встречу, – вновь подал голос пианист.       – Задание? Что-то вроде разобрать по такту какое-то произведение или заучить какую-либо пьесу?       Виолончелистка надеялась, что ей удалось скрыть шуткой волнение в голосе от фразы «на нашу следующую встречу». Юноша мягко качает головой.       – Я хочу, чтобы ты составила список вещей, в чем ты хороша.       – В чем я хороша? – повторила виолончелистка.       – Да. Кроме, разумеется, музыки. Подумай обо всем том, что привело тебя в Шаминад.       Си Ын украдкой взглянула на выражение лица Ли Сын Чана, и не увидела там никакой насмешки. Он абсолютно искренне хотел ей помочь.       Тогда она попыталась вспомнить время, когда чувствовала себя уверенно. Мгновения, когда музыка захватывала ее душу и мотивировала идти вперед. Она задумалась о своих уроках виолончели и моментах, когда она чувствовала, что действительно преодолевает себя. Она вспомнила, как совершенствовала свою технику, чтобы заслужить мамино одобрение. «Я хороша в самодисциплине», - пришла ей в голову мысль, и она озвучила её.       – Вот видишь. Упорство – это отличное качество. Я хочу, чтобы ты ни на миг не забывала о нем, – при этом его улыбка была такая легкая и светлая, словно мелодия веселой песни.       – Но я больше не могу ничего такого придумать…       – Подумай о сегодняшнем дне. О моменте, когда ты проявила смелость.       – Смелость? – удивилась виолончелистка. – Мне кажется, что в момент, о котором ты говоришь, я чувствовала негодование. Всё-таки, я думаю, что вещей, в которых я плоха, намного больше.       – Не говори так, Си Ын, – строго ответил юноша. – Просто прислушайся к себе, и я уверен, что ты сильно удивишься, когда, наконец, услышишь себя.       Музыканты наконец подошли к остановке. Си Ын остановилась и сцепила руки в замок. Она украдкой посмотрела на Ли Сын Чана, чтобы ещё раз насладиться его элегантностью. Ее виолончель в чехле спокойно висела на плечах пианиста. Солнце все так же ярко отражалось от его волос. Пианист воплощал собой гармонию музыки, света и тепла. Неудивительно, что на него нельзя ни злиться, ни обижаться, и что он такой популярный. Си Ын же была словно противоположностью: тусклые волосы, замкнутость, молчаливость – словно лишняя клавиша фортепиано. Виолончелистка немного поникла.       – О чем задумалась? – спросил Сын Чан. – Если опять о том, что у тебя нет партнера на экзамен…       – Да у меня не то, что партнера, у меня даже подруги нет, – признается она и резко вздыхает. – Ты же знаешь Пак Юн-а? Мне показалось, что мы можем с ней подружиться, несмотря на наши многочисленные разногласия в музыке и в исполнении. Но теперь она словно избегает меня.       Ли Сын Чан переступил с ноги на ногу и сощурился, словно от падающего в глаза солнца.       – Я уверен, что тебе не о чем переживать, – коротко говорит он.       Также, Си Ын задумалась о том, что будет дальше, когда она сядет на автобус и уедет домой. Смогут ли они с Ли Сын Чаном продолжить общаться в консерватории, не породив новую порцию слухов? Или она вернется завтра на учебу, а он будет вести себя так, словно они и разговаривали то в последний раз месяц назад?       – Но я не могу не переживать об этом так как однажды мой упорядоченный мир музыки в один момент стал пуст и тих. И знаешь… – на Си Ын снизошел прилив откровения с резкостью вступления пятой симфонии Бетховена. – Знаешь, ещё что, Ли Сын Чан: я сомневалась, хватит ли у меня той самой смелости вновь заговорить с тобой после твоего отказа. Но это сделал за меня ты.       Пианист молчал, глядя на виолончелистку. Его лицо не выражало сожаления или осуждения. Оно выражало понимание.       – Си Ын, – начал он, прерывая молчание и делая шаг к девушке. Его глаза сверкнули, – каждый из нас иногда испытывает страх и неуверенность. Это естественно. Но не стоит позволять этому мешать нам двигаться вперед.       Виолончелистка задумалась и припомнила самое начало их разговора:       – А не кроется ли в твоих словах ответ на твой же собственный вопрос?       Сын Чан изучающе посмотрел на девушку, и ничего не ответил.       Автобус, на котором Си Ын обычно едет домой, выехал из-за поворота. Она только в этот момент поняла, что, возможно, наговорила того, чего не хотела, чтобы пианист услышал. Понадеявшись на то, что ее щеки не слишком красные, она глубоко вздохнула и жестом попросила свой инструмент обратно.       – Си Ын, – в последний раз позвал Ли Сын Чан.       – Что?       – Посмотри на меня, пожалуйста, – его голос звучал очень нежно.       Си Ын замирает и не спеша поднимает взгляд.       – Прости меня еще раз. Я очень хочу загладить свою вину, если ты позволишь. И я даже знаю как, – он снял виолончель с плеч. Его слова звучали искренне.       – Как?       – Пэк Чжун Хен ещё никому не аккомпанирует. И он будет рад, если ты поменяешь свое мнение насчет него, – с этими словами он подмигнул и отдал инструмент Си Ын, который уже не показался ей таким обременительным.       Она почувствовала, как сердце начинает биться быстрее. Неожиданное известие от Ли Сын Чана вкупе с возвращенной виолончелью прозвучало словно яркий и мажорный аккорд. Ей показалось, что она не может ничего сказать, потому что слова просто не приходили в голову.       Он улыбнулся ей, словно понимая ее молчание, и слегка пожал плечами.       – Ну что, думаешь, тебе стоит дать ему шанс?       Си Ын ощущала как ее сомнения смешиваются с чем-то новым. С надеждой? Она чувствовала благодарность к Ли Сын Чану за его искреннее желание помочь ей, а также легкую долю страха перед тем, как отреагирует Чжун Хен, когда она к нему подойдет завтра. Но, главное, внутри нее пробудилось хорошее предчувствие на то, что она все-таки сможет доказать всем свой талант!       Си Ын кивнула и улыбнулась Сын Чану. Он в ответ тоже улыбнулся, показав маленькие морщинки в уголках глаз.       – Отлично. Я рад, что смог помочь. И последнее… Чаще играй без партитуры.       С этими словами он помахал виолончелистке рукой, пока та садилась на автобус. Ветер, растрепавший его волосы, нежно шептал музыкантам новую мелодию. Чон Си Ын не могла отвести от пианиста взгляд, пока он стоял на остановке, словно символ ее нового начала. Их взгляды встретились в последний раз перед тем, как автобус скрыл его из виду.