Черти скучали

Предисловие: Будьте внимательны, дорогие читатели! Вашему вниманию представлено произведение писателя-авантюриста, где сломаны все каноны напрочь! Но сохранена главная связь с оригиналом — получение ядреной смеси всякий раз, когда наши главные герои схлестываются вместе. Приятного чтения.

Анатолий Ефремович Новосельцев — костюм, пропитанный дорогим одеколоном, украшал интеллигентного, высокого, мужчину с аккуратно уложенными волосами. Ему 50 лет. Людмила Прокофьевна Калугина — дерзкая, привлекательная хулиганка, любящая 40’ словцо и нецензурные напитки. Конец советской эпохи. И все же… СССР *** Калугина докуривала сигарету у входа в здание святейшего коммунистического ядра в провинциальном городе N. Солнце весело палило по её волосам, удушая предвкушением грядущего цирка. Почему цирка? У пробегающих мимо Калугиной кошек во рту был привкус разлагающегося строя. А как бы кому печально не было, от этого не денешься. Однако доклады и сходки по поводу светлого будущего коммунизма никто не отменял. Людмила загасила сигарету и медленно втекала внутрь здания. Она уже знала поминутно распорядок сего дня, ибо эта лента крутится с момента её восхождения на начальствующий престол учреждения, а это ни много ни мало…. Даже страшно посчитать. Быстренько влетев в буфет, Калугина искала спасение. Единственной капли, которая способна держать её нервы в этих невыносимо нудных докладах. — 50 грамм коньяку, пожалуйста! — радостно сказала Людмила полноватой женщине за стойкой. — ЛюдмилПрокофьевна…… — виновата смотрела она не нее. —… Что? — непонимающе и даже в глубине души возмущенно ответила Калугина. — Нельзя же… с мая нельзя… — Тьфу… — расстроенно облокотилась она на стойку. — Пойдемте погрустим вместе? — моргнула продавщица, а потом широко раскрыла глаза. Горячий эликсир стремительно падал в организм Калугиной в подсобке у буфетчицы. Она глянула на часы, оставалось ровно пять минут до начала, тигры уже готовы выйти на арену. — Ледусик, храни тебя Господь, — встала Калугина и поправила юбку. Быстро перебирая ногами по лестнице, женщина летела в зал заседаний, где уже заняла место в последнем ряду. Людмила упала на стул и с наслаждением закинула ногу на ногу, выдохнув запах дешевого коньяка. Зал был наполнен бледными пиджаками, медленно перемещающимися в пространстве со своими папками, зафаршированными листками. На кафедре стоял граненый стакан с мутной водой, Людмила в шутку подумала про бражку… Увела взгляд на открытые окна в мир теплой социалистической весны. Боковым зрением в её поле попал совершенно отличающийся от всех мужчина, который сидел слева от нее. Он довольно оценивающе глядел на это броуновское движение в зале. Воздух был наполнен вонючим запахом его одеколона, будто намеренно создавая ощущение атмосферы, его личного пространства. Нет, запах был очень вкусным, но его изобилие… Теперь у Калугиной был объект поинтереснее, она опустила голову и осторожно поглядывала в его сторону. — Товарищи, прошу не расходится, сейчас начнём! — послышалось с первых рядов, но Калугиной было параллельно. Её интересовал сосед по парте. Мужчина достал тонкий гребень для волос… «Расческу, мать его. Даже я не ношу расческу на это побоище… Хорош», — подумалось ей. Провел по своим черным шелковым волосам пару раз, сверкнув запонками и еще больше распространив запах одеколона. — Петр Афанасьевич, прошу! — опять послышалось с первых рядов. Мужчина около Калугиной глубоко вздохнул, отчего она усмехнулась и особо не скрывала этого. Он слегка обернулся в её сторону, кинул взгляд. А доклады начались. Людмила зевала, смотрела в окно, на сидящих, на своего соседа и вовсе не слушала этот тенор, периодически взмахивающий руками. А он говорил-говорил. Пока вдруг… —… вечера вопросов и ответов по положениям новой… — зачитывал он. — Прошу прощение, — встал Новосельцев. — Сколько времени прошло между вечером вопросов и вечером ответов? Калугина покатилась от смеха, но, отвернувшись и высмеявшись, виду не подала. Мужчина за кафедрой потоптался, поправил очки и поперхнулся. — Имелось ввиду, что вечер состоял из вопросов и ответов на них, — ответил он наконец. — А, прошу прощение, — сконфузился Новосельцев. — Неверно понял. Благодарю Вас! — лучезарно улыбнулся он. Доклад пошел дальше. — Мощно Вы его, не ожидала, — прошептала ему Калугина, давя смех в себе. — Я непреднамеренно, прошу прощение… — мягко улыбался он и поправлял галстук от волнения и своей излишней доброжелательности и учтивости. — Да бросьте, Вы разбавили эту серость! Мне понравилось… Людмила, — она по-партийному протянула руку. — Анатолий. Очень приятно, — галантно поцеловал он ей руку, осторожно повернув её с партийного положения на светский. — А мне как приятно, Вы бы знали. Они сели дальше слушать доклады. Но Людмила видела, как постепенно в Анатолии растлевал смех. Его плечи дергались все больше. Она обернулась. — Вечер ответов у них отдельно от вопросов… Какой я дурак, — давился он от смеха. *** — Товарищи, сейчас перерыв, затем продолжим. Через полчаса собираемся здесь же! — Можно пригласить Вас в буфЭт? — наигранно сказала она последнее. — С удовольствием, — улыбнулся он. Они довольно быстро добрались до заветного помещения. Анатолий благоухал одеколоном уже рядом со стойкой буфета, пока не понял, что его спутница идет в совершенно другое помещение. — Я думал, мы в буфет, — скептически посмотрел он на нее. — Это его святая святых. Боитесь? Анатолий подошел к ней ближе. — Да, я ведь не первосвященник. — А Вы эрудит. Пойдемте, — сказала она и скрылась в неведомых мирах подсобных хозяйств. Было темно, он пытался выследить женщину, а она в это время открывает свой начатый доселе коньячок, даже не спрашивая попутчика. — Предлагаю на «ты», — сказала Калугина и разлила по чашкам содержимое. — А давай. Новосельцева удивляла дерзость этой шикарно выглядящей женщины. Несмотря на темноту он великолепно лицезрел её талию и нежнейшие руки, ловко льющие коньяк. Точно ли он пьянеет от алкоголя? — Я не видела тебя раньше тут, Толик. Ты чьих будешь? — Из министерства… — Ууууу, — перебила она его в скудном свете лампы, свисающей к столу. — Что ты тут забыл? Разве твоя обязанность? Она села на стул, сверкнув кофейной чашкой. — Нет, хотелось взглянуть живьем. — Разумеется. Какой театр по телевизору? Давай за этот театр, а? — Ну давай. А ты сама «чьих», — передразнил он её. — Начальница статистического на Петровке. — Наслышан. Ты хороша. — Приятно. Возникла пауза. Он это ощутил, быстро перевел взгляд с её ног и непонимающе посмотрел в глаза. — Наливай — пояснил он. — А ты не промах, — Калугина не без удовольствия разлила по чашкам. — Жена твоя мне лицо не начистит? — Это вряд ли, мы в разводе давно. — О, как. Что это ты… — Не сошлись интересами… — печально сказал он. — А вот ты не замужем. — Нет, не замужем. Сильно заметно? — Вообще-то да, — рассмеялся он. Людмила снова разлила по чашкам. — Что поделать. Все какие-то однобокие, одноликие. Узнаешь его немного и сможешь предсказать на двадцать пять ходов вперед. Однотонные. Нет в них черта что ли… — А во мне есть? — В тебе?! Ну от тебя, белоручка, я вообще не ожидала, в тебе точно есть. Надеюсь, не один. — Одного мало? — Смотря какой… — Тогда за свободу! — поднял чашку он. — Прекрасный тост, — сказала Калугина, снова наливая им в чашки коньяк. — Правда? Тебе понравилось? — Очень. За свободу! — Сколько у нас время? — Минут десять еще, нормально, они задерживаются всегд… — сладостно вздохнула она. — А хорошо сидим… — Мы уже изрядно готовые, — засмеялся Толя. — К чему?! — усмехнулась она. — Ко всему на свете! — Предлагаю проветриться до зала заседаний. Не возражаете, товарищ? — наигранно элегантно говорила Людмила, как бы передразнивая его неподдельное дворянство. — Не возражаю, товарищ. Только попрошу об одной милости. — Какой же? — Возьмите меня под руку, — рассмеялся он. — Иначе мы с Вами падем моралью пьяных. Они уверенно прошагали до своих мест, стараясь не выдавать свою «готовность ко всему». Победоносно сели в умеренном головокружении. Народ потихоньку подтягивался, в зале еще шуршали листками и слышались голоса мужчин. Людмила поняла, что коньяк спас её от жуткого количества одеколона на Новосельцеве, и теперь мужчина пахнет более привлекательно (коньяком). Она все еще смотрела на его сверкающие запонки. — Не могу не высказать… — пьяненько шептала Людмила на ухо Толе. — Коньяком ты пахнешь приятнее. — Возьму на вооружение этот оттенок парфюма. Они оба загорелись смехом, уткнувшись друг в друга. Но это все тут же прекратил голос: — Есть ли вопросы по прошлой части докладов? — началось вещание. — Есть! — резко встал Новосельцев, покачиваясь и потом продолжил. — Почему Вы доклад на величайшую коммунистическую тематику зачитывали из коричневой папки? — А зачем создавать партийную секретность, если сотрудники и так не знают, что делают? — выдала тут же Калугина. Новосельцев не дал ответить докладчику и тут же добавил: — Кстати о сотрудниках. Считаете ли Вы, что нужно ввести партийный взнос части взяток в процентном соотношении? — Не понимаю, почему после революции мы перешли с молота на молотки? — ввернула Людмила. — И правда ли, что это связано с ухудшением морального уровня «голубого огонька»? — дополнил он. — Нет, конечно, Анатолий, я с Вами совершенно не согласна, это наверняка из-за двухцветной окраски Волг. — Точно, извращенцы. В воздух поднялась неловкая пауза после сокрушительной лавины глупых вопросов с очевидной целью. Докладчик долго тупо смотрел на свои листочки с опущенной головой. Наконец поправил очки и сказал: — Следующей темой будет доклад об алкогольных практиках местных партийный работников… Он начал славословить, а Калугина с Новосельцевым покатились от смеха, пытаясь не привлекать внимание. Этой темы они не ожидали. — Выскажемся, — воодушевленно шептал Толя. — От первых лиц, так сказать. Людмила все еще пьянела от его запаха коньяка, но с трудом продолжала шепотом: — Защитим пролетариат от посягательства на сакральное! Они оба ядовито выжидали место, за которое можно зацепить шутку. Все звучащее было до бесконечности скучным, идеи гасли не успев заявить о себе в недрах их сознаний. Время шло и надежды на сорванный доклад с горечью улетучивались, пока… — На одном товарищеском ужине, — произносилось с почетного места вещавшего, — устроенного для ответственных работников по случаю встречи председателя ВЦСПС с избирателями, произошел инцидент, в котором председатель буквально… требовал, чтобы спиртосодержащая жидкость наполнила его стакан! При этом, сиюминутно… — Мииинннуууточку, — поднялась Калугина. — Я была на этом товарищеском ужине. И не слышала никаких шумных требований достать ему водки… Да и вряд ли требовалось, водки там было достаточно. Так что это клевета чистой воды. — В том и дело, товарищи! — сориентировался докладчик. — Люди, работающие вместе, несший КОЛЛЕКТИВНУЮ (!) ответственность формировали узы социальной солидарности для ранговый идентичности, и как правило, эти контакты поддерживались с помощью алкогольных практик! Анатолий официально поднялся с места, поправил пиджак и начал с предельной точностью копировать манеру докладчика, говоря: — Речь шла в данном случае о выполнении НАПРЯЖЕННОГО (!) плана по товарообороту алкогольной продукции в масштабе района. Между прочим, в цену каждой бутылки водки было заложено 89% налога с оборота. Не находите в этом героическом поступке, который, надо сказать, действительно отважный, ведь на поприще советского народа было положено самое драгоценное — здоровье; так вот, не находите ли в этом обязанность партии представить к награде бойцов за показатели пятилетки, а не разносить героев соцтруда на собраниях?! — Мне кажется, каждый настоящий коммунист должен последовать их примеру! — подхватила Калугина. — ТОВАРИЩИ! — вскочила она. — На кону честь страны! Я готова!! Запишите меня добровольцем в отряд сухопутных этиловых войск! АНАТОЛИЙ, ПИШИТЕ! — Я ПИШУ! Ликеро-водочное подразделение, Людмила! — В горячую точку. Товарищи, кто еще?! Часть задних рядов погружались в сдержанные смешки, некоторые в шутку записались в отряд. Старые пиджаки с первых рядов поднимались, их стулья хлопали и скрипели. Деды жали друг другу руки и двигались к выходу довольно стремительно, думая, что там начались месткомовские сборы денег, от которых нужно дезертировать в срочном порядке. — Не расходимся, товарищи! Вперед… Черт.. Впереди еще три блока! — доносилось где-то. Калугина хохотала от количества людей в списке, желающих отважно сражаться с трезвостью, их оказалось довольно много. Толя, улыбаясь, в шутку продолжал всех записывать, придумывая новые отряды, специализирующихся в разных сферах употребления крепкого и не очень. — Так, вы! Да-да, вы! Выйдите, пожалуйста отсюда!! Калугина повернулась в сторону докладчиков и увидела указывающий на них с Толей палец красного от давления мужика. И тут же ощутила руку на своей талии. Новосельцев коснулся её, намекая на следованию рекомендации. Зал и так был наполовину пуст. Они прошли мимо рядов, где еще недавно пытались расслышать доклады глухие партийные старики, отмокающие в буфетном чае. — Прошу прощение, до свидания! — неловко откланялся Анатолий, пропустив Калугину вперед около двери. Людмила наблюдала, как мужчина предельно аккуратно закрыл дверь и взглянул на нее. — В буфет? — улыбнулся Анатолий. Калугина пожала плечами и задумалась. — Может, прогуляемся? Толя мгновенно удивился, но виду не подал. — Да, конечно, — снова улыбнулся он своей мягкой улыбкой, в которой Калугина была не против растворяться. Они медленно дали ход. Людмила бесцеремонно нырнула ему под руку и все хотела что-то сказать, но не решалась. — Что-то тревожит? — прервал её мысли Толя. — Да… — серьезно оборвала она. — Много еще осталось?.. — Коньяка? Она заулыбалась, но почему-то снова осторожничала и вдруг перешла на полушепот. — Все разваливается. Когда? Новосельцев печально усмехнулся. — Как только протрезвеем. Калугина оценила глубокую двусмысленность слов. Тут она резко остановилась. Новосельцев с волнением взглянул на нее, но тут же успокоился, увидев на её лице азартную улыбку. — Давай лошадь свистнем? — вдруг сказала она, смотря на большую скульптуру на постаменте около стены. — Зачем..? — испуганно оглянулся он в надежде, что её никто не слышал. — Да ладно, чего ты. Она пыльная, всем все равно на нее, — Калугина сняла лошадь с бюста. — Давааай! Чего ссышь. Толя скептически посмотрел на нее, но заулыбался, потянул руки, чтобы вз… — Э, вы чего там?! — крикнул какой-то мужик на том конце коридора. — БЕЖИМ!!! — крикнула Калугина и рванула с места. Новосельцев на ходу забрал у нее лошадь, и они вдвоем побежали диким вихрем по коридору. Завернули к лестнице. Калугина обгоняла Новосельцева, они быстро перебирали ногами и тотчас оказались на этаж ниже. Снова коридор, но теперь большой, широкий и светлый. Новосельцев бежал со всех ног так, что они иногда немели с непривычки. Сердце бешено било по всей груди, а легкие пытались его удержать. Лошадь весила чуть ли не как настоящая, но адреналин летел по крови с космической скоростью. — В туалет, быстрее! — задыхалась Калугина, сбавляя скорость. Женщина дернула дверь, глотая кубы воздуха. Лишь остановившись, Новосельцев ощутил, что руки уже не способны держать, а ноги тряслись от усталости. Они влетели в кабинку туалета и закрыли дверь, кинув лошадь у ног. Места не было вовсе, они кое-как уселись вдвоем на унитаз и пытались загасить тяжелое, громкое дыхание. В помещение туалета кто-то вошел, также дыша, прислушался и захлопнул дверь. Сидящие на унитазе слышали, как быстрые шаги удалялись за стеной. Тогда Новосельцев дал себе волю нормально отдышаться. Калугина тяжело выдохнула и откуда-то достала пачку сигарет. — Будешь? — Я не курю. — Да ну, белоручка. Сегодня день куража, бери. Толя взял белоснежную трубочку, аккуратно забитую табаком на производстве и с любопытством стал её рассматривать как средневековую реликвию. — Я не умею, если честно. Не курил. — В рот берёшь и втягиваешь. Смотри… Калугина поднесла спичку к сигарете. Из носа полетел дым на выдохе, она глядела на Толю через еле заметный рассеивающийся туман. Тогда тонкие пальцы зажгли огонек спички и для него. Он слегка вдохнул, боясь процесса, отчего даже не поперхнулся. Тишина была наполнена запахом сигарет и приятного отдыха после пробежки. — Ну как? — Гадость редкостная. Какой у нас план? — Сейчас все уляжется, побежим в гостиницу. — Легкий способ протрезветь. — В номере припасла для тебя водочку. Не благодари. — С Вами приятно иметь дело, Людмила, — он отодвинулся и кинул сигарету в унитаз. — Я сейчас задохнусь… — Ладно, погнали, — тоже загасила она свою и попыталась встать. Они медленно открыли дверь, Людмила осторожно высунулась в надежде, что их никто не пасет. Было чисто. Она открыла дверь, и на свет вышел Толик с бронзовой лошадью и непониманием, зачем ОН все это делает. Но весело… Они были близки к выходу, когда их застал охранник. Калугина тут же разочаровалась в таком идеальном плане по похищении ценности комиссионки. — Так, что вы выносите?? — начал кичиться охранник. — У вас есть документы? — Вот служебка на вынос лошади… — расправила Людмила бумажку. — У тебя была служебка?! — шипел Толя ей в шею от неожиданности поворота. — Ага. Зато как повеселились! — повернула она к нему голову. — Всего хорошего, — кивнул охранник. На улице было чудесный летний вечер. — А зачем тебе лошадь? — наконец озвучил мучающий его вопрос. — Не знаю, сказали привезти в Москву зачем-то. Мое дело маленькое. *** Гостиница была близко от здания, отходящие от алкоголя уже четко ощущали пространство десятиминутного пути до номера. В нем, кстати, было довольно уютно. Толя сел на кресло в ожидании водочки. Да и Людмила не тянула с этим, сразу достала стекляшку. — Расскажи что ль чего-нибудь? — прервала она тишину. — Томные беседы после буйств? Ладно… — он вздохнул для сосредоточения и поглядел на рюмку. — Ты удивительный человек, хочу поблагодарить тебя за этот день. Столько сумасшедших вещей я не сделал за всю жизнь, сколько мы за сегодня, — поднял он рюмку, она коснулась своей, и на послевкусии звона стекла они опрокинули содержимое. — Ты так каждый день?.. — спросил он после того, как выдохнул, чтобы не поперхнуться. — Пью? Или творю всякое? — рассмеялась она. Толя, улыбаясь, задумался. — Ответь как хочется, — сжал плечи он. — Пью на скучных партийных сходках или на праздниках. В остальном не хочется, да и должность не позволяет. Веселье по такому же принципу. Я же говорю, черти просыпаются. Людмила села рядом с ним и заполнила пустые рюмки. Разговорная стихия полилась с новой силой. Они даже умудрялись спорить, потом смеяться и снова рассуждать. Бутылка водки пустела, они этого даже не замечали, было до невозможности хорошо обоим. Перед глазами плыла комната, собеседник, рюмка. Но разговор никак не мог прерваться. За окном разгорелся какой-то спор между прохожими, они периодически покрикивали, но этим двоим было не до них. —… Калугина, я совсем с тобой не согласен, — продолжал Толя, не всегда выговаривая слова. — На самом деле эти собрания по существу хороши. Вот ты знала, что партийные массово пьют? Знала? А вот я не знал. — Толик, дорогой, ну это же очевидно, — кружила она по комнате, убирая рюмки и бутылку. — А, например, темы этих поездок по сёлам? Насущные темы в помойке валяются, а они все про водку, про водку. — С этим согласен. Я бы поменял и темы, и формат. — Вот буду уповать на твое содействие, — сдвинув брови в попытке сосредоточится говорила она, находу неаккуратно расстегивая блузку. — Сколько тупости в наших поездках, в этих разговорах, докладах. Помоги мне юбку расстегнуть. Я просто в ужасе от этих бессмысленных конвульсий, душном зале, в скучающих лицах. Повесь её на стул, потом утюжить в лом. — Блузку в шкаф? — Куда угодно, она не мнется… И все это обязательно к посещению. А сами-то в Германии попы в пиве греют. Он хлопком хватает её за «идею». — А твоя почему отлынивает? — А твоя, Дон Жуан? — Чтоб не приедалось. — Свет хоть выключи. — А такой уверенный темп задала! — щелкнул выключателем.— Я уже настроился. — Цирк любишь? — оглянулась она не него с наигранным призрением. — Увлекаюсь. — А с виду интеллигент. — Но я ведь спрашиваю разрешение, — сказал он и начал целовать её. — Не поспоришь, — пожала Люда плечами. — Покрепче хоть возьми, интеллигент. А за окнами спор прохожих разгорался, разгорался… Кто-то выстрелил, послышались крики и неожиданно стал подниматься дым. Бордовое, обжигающее пламя било по бетонным стенам соседнего с гостиницей здания. Изредка кто-то кричал на улице и пару раз снова стреляли, но номер 209 пребывал во мраке и абсолютной отстраненности от проблем окружающих. Стены номера слегка отсвечивали приглушенным красным огнем пожара, разгораясь то сильнее, то слабее… *** Ясное утро освещало пепелище соседнего дома и заглядывало в окно гостиничного номера, в котором уже никто не спал. — Утро доброе! — бодро сказал Толя. — Доооброе, — потянулась она. — Сматываемся, наконец. Так, я первая в ванну! — подскочила Калугина с кровати. — Я уже там! — рванул с места мужчина. — Вот гад, — легла она назад в кровать и еще раз потянулась, наслаждаясь этим временем. — Еще же вечность будет у зеркала свои волосы зачесывать, — ворчала она под нос, а потом крикнула ему. — Откуда ты такой аккуратный? — Мама парижанка. — Ладно свистеть-то. — Да серьезно. Людмила приглушила удивление и все-таки сказала: — Передавай ей пламенное спасибо. — Уже. Калугина усмехнулась и взглянула в окно. *** Они шли по перрону: Толя, Люда и… бронзовая лошадь, которую он тащил, сдерживая истинные ощущения от её веса. Поезд должен был привезти их в столицу, к их обыденному укладу жизни без докладов, водки и лошадей… Но они оба украдкой начали тосковать по этому месту, по докладам, водке и… по друг другу