Black Wings Over Black Skies

Глава 1. Путешествие во времени – ни минуты покоя.

      Гарри приготовился вернуться в свое тело, закрыв глаза и позволяя себе покинуть пространство, подозрительно похожее на вокзал Кингс-Кросс. Его разговор с Дамблдором дал ответы на вопросы, которые мучили его многие годы. Хотя он не был полностью готов вернуться в битву, из-за которой он здесь оказался, у него было слишком много причин жить. Он ясно выразил свое желание спасти каждого из своих друзей и как можно больше невинных.       Открыв глаза, Гарри ожидал увидеть Волдеморта и его пожирателей смерти, окружающих его. Возможно даже некоторых союзников, находящихся в битве и летящие в разные стороны заклинания и проклятья. Он резко вскочил, держа палочку наготове, но не увидел ничего, кроме пустого леса вокруг. Гарри обернулся в поисках Волдеморта, пожирателей смерти или союзников, но он стоял посреди леса в полном одиночестве. Солнечный свет проникал сквозь ветви деревьев, а птицы щебетали, не испытывая ни малейшего тревожного чувства, пока он бешено искал врагов, которые, как он знал, должны были быть здесь.       Он понял, что сражение, вероятно, уже закончилось, и он был мертв больше времени, чем думал. Он побежал через запретный лес к Хогвартсу, месту последнего сражения, ища кого угодно – союзников, друзей и даже врагов. Вот только он не услышал ни звуков боя, ни криков боли, ни вспышек заклинаний, пролетающих перед ним, когда он, задыхаясь, достиг края леса. Перед ним стоял Хогвартс, пустой, если не считать нескольких птиц, летающих по территории в свете позднего послеполуденного солнца.       Совершенно ошеломленный, Гарри не мог поверить в открывшееся перед ним зрелище. Когда он отправился на битву с Волдемортом, он оставил позади разрушенное поле боя, заваленное горами мертвых и раненых тел. Ремус и Фред были убиты, и у него даже не было времени погоревать о них. У него также не было возможности попрощаться с Джинни. После раскрытия воспоминаний Снейпа и осознания того, что его готовили в качестве жертвы, он, не колеблясь решил встретить свою смерть от рук Волдеморта. Как только он понял, что именно ему необходимо было сделать, чтобы спасти своих друзей, он решил сделать это без промедления.       Только вот битвы как будто бы и не было. Уровень адреналина, повышенного от путешествия на границу между жизнью и смертью и удачного возвращения, начал снижаться, и внезапно вся храбрость, которую он накопил, готовясь вернуться к жизни посреди битвы, исчезла. Он резко сел, чувствуя под пальцами свежую, не подожжённую траву. Где все?       Не обременённый избытком терпения или осторожности, Гарри дал себе всего минуту-другую, чтобы перевести дух. Он должен был выяснить, где все и что с ними произошло. Гарри побежал по открытой территории к большим входным воротам Хогвартса, только чтобы обнаружить, что они закрыты. Он постучал по ним, но спустя минуту или две молчания решил взять ситуацию в свои руки.       Вытащив волшебную палочку, он произнес "Alohomora". Его магия стремительно вырвалась из него сквозь волшебную палочку и врезалась в скважину ворот с оглушительным грохотом, разнесшимся по территории. Гарри нахмурился, он не собирался делать своё заклинание таким сильным. Он также забыл, что в Хогвартсе были свои охранные чары и это, вероятно, не сработало бы в любом случае. Он попытался представить, где могли бы быть все, и его первая мысль была о Хогсмиде. Осознав это, он хлопнул себя по лбу и вышел за границу антиаппарационных чар Хогвартса, прежде чем аппарировать.       Гарри появился на главной улице Хогсмида и огляделся вокруг широко раскрытыми глазами, здесь тоже все выглядело по-другому. Все что он узнал – это паб «Три метлы» и еще пару магазинов. Остальные дома даже близко не походили на те, что он знал раньше. Помимо этого, Гарри не увидел никаких повреждений или признаков битвы. По улице гуляло несколько человек, но он не увидел ни одного студента. Озадаченный происходящим, он решил зайти в «Три метлы» и посмотреть, знает ли мадам Розмерта, что произошло. Если это не сработает, возможно, Аберфорт может что-нибудь об этом знать, и в крайнем случае он всегда мог бы проникнуть в Хогвартс, используя скрытый проход в подвале «Сладкого королевства».       Внутри «Трех метел» было мало посетителей, и никто из них не глазел на него, что было довольно странно. За барной стойкой стояла молодая женщина с вьющимися светлыми волосами и в тугом корсете, подчеркивающим объемное декольте, которое, по мнению Гарри, наверняка приносило ей много чаевых. Он подошел к девушке за барной стойкой и спросил, где он может увидеть мадам Розмерту.       "Чем я могу вам помочь?" – с яркой улыбкой спросила она.       "Нет, это не может быть, она должна быть намного старше вас" – пробормотал Гарри не задумываясь.       "Моя мать умерла много лет назад, я - единственная Розмерта в округе" – нахмурившись ответила Розмерта.       Гарри едва мог осмыслить это. Он сделал шаг назад, затем еще один. Что-то было очень, очень не так.       "С тобой все в порядке?" – спросила Розмерта, увидев странное выражение его лица. Гарри неуверенно кивнул, пытаясь понять, хочет ли он убедить её в том, что с ним всё в порядке и ей не о чем беспокоиться, или с ним действительно всё хорошо. Аберфорт! Ему срочно нужно было найти Аберфорта. Выйдя на улицу, Гарри помчался на окраину Хогсмита, не обращая внимания на странные взгляды, кидаемые на него прохожими. В «Кабаньей голове» было меньше посетителей, чем в «Трех метлах», но в целом так было всегда, и это полностью соответствовало репутации тускло освещенного бара.       Гарри подошел к барной стойке, прежде чем осознал, что за баром стоит мужчина, не имеющий седых волос и длинной бороды. Вместо этого мужчина выглядел на удивление подтянутым для бармена средних лет. Затем Гарри заметил пронзительные голубые глаза за очками, и у него появилась догадка.       "...Аберфорт?" - спросил Гарри.       Он затаил дыхание, беспокоясь об ответе, и когда мужчина осторожно кивнул, Гарри выдохнул так, как будто его ударили в живот. Он не может оказаться правым — пусть он и прожил жизнь, которую сложно представить, но если он всё же прав, то это было... за гранью реальности.       Гарри нужно было знать: "Какой сейчас год?"       "Странный вопрос. Сейчас 1971 год", - нахмурившись ответил Аберфорт.       От такого ответа Гарри вздрогнул, его подозрения все нарастали, пока Аберфорт пытался понять какую игру Гарри затеял. Все странные события, начиная с того момента, как он вернулся к жизни, обрушились на него. Ничего нормального никогда с ним не происходило. Почему в его жизни не могло быть ни одной нормальной вещи? От осознания ответа Аберфорта, Гарри начало трясти. Что, черт возьми, с ним случилось? Как он вернулся в прошлое почти на тридцать лет назад? Глаза Аберфорта потемнели от подозрения, когда Гарри так ничего и не ответил.   Гарри не мог поделиться с Аберфортом только что открывшейся ему истиной, по крайней мере до тех пор, пока сам полностью не разберётся в происходящем. Он развернулся и, пошатываясь, вышел из паба, пока его сознание пыталось осмыслить тот факт, что он оказался во времени почти за десять лет до своего рождения. На улице он спросил прохожего, какое сегодня число, и ему ответили, что сегодня 20 июня. Неудивительно, что в Хогвартсе никого не было, ведь школа уже закрылась на летние каникулы.       Что ему теперь было делать? К кому он мог бы обратиться? Его родители... что они могли бы сделать... им самим сейчас должно было быть около десяти или одиннадцати лет… Он также не мог обратиться к Дамблдору, сколько бы он ни восхищался директором в прошлом. Осознание того, что Дамблдор манипулировал его жизнью только для того, чтобы Гарри мог пожертвовать собой, вычеркнуло этого человека из быстро сокращающегося списка людей, к которым он мог бы обратиться. Все его друзья еще не родились, и было не так уж много взрослых, которым он доверял.       Ему нужно было место для размышлений, место, где он был бы в безопасности. В памяти сразу же всплыли образы дома на площади Гриммо 12, где он впервые почувствовал себя нужным. У Артура и Молли еще не было своего жилья, да и к тому же там никогда не было места для уединения, а Гарри действительно сейчас нуждался в месте где он мог бы спокойно подумать.       Приняв решение, Гарри аппарировал недалеко от площади Гриммо, появившись под неработающим фонарным столбом. Мысли Гарри пребывали в полном беспорядке, пока он спешил к дому, который делил с Сириусом и Орденцами. К сожалению, он был слишком поглощен своими проблемами, чтобы заметить движение за окном.       Гарри положил руку на богато украшенную медную ручку и повернул ее, входя в мрачную атмосферу дома №12, расположенного на площади Гриммо. Все еще погруженный в свои мысли, краем сознания он отметил отсутствие кричащего на него портрета Вальбурги, хотя и не уделил этому особого внимания. Чай, решил он – это будет первым что он сделает. Он так и не простил Кричеру смерть Сириуса. Он лучше сам сварит себе чай, чем позовет домашнего эльфа. Кроме того, подобная рутина на кухне всегда успокаивала его, что даст ему возможность сосредоточиться на проблемах.       Пройдя на кухню, которая выглядела чище, чем он помнил, хотя и не менее мрачной, он заметил чайник на плите. Увидев перед собой выполнимую задачу и уже только от этого чувствуя себя немного лучше, он полез в шкаф в поисках чашки и ромашкового чая. Чайник был теплым на ощупь, поэтому Гарри даже не задумываясь налил себе чаю.       Однако он действительно должен был разобраться, что делать дальше, возможно стоит составить список. Гермиона гордилась бы, что он пришел к этому выводу без нее. Гермиона всегда занималась планированием, и Гарри полагался на неё больше, чем мог предположить, поэтому ему хотелось, чтобы она была рядом.       Он развернулся, чтобы увидеть, как кто-то еще входит на кухню. Портрет матери Сириуса стоял перед ним во плоти, строгие черные брови едва приподняты к ее зачесанным назад волосам цвета вороного крыла.       "Вальбурга!" – вскрикнул Гарри поняв, кто стоит перед ним, уронив чашку с чаем. Чашка разбилась о пол, разрушив последние остатки спокойствия Гарри.       Вальбурга отреагировала намного более драматично, чем он, закричав о кровавом убийстве и направляя на него свою палочку. Буквально выйдя из крупнейшей битвы, которую видела Волшебная Британия за несколько последних десятилетий, рефлексы Гарри были взвинчены до предела и он, не отставая от Вальбурги ни на секунду достал свою собственную палочку. Она выкрикнула какое-то семейное проклятие Блэков, и к нему понеслось болезненно-пурпурное проклятье. Не узнав заклинания, Гарри увернулся от него, бросившись в сторону и удерживая между собой и Вальбургой кухонный стол.       Гарри с задержкой понял, что дом, который он считал пустым, на самом деле заселен семьей Блэк, одной из самых опасных и сумасшедших семей в стране. Гарри не мог решить, будет ли сражение лучшим выходом, поэтому он стремительно уклонился от ещё двух заклинаний. Пропущенные заклинания вызвали оглушительные взрывы, разрывая шкафы, осыпая кухню древесными щепками и осколками керамики. В конце концов, Гарри решил, что сохранение его жизни является приоритетом, и быстро применил два заклинания "Expelliarmus", а затем "Stupify". Не раздумывая Вальбурга приняла оба заклинания на щит.       Она произнесла еще одно беззвучное заклинание, зловещий черный сгусток отправился прямо к его груди. Чтобы избежать проклятья Гарри бросился на пол, оказавшись под столом он разглядел ноги Вальбурги между ножками стула и снова применил заклинание "Expelliarmus". Заклинание попало ей в ногу, и дождавшись щелчок-клацанье ее палочки, ударившейся о стену, а затем и об пол, он вскочил на ноги и броситься мимо разъяренного матриарха в коридор.       С обоих сторон перед ним в коридор прорвалась целая толпа членов семьи Блэк. Гарри, должно быть, прервал семейное собрание, потому как они заблокировали ему выход, окружив его. Он не мог никого из них узнать, все что он мог разглядеть это их черные одеяния, черные волосы, бледные сердитые лица и палочки, направленные на него. Гарри действовал чисто инстинктивно, выкрикнув первое заклинание, которое пришло ему в голову – "Expecto Patronum". Из его палочки вырвался совершенно безвредный, но очень впечатляющий и внушительный олень, сверкающий ярким светом, он помчался по коридору прямо к скопившимся членам семьи Блэк. Они закричали и бросились врассыпную перед оленем, почти так же, как это делали дементоры, на которых они в тот момент были похожи. Эта нелепая мысль, как и все остальное, что с ним случилось в этот день, делало все происходящее совершенно сюрреалистичным, и Гарри не мог сдержать смех, вырвавшийся из его груди. Звук его слегка истерического смеха резко контрастировал с тревожными криками обитателей дома, что только заставляло его смеяться еще сильнее. Он мгновенно развернулся и бросился обратно на кухню, и сделал это как раз вовремя, разминувшись с заклинаниями, врезавшимися в стену за ним.       Стоявшая перед ним Вальбурга потянулась за своей палочкой, и Гарри мгновенно отреагировал – "Accio Wand". Ее палочка прыгнула в его протянутую руку, когда он перепрыгнул через стол и выбежал на задний двор через черный ход. Безумие. Он был безумен. Весь этот день был безумным. Семья Блэков начала выходить через дверь. Некоторые из тех, кто шёл впереди, начали атаковать его, однако те, кто был позади, натыкаясь на передних, сбивали направление проклятий. Гарри встретился взглядом с девушкой его возраста с фиалковыми глазами и извиняюще ей улыбнулся.       "Э-э, извини…" – в жесте раскаяния Гарри попытался извиняться.       В него снова полетели проклятья, и он понял, что уже достаточно сильно тут задержался. Гарри бросил палочку Вальбурги на землю и аппарировал.

***

      Гарри не особо задумывался над конкретным местом аппарации, только о всепроникающем чувстве полной потерянности и одиночества. К его легкому удивлению, он оказался в Годриковой Лощине прямо перед местом, где в его время находились могилы его родителей. С трепетом он осознал, что вилла, в которой он был рожден, была совсем рядом. Вскоре он стоял перед ней, хотя здание выглядело совсем не так, как в последний раз, когда он его видел. Вместо полуразрушенного и полностью разоренного памятника стояло элегантное здание, витражи которого придавали ему величественный вид.       Гарри стоял перед зданием, совершенно не зная, что дальше делать. Битва в доме №12 на площади Гриммо снова и снова прокручивался в его голове. Он понятия не имел, как ему удалось уйти невредимым. Сириус гордился бы им, если бы он был здесь, а не умер два года назад. Мерлин, как же больно было иногда думать о нем. На самом деле, если задуматься об этом, сейчас Сириус все еще должен быть жив. В этом времени он, вероятно, был ребёнком, и, зная Сириуса, можно сделать вывод, что он подумал бы, что поступок Гарри – лучшее, что с ним происходило когда-либо. Эта мысль немного подняла Гарри настроение. Вне зависимости от того, что произойдет дальше, по крайней мере, он сможет снова увидеть своего крестного живым.       Его мысли вернулись к зданию перед ним. Джеймса сейчас воспитывали в поместье Поттеров, а не здесь. И поскольку Гарри смог пройти через все защитные чары в доме на площади Гриммо, потому как он был наследником Блэков, даже несмотря на путешествие во времени, то и защитные чары этого дома должны пропустить его, без оповещения непосредственного хозяина. Он решил не задумываться слишком сильно о том, почему защитные чары признали его в этой временной линии. Это сработало, и он не собирался поднимать вопрос о том, откуда взялась эта удача. Он мог устроиться здесь на некоторое время, разработать план и решить, что, черт возьми, делать дальше.       Не имея лучших идей, он украдкой осмотрелся и пошел вперед, чувствуя щекотку на коже, вызванную работой защитных чар, при проходе через них. Подойдя к входной двери, он уже было потянулся к дверной ручке, как вдруг дверь распахнулась – за ней стоял домовой эльф.       "Здравствуйте, сэр! Чем Мипси может вам помочь?" – протянул эльф.       Гарри этого не ожидал, и поскольку импровизация на ходу была для него в значительной степени чужда, он сказал правду: "Э-э, меня зовут Гарри Поттер, я надеялся, что смогу остаться здесь на день или два?"       "Мипси никогда не встречала сэра раньше, а она знает всех Поттеров." – нахмурилась Мипси.        "Но я без проблем преодолел защитные чары, так что я определенно Поттер." – возразил Гарри во вспышке вдохновения.       Домовому эльфу было сложно не согласиться с логикой данного заявления, и спустя секунду она сказала: – "Заходите, я приведу Лорда Поттера".       Затем домовой эльф исчез, предположительно, чтобы привести... его дедушку? Флимонта Поттера? Гарри встретился с родителями, когда он был в состоянии между жизнью и смертью, но он не мог вспомнить Флимонта, хотя в тот момент там было несколько зеленоглазых людей, имена которых он так и не узнал. Переступив порог, он обнаружил, что пространство внутри дома намного больше, чем могло бы показаться снаружи. Гарри покачал головой, ему 17 лет, и он все еще находил магию невероятно крутой. Не имея других идей, он устроился на небольшом стуле у входа и стал ждать.       Долго ждать не пришлось, всего через минуту появилась Мипси, держа за руку мужчину средних лет с чертами лица, в которых можно было узнать Джеймса Поттера. Высокий, худощавый мужчина с волнистыми волосами, доходившими до плеч и зачесанными назад. На его настороженном лице скрывалась искра любопытства, давшая Гарри некоторую надежду. Острый взгляд зеленых глаз Флимонта оценивающе упал на подростка.       "Здравствуйте, сэр, меня ... э … меня зовут Гарри Поттер" – Гарри заговорил первым.       "Хм. Я Флимонт Поттер" – ответно представился мужчина. – "Я не знаю ни одного ныне живущего Гарри, входящего в семейное древо. Тем не менее, ты прошел через Поттеровские охранные чары, что должно подтвердить, что ты являешься родственником".       Гарри кивнул и повторил: – "Верно, я Гарри Поттер".       Флимонт усмехнулся, выражение его лица стало гораздо более дружелюбным: – "Простите мои подозрения, не каждый день заходит давно потерянный родственник".       "...вы удивлены?" – осторожно улыбнулся Гарри.       Флимонт криво улыбнулся в ответ: – "Считай меня действительно удивленным. Заходи внутрь, и мы поговорим. У меня есть смутное подозрение, что тебе есть чем со мной поделиться. ".       Гарри последовал за дедом вглубь особняка. Старинные картины маслом украшали стены, а изысканные ковры покрывали деревянные полы. Двери вели в коридор по обе стороны которого находилась изысканные лестницы из красного дерева, ведущие как вверх, так и вниз. После короткой прогулки Флимонт отвел его в удобный кабинет.       Кресла стояли полукругом друг напротив друга прямо перед камином в окружении книжных полок. Пол был устлан теплыми бордовыми коврами. Гермионе понравилась бы эта комната. Сердце Гарри сжалось, когда он подумал о ней, он понятия не имел, что с ней случилось во время битвы. Что случилось с его друзьями? Они так и не узнают, что он еще жив. Продолжили ли они сражаться? Победил ли Волдеморт?       Флимонт уселся в одно из кресел, не замечая внутренней борьбы Гарри, и спросил: "Это наш загородный дом. Почему ты не пришел в поместье Поттеров, чтобы меня найти?"       Гарри изо всех сил старался сосредоточиться и честно ответил: "Я на самом деле не знаю, где находится поместье Поттеров". Флимонт нахмурился, очевидно, это был не лучший ответ. Он вежливо, хотя и строго попросил Гарри: "Может быть, тебе лучше начать с начала. Кто твои родители?"       Гарри неловко поерзал в кресле, он не хотел говорить правду. Взрослые имели плохую привычку не воспринимать его слова всерьез. Но он не мог придумать никого другого, кто мог бы помочь ему. Дамблдор воспитал его мучеником, Макгонагалл сдала бы его Дамблдору, Грозный Глаз Муди, вероятно, счел бы Гарри темным волшебником. Все остальные, кого он знал как взрослых, в это время все еще были детьми.       Флимонт сильнее нахмурился. "Гарри" - повторил он снова. На этот раз его тон звучал резче.       Гарри понял, что лучшего выбора у него все равно нет, и решил, что лучше сказать правду. "Я родился у Лили и Джеймса Поттеров в 1980 году."       Брови Флимонта резко сузились, его нахмуренный взгляд превратился в угрюмый взгляд. – "Это довольно плохая шутка. Тебе лучше начать сначала. На этот раз я требую правду".       Конечно, это не будет просто. Ничего в его жизни никогда не было легким. Гарри старался изо всех сил убедить дедушку в правдивости своих слов.       "Я говорю правду. Я родился в 1980 году. Еще вчера для меня был 1997 год, а сейчас я здесь."       Флимонт встал с рывком. – "Я не знаю, кто ты на самом деле и как ты пробрался через защитные чары, но тебе пора уходить. Мне надоела эта чушь."       Гарри стоял, отчаянно ища способ убедить его. – "Если понадобится, ты можешь использовать на мне легилименцию. Я докажу свою правоту любым способом."       Выражение лица Флимонта помрачнело при упоминании легилименции. – "Ты смеешь утверждать, что я балуюсь темными искусствами? Очевидно, ты не Поттер, иначе знал бы, что мы светлая семья. Я не допущу упоминания подобных вещей в этом доме."       Гарри начал извиняться, прежде чем предложить другие предложения: – "У вас есть омут памяти? Я могу показать вам свои воспоминания. Или мы могли бы пройти тест на родство? Я могу доказать, что я Поттер."       Флимонт покачал головой, бормоча про себя: – "Не могу поверить, что я вообще об этом думаю".       "У меня нет омута памяти, но я могу отвести тебя в Гринготтс для определения кровного родства. Однако, если ты не Поттер, то я оставлю тебя самолично разбираться с гоблинами. Предупреждаю, они не очень любят самозванцев. В случае если ты Поттер, я арендую у них омут памяти, и ты сможешь показать мне всё, что..."       Его резкая манера речи немного смягчилась, пока он пытался подобрать нужные слова. Но для Гарри это была возможность, и, он несомненно, не хотел ее упустить. На этом ближайшие планы на день были предрешены.       Гарри начал этот день полностью изнуренным, едва успев сомкнуть глаза перед битвой за Хогвартс. Все беспорядочные события этого дня наконец настигли его, из-за чего ему было трудно оставаться бодрым рядом с дедушкой, при посещении Гринготтса. Гоблины были такими же неприятными, как Гарри помнил, хотя было странно видеть Крюкохвата, выглядящего абсолютно так же, как и в его собственное время. Тест на родство подтвердил, что он - Поттер, как он и предполагал. Удивление, отразившееся на лице Флимонта, было ничем по сравнению с тем, которое он испытал, когда Гарри продемонстрировал ему свои воспоминания о будущем.       Флимонт незамедлительно послал за своей женой Юфимией, которая восприняла случившееся гораздо спокойнее, чем её муж. Она посмотрела на воспоминания Гарри в омуте памяти и после небольшой паузы перешла к вопросам.       После нескольких часов вопросов от бабушки и дедушки, в тщательно охраняемой и очень дорогостоящей комнате в Гринготтса, Гарри едва мог здраво мыслить. Они были требовательны в своих вопросах и заставили Гарри неоднократно пересказывать события. Наконец, все их вопросы к нему иссякли.       Юфимия первой прервала молчание: – "Сядь прямо, Гарри. Ты - Поттер, и должен вести себя соответственно. Мы - благородный род, и от тебя будут ожидать соответствующего поведения, если, конечно, ты хочешь жить с нами."       Это рассеяло туман усталости, окружавший Гарри. Он выпрямился и нерешительно спросил: – "Я буду жить с вами?"       Юфимия кивнула, как будто это было очевидно: – "Да, хотя мы и не можем рассказать никому о твоем путешествии во времени. Невыразимцы сразу же придут и утащат тебя, и больше тебя никогда не увидят".       Флимонт серьезно кивнул, соглашаясь: – "Никто не должен играть с путешествиями во времени, если, конечно, они не хотят умереть, или по крайней мере, навсегда исчезнуть в руках невыразимцев. Нет, мы примем тебя в семью как давно потерянного родственника."       Он посмотрел на Гарри взглядом, который мог посоперничать со взглядом Снейпа. – "Мы будем держать это в секрете между нами троими. Никому ни слова". Гарри был так счастлив получить хоть небольшую передышку. Он не мог остановить слов благодарности, продолжая даже дольше, чем намеревался.       Юфимия вмешалась, когда у него закончился в легких воздух, и ему необходимо было перевести дух: – "Конечно. Ты наша семья. Это главное".       Ее голос немного смягчился, когда она продолжила: – "У тебя могло быть плохое детство, но я не вижу причин, чтобы это продолжалось."       Таким образом, вопрос был решен, и Гарри был доставлен в поместье Поттеров. Он так устал, что едва помнил, как лег, прежде чем заснуть.

***

      Ему снились кошмары о битве, о пожирателях смерти, хохотавших, глядя, как он шагает навстречу своей смерти. О близких друзьях, приятелях и союзниках, сражающихся до смерти. Сны показывали битвы, крики и полет заклинаний. Лица мертвецов смотрели на него с обвиняющим выражением, не давая ему расслабиться вплоть до утра.       Когда он все-таки проснулся, весь в поту и в сухом кашле, он на какое-то время совершенно забыл, где находится. Встав с кровати, Гарри привел себя в порядок и спустился вниз, где Флимонт и Юфимия усадили его за стол для еще одной беседы.       "Мы кое-что обсудили, твоя...бабушка и я," – серьезно начал Флимонт. – "Ты останешься с нами, однако, нам нужно обсудить с тобой множество важных вопросов."       Юфимия кивнула и продолжила. – "Мы совершенно уверены, что это не имеет ничего общего с маховиками времени. Тебя еще не существует, и тем не менее ты здесь. Мы уверены, что вернуть тебя обратно в будущее, из которого ты пришёл, невозможно. Твое присутствие здесь, вызовет множество изменений, и будущее, которое ты знал, не будет таким, каким оно было. Мы даже не можем гарантировать, что твои родители Лили и Джеймс будут вместе. Я думаю, будет лучше, если мы будем думать о тебе как о человеке, пришедшем из альтернативной реальности. И в этой реальности ты находишься в нынешнем временном промежутке, несмотря на твои воспоминания о будущем".       Гарри нахмурился, он не думал об этом с такой точки зрения. – "Разве у меня нет способа вернуться?"       Дедушка и бабушка отрицательно покачали головами, после чего Флимонт ответил: – "Мы не знаем, как ты сюда попал, и конечно, у нас нет возможности выяснить, как повернуть этот процесс вспять. Кроме того, я не желаю тестировать на тебе смертельное проклятье. Даже если бы мы смогли выяснить, как путешествовать во времени, не привлекая внимания невыразимцев, я сомневаюсь, что мы смогли бы отправить тебя обратно в то самое время, из которого ты пришёл".       "Нам придется представить тебя как потомка побочной ветви семьи Поттеров, о которой мы не знали. Будем говорить, что твои родители недавно умерли, и ты нашел своих ближайших родственников. Мы примем тебя в семью как племянника. Это должно развеять большинство вопросов" – сказала Юфимия с деловым видом.       Гарри кивнул, это имело для него смысл, и он был благодарен, что они так тщательно все продумали.       "Конечно, тебе придется закончить школу. Мы не допустим, чтобы Поттер вступил во взрослую жизнь без выпускных экзаменов ЖАБА, кроме того ты так и не закончил седьмой курс" – продолжила Юфимия.       Гарри моргнул, глядя на бабушку и дедушку. Школа? О занятиях он не думал уже как минимум год. Что он должен делать, ходить на уроки, пока Волдеморт захватывает власть?       Он покачал головой, прерывая бабушку, которая продолжала планировать его жизнь: – "Что? Нет, я не могу вернуться в школу. И что насчет Волдеморта?"       Юфимия неодобрительно поджала губы от того, что ее прервали, пока Флимонт заговорил строгим голосом: "Не прерывай бабушку, когда она говорит. Даже с учетом отсутствия у тебя воспитания – это ужасно грубо. Ты все еще ребенок, какой бы опыт ты ни пережил, а дети ходят в школу."       Юфимия кивнула: – "Ты пойдешь в Хогвартс на седьмой курс. Я лично это организую. Мы также устроим для тебя уроки этикета, если, конечно, ты хочешь быть частью семьи. Что касается Волдеморта, это больше не твоя ответственность. Флимонт и я начнем расследование, и посмотрим, что мы можем с ним сделать."       "Кроме того, нет никаких гарантий, что возвышение Волдеморта, которое ты пережил, повторится сейчас, когда ты появился в нашем времени. Ты больше не можешь полагаться на информацию, полученную из своего отрезка времени. Тебе лучше сосредоточиться на школе, а это дело оставь нам" – добавил Флимонт.       Гарри не понравилось, насколько они преуменьшили опасность Волдеморта и его пожирателей смерти. Он дождался, пока они закончат с нравоучениями, прежде чем попытаться возразить, но был остановлен так же твердо, как и раньше. В конце концов, ему пришлось сдаться. Если он хочет здесь остаться, ему придется делать так, как они говорят. Однако, это его раздражало. Год самостоятельной жизни дал ему независимость, которую он принимал как должное. Даже если он был вынужден быть в бегах и спать в палатке в компании Гермионы.       Флимонт сменил тему на ту, которая заставила Гарри встрепенуться: – "Если то, что ты говоришь, правда, война не за горами, и нам всем придется готовиться к ней. Как у тебя обстоят дела с дуэльными навыками?"       "Неплохо! По крайней мере, для моего возраста. Я даже мог продержаться некоторое время против Волдеморта. А на пятом курсе я возглавлял клуб по защите от темных искусств." – от ответа Гарри Юфимия фыркнула.       Флимонт слегка улыбнулся. Это было самое счастливое выражение лица, которое Гарри когда-либо видел на его лице. – "Ну, я довольно опытный дуэлянт. Что-же, у нас есть все лето для тренировок."       Если бы Юфимия не была воспитана в чистокровном аристократическом обществе, Гарри был уверен, что она закатила бы глаза при этих словах. Вместо этого она пояснила: – "Он был профессиональным дуэлянтом и в молодости стал чемпионом Европы по дуэлям. Очевидно, ему этого слишком сильно не хватает. Джеймс еще слишком молод для таких вещей."       Гарри вспомнил, что за все время разговора он так ничего и не спросил о своем отце... которому было десять или одиннадцать лет? – "Могу ли я встретиться с ним?"       "Конечно, ты с ним встретишься. Он будет очень рад твоему появлению... Ну, мы определенно не можем сказать ему, что ты его сын. Нам придется привыкнуть называть тебя племянником, что сделает тебя кузеном Джеймса. Ты также должен будешь привыкнуть называть нас тетя и дядя. Ты случайно не играешь в квиддич?" – ответила Юфимия.       Гарри усмехнулся. – "Я был самым молодым ловцом за столетие. Правда я уже давно не играл."       Их холодные лица слегка смягчились, когда они начали говорить о Джеймсе. Всё началось с того, что они с воодушевлением поведали о страсти Джеймса к квиддичу, а вскоре уже без всякого стеснения хвалились им. Несмотря на колючесть, они явно любили его отца - Джеймса. Было всё ещё сложно воспринимать его как кузена. С течением времени разговор стал более комфортным, хотя Гарри не мог не заметить настолько старательно они избегали темы о путешествии во времени.       Так и началось лето Гарри. Это было одновременно одно из самых запутанных и одно из лучших летних каникул в его жизни. По утрам он проводил тренировки по дуэлям с Флимонтом, после полудня играл с Джеймсом, затем готовился к пересдаче СОВ, а по вечерам учился этикету – занятия, которые он ненавидел. К сожалению, эти занятия были одним из условий, которые установили Юфимия с Флимонтом для его усыновления. Уроки этикета стали для Гарри настоящим испытанием, ведь аристократический образ жизни был ему настолько чужд, что он мог воспринимать его всерьёз лишь отчасти.       Юфимия и Флимонт общались с ним сдержанно, за этой официальностью они прятали свои тёплые чувства, причём настолько искусно, что Гарри даже не подозревал об этом. Он, скорее всего, не обратил бы на это внимания, если бы уроки этикета не научили его вникать в суть вещей, чтобы осознавать, что подразумевают другие люди. Он не слишком преуспевал в изучении этикета и не прилагал к этому особых усилий. Учителя часто жаловались на него бабушке и дедушке, которые каждый раз отчитывали его. В результате на следующем уроке ему приходилось прикладывать все больше усилий.       Они относились к нему с добротой, но при этом были требовательны. Они не допускали поведения, которое было бы приемлемо для семьи Уизли. Никаких разговоров с набитым ртом, никаких перебиваний, никаких закатываний глаз и множества других правил, которые не имели особого смысла и напоминали Гарри о том, как он рос вместе с Дурслями. Даже у смеха были допустимые границы, которые Гарри должен был соблюдать. Фактически, его жизнь стала такой, как он представлял себе детство Драко, только без всей этой тёмной магии. Это пробудило в нём некоторое сочувствие к своему некогда заклятому врагу, не слишком сильное, но определённо большее, чем прежде.       Дуэльная практика с Флимонтом многому его научила. Во-первых, Флимонт никогда не позволял ему произносить заклинания вслух, настаивая на том, чтобы они были невербальными. Как только Гарри начинал выкрикивать заклинания, Флимонт взвинчивал темп отправляя из своей палочки шквал заклинаний, превосходящих навыки Гарри в несколько раз, до тех пор, пока Гарри не поражало то или иное проклятье. Во-вторых, магическая сила Гарри значительно возросла, и его заклинания нередко отбрасывали Флимонта на несколько шагов. Не то чтобы Гарри был достаточно силен, чтобы противостоять дедушке, не говоря уже о темном лорде. Тем не менее, он был намного сильнее, чем можно было ожидать от любого семнадцатилетнего парня. Флимонт предположил, что крестраж питался магией Гарри всю его жизнь, и теперь, без него, он был необычайно силен. Флимонт сравнивал это с тем, как если бы ребенок, выросший с тяжелым грузом на руках и ногах, вдруг снял их и удивился тому, каким же сильным он стал.       Даже учитывая время, проведенное с бабушкой и дедушкой, Флимонт и Юфимия ожидали, что он будет таким же, как и любой другой подросток его возраста. Хотя они и видели некоторые его воспоминания о войне, они не догадывались, что каждую ночь вплоть до пробуждения его терзают кошмары о друзьях, погибающих или находящихся на грани смерти без него. Он понимал теорию своей бабушки, что время, из которого он прибыл, перестало существовать, и теперь у него есть возможность полностью переписать историю. Однако это не остановило его подсознание от размышлений о том, что случилось бы с миром после его смерти. Если бы некому было противостоять Волдеморту, все, кого он знал и любил, были бы замучены, порабощены или убиты. Рона бы убили как предателя крови, а Гермиону… Гарри ненавидел мысли о том, что могло произойти с ней.       Он боялся этих мыслей не меньше, чем кошмаров, и поэтому каждый день доводил себя до истощения. После того, как все ложились спать, он пробирался на задний двор и тренировался до тех пор, пока его мышцы не начинали гореть от напряжения, а в глазах не начинало темнеть. Каждую ночь он бросал заклинание за заклинанием, доводя себя до магического истощения. Только после этого ему удавалось заснуть. Его бабушка и дедушка в какой-то момент попытались обсудить это с ним, но они не смогли понять его чувств, и в итоге все участники разговора остались разочарованными. Однако, это не помешало ему продолжать каждую ночь доводить себя до изнеможения.       Светлым моментом этого лета стал Джеймс. У них было не так много общего, помимо квиддича, о котором Джеймс обладал буквально энциклопедическими знаниями о различных командах и их истории, а также матчах и игроках. Но это не мешало Гарри наслаждаться каждой секундой в компании Джеймса. У Джеймса было не так много друзей, как и у Гарри, поэтому большую часть свободного времени они проводили вместе. Когда погода позволяла, Гарри и его отец-кузен играли в квиддич на метлах, которые не могли подняться выше нескольких шагов над землей.       Для Гарри проведение времени со своим кузеном было одним из лучших событий в его жизни. Он всегда задавался вопросом, каким был Джеймс на самом деле, и воспоминания Снейпа испортили впечатления Гарри об его отце. По крайней мере, до того момента, пока он не встретил одиннадцатилетнего Джеймса и не узнал, каким веселым и возбужденным ребенком он был. Джеймс был таким беспечным и счастливым ребенком, что Гарри не мог не полюбить его сразу после их встречи. Иногда Гарри желал, чтобы и его детство было таким же, как у Джеймса, после чего он погружался в тяжелые мысли, думая о своем собственном детстве, о войне, о своих друзьях. Иногда Джеймс вовлекал Гарри в одну из своих игр, чтобы отвлечь его от тяжёлых мыслей, но иногда депрессия не отступала, пока Гарри не доводил себя до такого изнеможения, что ему не оставалось ничего другого, кроме как заснуть.       Довольно быстро лето подошло к концу. Он сдал СОВы, показав себя несколько лучше, чем на пятом году обучения, что стало для него приятным сюрпризом. Гарри не мог вспомнить ни одного периода в своей жизни, когда целых два месяца прошли бы без какого-либо травмирующего или ужасного происшествия. Это стало приятной переменой, хотя он и не полностью осознавал, что именно Юфимия и Флимонт Поттеры от него ожидали.

***

      Беллатриса Блэк тихо притопывала ногой под обеденным столом, не привлекая к себе лишнего внимания. Тихий бунт — это все, что она себе позволила, сохраняя бесстрастное лицо, несмотря на напряжение вокруг нее. Еженедельные семейные ужины семьи Блэков в доме на площади Гриммо всегда были напряженными, и очень редко не заканчивались насилием. Однако этим летом они были просто невыносимы.       Арктурус Блэк, дед Сириуса и Регулуса, официальный глава и лорд Древнейшего и Благороднейшего Дома Блэков, сидел во главе длинного стола, вместе с более чем двумя десятками других членов семьи. Как и на каждом воскресном ужине в последние недели, Арктурус находился в состоянии ярости из-за отсутствия информации о юноше, вторгшемся в их семейное поместье в начале лета.       Никто из семьи (из тех, кто носил фамилию Блэк, и тех, кто женился на представительницах семьи) так ничего и не узнал об этом инциденте, кроме того, что произошло проникновение через защитные чары дома на площади Гриммо. Злоумышленник преодолел самые мощные и древние защитные заклинания, за исключением Гринготтса и, возможно, нескольких других Древнейших и Благороднейших Домов, что привело Арктуруса в бешенство. Он подверг всю семью долгим и зачастую мучительным допросам, чтобы узнать, что им известно о проникшем юноше. Его гнев так и не утих после того, как он узнал, что никто ничего так и не выяснил, даже с учетом того, что прошло уже несколько месяцев. Никто не проявлял такого неуважения к семье Блэков уже как минимум пять лет. Беллатриса мимолетно задумалась, жив ли еще запертый в подвале Уиллоби Нейгл, но она подозревала, что на данный момент — это маловероятно.       Арктурус потребовал проверить и обновить все установленные защитные чары. Не говоря уже об установки дополнительных защитных чар, которые он обнаружил в семейной библиотеке этим летом в приступе одержимости. Каждое из них было настроено только на членов семьи Блэк, что делало злоумышленника либо неизвестным родственником (почти невозможно), либо мастером по снятию проклятий и чар, подобных которому не видели со времен Эванезора III, жившего в XI века (что также маловероятно).       Беллатриса хотела, чтобы Леанна была здесь. Леанна Розье была ее кузиной в той же степени, как Сириус (11 лет) или Регулус (9 лет), или даже Финеас (10 лет) или Хелена (8 лет), которые чисто формально являлись ее дядей и тетей. Но Леанна не носила фамилию Блэк и была слишком юна для замужества, даже если у неё и был контракт на помолвку. К сожалению, Беллатрисе не удастся увидеть ее до начала нового учебного года в Хогвартсе в следующее воскресенье.       Леанна была практически единственным человеком в ее семье, нравившейся Беллатриса. Единственные, чье общество ей не было бы противно, были Сириус и Регулус, и, конечно же, обе ее младшие сестры. Андромеда (14 лет) и Нарцисса (12 лет) сидели напротив за столом, и бурно перешёптываясь между собой. Беллатриса сдержала себя, чтобы не вздохнуть слишком громко, ее сестры будут наказаны за плохие манеры за столом, если их поймают.       Однако, остальные члены семьи также были довольно увлечены, как и ее сестры. На дальнем конце стола краснощекий дядя Альфард, как и каждое воскресенье, был пьян, но на этот раз он подстрекал Сигнуса, раздражая отца Беллатрисы. Беллатриса не обратила внимания на начало спора, но поняла, что дело как-то связано с неудачной сделкой в Америке. Мать Беллатрисы, Друэлла, несколько раз пыталась отвлечь Альфарда от его пьяных обвинений, но Мариус Блэк (дядя по отцовской линии) и Поллукс Блэк (дедушка по отцовской линии) только сильнее подстегивали Альфарда.       В семье Блэков так было всегда, старшие поколения настраивали молодежь друг против друга, утверждая, что конфликты закаляют характер. Беллатриса никогда до конца не понимала, что подразумевается под "характером", для нее – это неуловимая, но полезная черта, не являющаяся неотъемлемой частью личности. По-видимому, он закаляется через дуэли и соперничество.       Этикет в семье строго соблюдался, даже когда семейные ужины неизбежно заканчивались сражением. В конце концов, они были чистокровными и принадлежали к одной из старейших семей во всей Британии. Особенно в этом усердствовала Друэлла – известная в семья сторонница хороших манер. Подобно тому, как фамилия Блэк была синонимом темных искусств и безумия, фамилия Розье была символом этикета, хороших манер и воплощением чистокровного социального достоинства.       Сражение, однако, не означало, что дети могли покинуть обеденный стол без разрешения. На практике это означало, что дети могли попасть под перекрестные проклятья, некоторые из которых были опасны для жизни. Беллатриса рано поняла, что привязываться к детям младше пяти лет - плохая затея. Поскольку в этом возрасте у детей не было необходимых инстинктов выживания, несколько детей уже погибли в результате случайно попавшего заклятия.       Поистине – Toujour Pur. Их семейный девиз означал "всегда чистый", что, очевидно, относилось к тому, чтобы родословная оставалась чистой. Ни один Блэк не женился ни на ком, кто не являлся членом священных 28 семей, в течении вот уже шестнадцати поколений. Однако у этого словосочетания было и другое значение, о котором вне семьи никто не знал – выживает сильнейший. Только те, кто пережил детство, были достойны носить фамилию Блэк и считаться чистыми.       Путем проб и ошибок был достигнут некий компромисс по поводу этикета в подобных случаях. Будучи старшей, Беллатриса ожидала пока остальные дети уходили, и впоследствии просила разрешение покинуть обеденный стол за всю компанию. Это означало, что ей приходилось оставаться в комнате, пока больше двадцати опасных и невменяемых взрослых выплескивали друг на друга свои мелке обиды. Семейные ужины всегда держали ее в напряжении. Обычно, как только произносилось первое заклинание она пыталась привлечь внимание родителей, в то время как ее сестры и кузены выбегали из комнаты так быстро, как только могли. Это не способствовало хорошему воскресному настроению.       Удивительно, что Сигнус так и не нагрубил Альфарду. Либо его что-то отвлекло, либо он узнал что-то ужасное о Альфарде с последнего семейного ужина. Не добившись желаемой ссоры, Мариус и Поллукс повернулись к Альфарду, спрашивая, почему он до сих пор не женат, - старая тема, и Беллатриса не беспокоилась, что она может стать поводом для ссоры.       В этот момент Беллатриса заметила, что взгляд ее матери остановился на Андромеде и Нарциссе. Она вздрогнула, ей срочно нужно было что-то сделать, иначе Друэлла точно их проклянет. Как старшая из нового поколения ей всегда приходилось защищать младших детей от внимания семьи. Андромеда только начинала проявлять себя как ведьма способная участвовать в мелких семейных разногласиях, а Нарцисса была очень хороша в защитных заклинаниях, собственно, как и должно было быть в этой семье, но ни одна из них пока не могла сравниться с силой их родителей.       "Мама, ты уже нашла новую швею? До зимнего бала Малфоев осталось всего несколько месяцев." – вежливо спросила Беллатриса, пытаясь отвлечь свою мать.       Это привлекло внимание Друэллы, и она повернулась к Беллатрисе, в то время как Беллатриса наложила под столом заклинание немоты "Silencio" на сестер, покрасневших от осознания своей ошибки.       "К сожалению, нет. После несчастного случая с мадам Берилл я больше никого не смогла найти в этой стране. Стандарты сейчас сильно падают, боюсь, нам придется отправиться во Францию в этом году. Тебе потребуется кое-что особенное!" – нахмурившись ответила Друэлла.       Беллатриса едва скривилась, она ненавидела светские балы почти так же сильно, как Нарцисса и ее мать их любили. Вся ее семья, казалось, получала даже большее удовольствия от извращенных политических игр, чем от жестоких споров и ссор.       "Зачем мне в этом году потребуется что-то особенное?" – спросила Беллатриса.       Друэлла собиралась что-то ответить, но Сигнус перебил ее: – "Хватит, дорогая. Нет необходимости портить сюрприз".       Лицо Друэллы нахмурилось, хотя Беллатриса предположила, что это могло бы быть из-за того, как туго были заплетены ее черные волнистые волосы в косу.       ССюрпризы от её родителей не приносили ей ничего, что она хотела бы или любила, единственным исключением стала волшебная палочка подаренная на ее восьмой день рождения. Беллатриса заставила себя сохранить спокойный тон, но почувствовала, как в ней поднимается волна ярости. – "Какой сюрприз?"       Друэлла и Сигнус переглянулись между собой. Секунда молчания растянулась, а Беллатриса начала судорожно перебирать любые варианты сюрприза, устроенного ее родителями. Ей собираются организовать частные занятия с репетитором по выходным в течение учебного года или отправить в Шармбатон вместо Хогвартса на последний год обучения, возможно они решили за нее место стажировки на следующее лето, или они…       Друэлла повернулась к Беллатрисе и сказала пренебрежительным тоном: – "О, это не стоит беспокоиться. В этом году тебе следует хорошо учиться, я не позволю, чтобы твои выпускные экзамены ЖАБА были сданы на менее чем Превосходно."       Беллатриса знала, что подходящим ответом было бы сказать: – "Да, мама, я уже начала готовиться к экзаменам", но сегодня она не могла заставить себя подчиниться. Очевидно, сюрприз ей не понравится, а таких в ее жизни было уже достаточно.       Ее тон сам собой стал резким, когда она рявкнула: – "Если это касается меня, мне лучше узнать об этом раньше, чем позже."       Она едва не поморщилась от слов, вырвавшихся с ее губ. Ее темперамент превращался в прекрасный пример темперамента семьи Блэк. Однако сейчас, ей необходимо было сохранять хладнокровие, если она хотела получить ответы. Ее родители были хуже нунду, когда чувствовали слабину в одном из своих детей.       Друэлла отреагировала так, как и ожидала Беллатриса: – "Следи за своим тоном, юная леди, иначе тебе не понравятся последствия." Голос Сигнуса прозвучал холодно, когда он добавил: – "Мы не будем ничего обсуждать, дитя. Мы все расскажем тебе, когда придет время!"       Беллатриса знала, что ей следует подчиниться, но мысль о том, что ей нужно склонить голову и молча согласиться с тем, что для нее запланировали родители, заставила ее слова вырваться, прежде чем она смогла сдержать свой язык: – "Я знаю, что это плохие новости. Скажите мне сейчас, нет никаких причин держать это в секрете от меня…"       Сигнус громко перебил ее, обращаясь к своей жене: – "Я знал, что она не воспримет эту новость хорошо. Лучше оставим все как есть. Мы скажем ей на зимних каникулах."       Сидевшие за столом Андромеда и Нарцисса начали есть быстрее, чувствуя надвигающийся конфликт и желая закончить ужинать до того, как он разразится, и им придется уйти в безопасное место.       Альфард, сидящий напротив, вмешался, прежде чем Беллатриса начала кричать: – "Оставь ее в покое, Сигнус. Девушка должна знать, что ее обручают".       Беллатриса скорее почувствовала, чем услышала свой крик: – "Я помолвлена?!"       Сигнус потерял терпение, что было неудивительно, ведь он никогда не отличался терпением. Удивительно было только то, что он разозлился не на нее. Ее отец бросил первое за вечер заклинание в своего брата, которое Альфард лениво отразил своей волшебной палочкой, которую держал под столом.       Беллатриса поднялась на ноги почти так же быстро, как ее отец, отбросив стул назад. Ее тело двигалось быстрее чем ее мозг, мог осознать, что ее помолвка уже была заключена с каким-то случайным чистокровным. Ее будущее уже было предопределено, еще до того момента, как она вступила в самостоятельную жизнь, а ведь ей даже не исполнилось восемнадцати лет, и она даже не закончила обучение. Она была настолько уверена, что у нее есть по крайней мере год, чтобы подготовиться к такому повороту событий. На этой мысли она вновь вернулась к реальности, ее волшебная палочка уже была у нее в руках, и она метнула заклинание в сторону матери. Они заплатят за это.       Друэлла, в свою очередь, уже стояла и обводила презрительным взглядом Альфарда, Сигнуса и Беллатрису, надменное выражение ее лица подчеркивало принадлежность к Розье. Она парировала первое заклинание Беллатрисы, перенаправив заклятие разрушения костей в картофельное пюре, разлетевшееся на всех сидящих за столом. Остальные члены семьи поспешно начали вытаскивать свои волшебные палочки, чтобы не попасть под случайное заклинание или отомстить за то, что их забрызгали едой.       Беллатриса была зла настолько, что даже не осознавала, насколько серьезное заклинание она наложила. Уголком глаза она заметила, как ее сестры поспешно отталкиваются от стола и начали убегать в холл. Какая-то отдаленная ее часть была рада, что ей не придется беспокоиться о них в предстоящем конфликте, она была слишком зла, чтобы обеспечить их безопасность, как обычно она это делала, когда за ужином начинались семейные разборки.       Однако сегодня вечером Беллатриса не собиралась уходить.       Друэлла бросила невербальное заклинание в Беллатрису, одновременно требуя: – "Сядь обратно и закончи ужинать. Мы поговорим об этом позже."       Беллатриса фыркнула, создавая щит и игнорируя, куда заклинание ее матери отскочит. Теперь, когда ее сестры были в безопасности – это не имеет значения. Она бросила невербальное проклятие сдирающее кожу, прорычав: – "Ты не можешь так со мной поступить!"       Друэлла спокойно увернулась от него, и ее выражение лица похолодело. Беллатриса знала, что ей лучше выиграть эту схватку, иначе, как только они вернутся домой ее подвергнут пыточному заклинанию "Crucio" в качестве наказания. – "Это не твое решение, дитя."       Беллатриса действовала чисто инстинктивно, адреналин гремел в ушах, ее сердце бешено колотилось, она не могла остановить ни свой язык, ни палочку, когда она отправила еще одно заклинание в мать. – "Черт возьми, это мое решение, за кого я выйду замуж".       Друэлла начала терять терпение, парируя еще одно заклинание, посланное дочерью, и рявкнула: – "Следи за языком, дитя, ты - Блэк, и я требую, чтобы ты следила за своими манерами. Ты сделаешь то, что лучше для этой семьи или пострадаешь от последствий."       Беллатриса ускорила темп, в тихой ярости бросая смертельные проклятия одно за другим. В ней что-то сломалось, мир рухнул. Ее последний шанс на свободу захлопнулся, и она сражалась, как загнанное в угол животное. Было уже слишком поздно думать о последствиях, в любом случае, за последние несколько лет она выдержала все, что только они могли придумать в качестве наказаний. Наказание за ее сопротивление уже не может быть более суровым, чем было до сих пор.       Всю свою жизнь ей приходилось беспокоиться о манерах, последствиях и о том, что о ней подумают люди, ей приходилось следить за всем, что она говорила и делала. Однако здесь, посреди смертоносной дуэли, она могла быть самой собой, освободив свой разум от всего, кроме заклинаний и рефлексов.       Она едва заметила, как остальные Блэки начали вставать из-за стола отправляя друг в друга заклинаниями, втягиваясь в бой. Сигнус и Альфард оказались в тупике, заклинания летали между ними практически с той же скоростью, как и проклятья между Беллатрисой и Друэллой.       Друэлла, вынужденная находиться в обороне, сумела прошипеть на свою дочь: – "Достаточно. Прекрати истерику, и сегодня вечером я, возможно, буду с тобой снисходительной."       "Глупое дитя. Ты выйдешь замуж за того, за кого мы тебе скажем, даже если мне придется притащить тебя к алтарю против твоей воли" – вмешался Сигнус.       Друэлла продолжала свой монолог, как будто и не слышала слов своего мужа: – "Своим поведением ты только доказываешь, что ты все еще ребенок, нуждающийся в том, чтобы родители принимали за тебя решения."       Сигнус добавил Друэлле: – "Усмири уже свою дочь, дорогая. Мы продолжим этот разговор дома."       При этих словах Беллатриса почувствовала, как ее глаза заволокло черным туманом. С нее было достаточно. Там, где остальные люди теряются в «красном тумане» во время приступа гнева, у членов семьи Блэк была своя собственная версия ярости. Беллатриса на протяжении своих шестнадцати лет время от времени слышала, как старшие говорили об этом эффекте на семейных собраниях, но только сейчас она испытала его лично. Периферийное зрение погрузилось во тьму, цвета стали серыми, а в фокусе оказались только противник и его заклятья. Люди боялись дуэлей с любым членом семьи Блэк, отчасти из-за их беспрецедентных навыков и практики в использовании смертоносных заклинаний, но главным образом из-за их боевого безумия.       Беллатриса погрузилась в боевое безумие, потеряв чувство времени, людей вокруг и опасности летящих мимо нее заклинаний. Летом наставники Беллатрисы научили ее цепочкам заклинаний, когда последнее движение первого заклинания было таким же, как первое движение второго. Ее волшебная палочка выводила одну цепочку за другой, как будто она практиковала их всю свою жизнь. Внезапно она обнаружила себя стоящей над своей матерью, лежащей на полу с оторванной чуть выше локтя рукой, остаток руки валялся в нескольких шагах на полу.       Вырвавшись из боевого безумия Беллатриса услышала свой крик: – "Кто это? Скажи мне, за кого вы выдали меня замуж!"       Услышав крики боли Друэллы, Сигнус немедленно прекратил сражение со своим братом, потеряв все полученное преимущество. Он полностью проигнорировал Беллатрису, бросившись к своей жене. Какими бы не были их отношения, он действительно страстно любил Друэллу. Он отправил Кричера за крововосполняющими зельями, а затем быстро вызвав заклинанием ее руку начал произносить исцеляющие заклинания. У Беллатрисы уже был похожий опыт, когда она случайно попала под заклятье в возрасте восьми лет, и она отлично представляла боль, которую сейчас испытывает ее мать.       Не то чтобы она сочувствовала своей матери. Беллатриса балансировала на грани между ужасом от того, что она натворила, и внутренним удовлетворением от того, что причинила боль своим родителям за то, что они подписали брачный контракт, даже не посоветовавшись с ней. Она все еще не могла поверить, что они сделали это. Однако, это было вполне типично для ее отношений с родителями. Просто все произошло так внезапно, и она не была к этому готова. Ей казалось, что она сможет пройти через все, что они подготовили для нее, но, как и следовало ожидать, у них всегда было что-то в запасе. После победы в дуэли, ярость Беллатрисы преобразилась, став более сфокусированной и менее взрывоопасной.       Внезапно она осознала, что ей нужно что-то предпринять, чтобы Андромеде и Нарциссе не пришлось столкнуться с последствиями этого конфликта. Иногда ее родители готовы были закрыть глаза на мелкое неповиновение, если считали, что это облегчит их жизнь. Ей придется что-нибудь придумать.       Когда Сигнус закончил лечить Друэллу и усадил ее вертикально, он снова повернулся к Альфарду, чтобы закончить их спор. Друэлла сидела на полу, её и без того бледное лицо стало ещё бледнее от потери крови, несмотря на зелья. Она посмотрела на Беллатрису, которая все еще стояла с волшебной палочкой в руке. Как ни странно, Друэлла ничего не сказала, и не возобновила атаку на дочь. Беллатриса открыла рот, чтобы что-то сказать, но закрыла его. Что она собиралась сказать? Солгать сказав, что она сожалеет? Она не стала бы унижаться или лгать. Не сейчас, не после этого.       Она снова открыла рот и удивилась, насколько холодно звучал ее голос: – "С кем я помолвлена, мама?"       Друэлла поколебалась, прежде чем тихо ответить: "Рудольфус Лестрейндж."       Беллатриса подавила дрожь, прежде чем получить очередную лекцию о манерах. Хотя ее мать и вела себя странно, не было ни криков, ни проклятий, она просто сидела на полу. Рудольфус Лестрейндж окончил Хогвартс два года назад и уже имел репутацию садиста. Ей придется поговорить с Леанной и Изабель о том, что делать. Причем сделать это надо как можно скорее. Она напишет им сегодня ночью, а увидится с ними через неделю.       Ее голос стал еще холоднее, когда она спросила: – "Когда свадьба? "       Друэлла ответила снова, спокойно, хотя и так же тихо: – "Через месяц после твоего восемнадцатого дня рождения".       У Беллатрисы было чуть меньше года на планирование. Она развернулась и пошла прочь, оставив мать сидеть на полу позади нее.