Прости меня, моя любовь

      Нанося удар за ударом по подтянутому, но далеко не железному телу Киры, в голове У крутилось лишь одно:       «Прости меня, моя любовь»       Он старался абстрагироваться от звуков вокруг, перестать слышать не столько из-за полных ужаса стонов и криков перепуганных подростков, а сколько болезненных выдохов сквозь зубы Киры.       Весельчак У знал, умом понимал, что не надо смотреть ей в глаза, но не удержался взглянуть в их болотную зелену исподтишка. Бушующая ярость, желание защищать любой ценой. Ненависть и затаенная боль.       «Прости меня, моя любовь»       Душа стенала, хотелось крушить и ломать, разрушить ту нарастающую пустоту в груди. И это вылилось на его Киру. Он с остервенением, не забывая отпускать шуточки вперемешку с сумасшедшим смехом, вырвал дверь, кинул в Киру. Ломать, крушить, причинять боль, которая разъедала его.       Вот только легче не становилось. Наоборот, какое-то непонятное чувство охватило его, перекрыло доступ кислорода, заставив сжаться и передернуть плечами. Или это эффект разбитого его головой оконного стекла?       Приходя в себя, он ухватился за брошенный на него взгляд Киры, тут же убежавшей дальше по коридору. В нём была надежда, быстро сменившаяся на беспокойство.       Или ему показалось?       «Прости меня, моя любовь»       Стремился успеть, добежать, нырнуть в дыру, открывавшую будущее, последовать за Кирой, даже не разбирая, что кричит. Даже не понимая, что только устроит неприятности от одного нахождения с ним рядом.       Не смог.       Весельчак свалился посреди убогого, полуразрушенного класса и впервые поддался грусти, стальной хваткой державшей его гнилое сердце. Сердце, однако, умевшее любить. Он бухнулся лбом в колени и ссутулился, тихо скуля и лелея кровавый обрубок руки. Очередное напоминание о ней. На лице читалась печаль, неотвратимость произошедшего.       «Прости меня, моя любовь»       Его жгло огнём, пробирало дрожью от осознания поступков, совершенных им за последнее время. У наконец разгадал то загадочное чувство, вновь захлестнувшее его. Вина.       Весельчак встал, больше по привычке, чем нужде надевать маску, громко рассмеялся, задыхаясь на полсекунды, и, решительно сверкая глазами с отголосками прошлого сожаления, поплелся вперёд, прижимая руку к груди. В голове складывался план.       Он должен хотя бы попытаться помочь, чтобы через время, лет где-то через сто, возможно увидеть, как теплеет взгляд Киры, направленный на него, и наполняется верой.       И, наверное, умереть за неё, за его Киру.       «Прости меня, моя любовь»