Целую, Артёмушка

      Когда Тёму спрашивали о маме, он чаще всего радостно смеялся, кивал и охотно отвечал на каждый вопрос: да, его мама — настоящий инженер на огромном заводе; да, сейчас она уже давно в командировке, потому что таких профессионалов никто не захочет отпускать домой почём зря. «Профессионалов» помогала выговаривать бабушка, но Тёма ужасно гордился, как будто сам сочинил это слово — уж очень оно было красивым и серьёзным, словно специально выдуманным для мамы.       Тёма помнил день, когда она уехала. Тогда бабушка, пришедшая забирать его из садика, почему-то была грустной-грустной, и Тёма успел заподозрить неладное, но дома всё оказалось как обычно: на столе ждал ужин, Настя делала уроки. Из её комнаты тогда очень громко играла музыка — Тёма зашёл к ней и попросил быть потише. Настя почему-то плакала.       Тёме тоже было грустно расставаться с мамой: сколько он себя помнил, она часто пропадала на долгие дни, привозя потом красивые фотографии на глянцевой бумаге или яркие магнитики из далёких краёв. Тёма торжественно вешал их на холодильник — эта роль всегда поручалась ему, — а потом часто подходил и смотрел на них. Вот какая у него мама — везде смогла побывать!       В этот раз мама задерживалась надолго: прошёл, наверное, месяц или два. Тёма, конечно, скучал по ней и её теплу, но его согревали письма. Мама писала ему каждую неделю, иногда даже чаще, а письма передавала Настя. Тёма уже умел читать по слогам, и его старания превращали закорючки в слова:       Привет, Тёма! Надеюсь, у тебя всё хорошо! Я помню, что теперь ты можешь читать сам, без бабы Зои, поэтому пишу тебе. Ты у меня умница, Тёма, и в школе у тебя будут одни пятёрки, как у Насти. А когда вырастешь, станешь инженером на заводе, как я. Ты ведь хотел быть инженером?       Да, Тёма хотел, и ему было приятно, что мама помнит об этом. Порой она показывала ему чертежи, и они удивляли и радовали Тёму не меньше, чем гостинцы издалека. Тёме не верилось, что он сможет делать то же самое: мама покупала ему раскраски, и ему было сложно не испортить рисунок лишними чёрточками, что уж говорить об огромных деталях машин на листах в половину стены! Но мама верила в него, и на душе у Тёмы становилось теплее — не может же мама ошибаться. Иначе она бы не была такой умной!       Письма были разные: короткие и длинные, простые и сложные. Начинались они по-разному — то «привет», то «здравствуй», — но заканчивались всегда одной и той же фразой: «Целую, Артёмушка. Мама». Тёма читал это вслух, шёпотом, хотя давно умел делать это про себя. Ему хотелось улыбаться, прыгать и веселиться, когда в его голове маминым голосом звучали эти слова, пусть она и ни разу не говорила так дома.       Здравствуй, Тёмочка! Как у тебя дела? Ты уже научился считать? Помнишь, как мы с бабой Зоей купили тебе счётные палочки?       Да, Тёма помнил — они были противного зелёного цвета, как огурцы в салате, и Тёма из принципа отказался тогда учиться считать. Теперь-то он знает: всего писем восемь, они приходят каждую неделю… Ужас, как долго уже мамы нет рядом! Так и год пройдет!       Мама никогда не писала, когда вернётся. Тёма пытался спрашивать об этом у Насти, но она лишь пожимала плечами, бросая короткое: «Скоро». Тёма даже не знал, где мама сейчас — Настя никогда не брала его с собой на почту. На бабушкиных открытках Тёма видел красивые марки с котятами и адреса её подруг, но Настя никогда не показывала ему ни конвертов, ни марок. Может, мама пишет особые письма — чтобы они быстрее доходили до него?       Однажды Тёма спросил Настю, пишет ли мама ей. Мама всегда напоминала им, что они — брат и сестра, они должны помогать друг другу, но Настя не спешила откровенничать с ним и о своих письмах не рассказывала. Тёме не верилось, что мама забыла о Насте: неужели и про него забудут, когда ему исполнится четырнадцать? Не может быть! Где-то её письма точно должны быть.       Тёма знал, что нехорошо брать деньги из бабушкиного кошелька, нехорошо заглядывать к Насте в дневник, но сейчас любопытство пересилило. В большом шкафу в прихожей лежат важные бумажки — мама, приезжая домой, всегда укладывала туда билеты из поездок и ещё что-то. Никого не было дома, но Тёма всё равно старался идти на цыпочках, как кот из сказки, чтобы никто не услышал ни звука. Дверца шкафа еле слышно скрипнула, и на Тёму пахнуло лавандой — он запомнил, что так называется фиолетовый пакетик от моли.       Пара билетов с резным краем, проведёшь пальцем — порежешься. Ха-ба-ровск. Са-ле-хард. Би-ро-би… Какие сложные и длинные имена бывают у городов! Ниже — какая-то розовая бумажка, Тёма потянул за край, желая вытащить на свет.       Свидетельство о смерти.       У Тёмы пересохло в горле. Он толком не знал, что такое смерть — бабушка рассказывала ему о ней, когда один раз хомячок Насти не вышел с утра из клетки. Настя тогда плакала так, что Тёма не мог не обнять и не пожалеть её, хотя к хомячку был совершенно равнодушен. А тут… Что за смерть, почему?       Имя мамы, напечатанное строгим жирным шрифтом, расплывалось в подступивших слезах. Нет, не может быть! Ведь только сегодня с утра Настя обещала ему новое письмо…       Тёма, спотыкаясь об углы, пошёл в комнату Насти. Самая дальняя по коридору — не влететь бы в дверь плечом. Пара шагов до Настиного стола — вот он, а на нём уже заветный листочек.       Привет, Тёма! Надеюсь, ты здоров, а то в новостях говорят, эпидемия гриппа. Береги себя, не болей!       Тёма цеплялся взглядом за отдельные слова: «отпуск», «зарплата», «семья», «люблю». Письмо обрывалось на середине: слов «Целую, Артёмушка» ещё не было, и у Тёмы защемило сердце. Он медленно отложил недописанное письмо обратно на стол, и ручка, лежащая рядом, упала на пол и медленно покатилась прочь.