Второй день рождения.

Моему счастью не было предела — мне разрешили нянчиться с Евой, пока она находится в Германии! Я возбужденно носился по комнате, прокручивая в голове заранее прописанный мною сценарий наших возможных диалогов и занятий. Но вдруг я резко затормозил, осознав один удручающий факт — я полный ноль в общении и, узнай о мне мир, меня бы наверняка наградили медалью «Самый скучный ребенок». Еще масла в огонь добавлял совсем маленький возраст Евы. Я даже со сверстниками ничего общего найти не могу, а тут четырехлетняя девочка.  Я шумно вздохнул, осев на кровать. С недавно появившимися эмоциями было тяжело уживаться: меня стала съедать тревожность, грусть, тоска, нетерпеливость, иногда излишняя радость. Всё это отразилось и на моем теле: от волнения я мог вспотеть или судорожно выравнивать спину, желая придать иллюзию уверенности, из-за чего мои суставы могли предательски хрустнуть; от смущения мой нос слегка розовел, а когда я находился в позитивном настроении на моём лице мелькала слабая улыбка, по вине которой дети с площадки забрали у меня честно заработанное прозвище — «камень». Сейчас я стал заложником своего прошлого безразличия. Моя комната в буквальном смысле пустовала из-за того, что я когда-то не проявил желание попросить родителей сделать какой-нибудь ремонт. Например, поклеить цветные обои или купить светильник-луну, который был почти у каждого ребенка. Тогда мне было плевать, но теперь мне даже стыдно показывать этот ужас своей милой Еве. Я поднял голову, проходясь взглядом по белым, словно в какой-то псих-больнице, стенам, невзрачной невеселой мебели… Идеально прибранный стол, на котором стояла лампа да стакан с ручками и остро заточенными карандашами. На полках лежала куча книг, но среди них не было сказок или других произведений, только задачники и энциклопедии. Пару раз у меня мелькала мысль попросить маму купить мне какое-нибудь пособие по поведению рядом с понравившимся человеком, но позже откинул ее, представив ее хохот над моей просьбой и мягкий отказ.  Сейчас я впервые прочувствовал отчаяние в полной мере — я не знаю, чем мне заинтересовать маленькую Еву. А она, по словам её дедушки, очень активный и непоседливый ребенок, способный разгромить дом в считанные секунды, если ее чем-нибудь не занять.  Значит, выведу её на прогулку. Во-первых, она будет всё время в движении и не заскучает, а во-вторых, ей может стать любопытно посмотреть на новые места в незнакомой стране. Моя мама, по идее, не должна быть против. В конце концов, я хорошо знаю местность, и мы не потеряемся — всё под контролем.  Я открыл дверцу шкафа, думая что надеть, и закатил глаза. Десять однотипных черных рубашек, десять однотипных белых рубашек, десять однотипных черных брюк, несколько десятков черных носков и пара черных туфель. Не будь половина одежды в прачечной, я бы мог добавить сюда ещё и пиджаки. Я глянул на себя в зеркало. Впервые я испытал недовольство собой. Я выглядел как-то вычурно, чересчур официально… Проблема заключалась не только в вещах, — всё равно всегда можно купить новые — но и в моей внешности. Моя бледная кожа придавала мне болезненный вид, а почти чёрные бездонные глаза усугубляли положение, создавая впечатление, что я инопланетянин. Я немного покусал губы, разгоняя по ним кровь, чтобы придать им цвета. Нельзя смиряться с недостатками, которые меня мучают. Нужно найти временное решение этому, пока я не возмужаю и не перестану выглядеть так жалко через пару лет.  Я решился тайком воспользоваться маминой косметичкой. Как ни в чем не бывало, я зашел в ванную и, заперевшись, дотянулся до золотистой маленькой сумочки, намеренно положенной в самом верху. Но для меня с высоким для моих лет роста это не представляло таковой преграды.  Я осмотрел содержимое: тушь, карандаши для глаз, подводка, тени… Я прекрасно понимал, что на восьмилетнем мальчике макияж будет выглядеть странно и несуразно, поэтому воспользовался только неизвестным мне кремом из баночки, окрасившим мою кожу в более желтоватый оттенок, а сверху чуть припудрился. Напоследок я собрал в тугой пучок торчащие темные волосы и побрызгался отцовским одеколоном.  Выглядело убого. Я умылся и тут же вздрогнул, опомнившись. Я вытаращился на свои наручные часы — пока что я не опаздывал. Я облегченно прикрыл глаза и, не забыв замести следы преступления, спустился в зал. Как порядочный сын я вежливо попросил отца дать мне денег. Тот, к слову, чуть оттаял ко мне за эти пару дней, завидев хоть какую-то мимику на моем лице, поэтому я мог надеяться на его благосклонность. Отец с недоверием покосился на мою протянутую ладонь и неохотно дал пару купюр. — Behalte, Pickup-Künstler,— последнее он сказал с особой иронией, горько хмыкнув. Конечно, все заметили мою перемену в поведении. С одной стороны, обычная детская влюбленность, но отца моя реакция на Еву напрягала и в какой-то степени интриговала. Неужели боится, что я стану таким же, как мать? Отчасти меня тоже волновал этот вопрос, ведь мы с ней во многом похожи, и даже зависимость я каким-то образом "унаследовал" от неё? Я как раз хотел поговорить с ней об этом, но каждый раз что-то мешало: то у неё задержка на работе до поздней ночи, то она готовит праздничный стол для гостей, то она заперлась с папой в комнате на долгое время… Что ж, в любом случае опасения отца напрасны. Как будто я горю желанием закончить свою жизнь в браке с человеком, который тихо ненавидит меня, но ничего с этим поделать не может, ведь его удерживают силой… Я коротко поблагодарил его и поспешил к двери встречать Еву. Её должны привезти с минуты на минуту. Моё сердцебиение учащается, когда во дворе паркуется черный мерседес. Оттуда вальяжно выходит Авдеев, а следом из детского кресла выпрыгивает Ева. По груди разливается тепло при виде ее. Я неуверенно подошел и поздоровался. Николай наградил меня молчаливым кивком и тут же растянулся в широкой улыбке, как только мой отец вышел поздороваться. Они пожали руки. — Рейн, доброго полудня! Не составит труда приглядеть за Евой? Мне нужно съездить в резиденцию на несколько часов, — Авдеев начал объясняться, как обычно сводя всё к бизнесу и поглаживая Еву по голове. Та в свою очередь нахмурилась, слегка разинув рот. Дедушка явно не посвящал её в свои планы, потому для неё его временный отъезд стал новостью. Выходит, про то, что сегодня моя семья будет с ней нянчиться, она не знала тоже. Я разглядывал её с умилением. Этот день обещает быть для меня одним из лучших.  Я решил начать действовать: чуть нагнувшись, чтобы наши глаза были на одном уровне, я обращаюсь к Еве: — Здравствуй, Ева. Как добралась? — я спрашиваю, подбирая наиболее приятный и вежливый тон. Тесное общение с людьми после появления Евы в моей жизни было чем-то новым и неизведанным. Потому я только учился приспосабливаться к такому навыку, как коммуникация. Она одарила меня напряженным взглядом. Мне хотелось и смеяться, и плакать: похоже, она была не в восторге от моей компании, но её лицо сейчас выглядело до жути забавным от растерянности. — Не волнуйся, мы займемся чем-нибудь интересным с тобой. Ты не соскучишься, — я продолжил, пытаясь обнадежить ее, — к тому же, ты в Германии в первый раз, да? Я могу показать тебе здешние красивые места, — Ева немного оживилась. Такому активному ребенку, как она, моё предложение казалось заманчивым.  Простояв ещё пару минут за разговором, Николай наконец показательно открыл дверь машины, намекая, что ему уже пора. — Будь умницей, — бросил он Еве напоследок, легонько чмокнув ее в макушку. Она заметно погрустнела. Ситуация выглядела для неё так, будто я являюсь причиной ее драматичной временной разлуки с дедушкой. Я тихо вздохнул. Можно подумать, тут что-то зависит от меня… Когда Авдеев уже уехал, я аккуратно взял Еву за руку и обратился к отцу: — Мы пойдем?  Отец угрожающе склонился надо мной и прошипел на немецком, чтобы смысл сказанного понял только я: — Wenn ihr etwas zustößt, werde ich dir die Haut abziehen, — дождавшись моего безразличного кивка, он продолжил уже на английском, — идите. Я не был поражен боязнью отца, что с Евой что-то случится. Всё-таки Авдеев очень ценит свою внучку, а какой-либо вред, нанесенный ей по вине моей семьи, мог оборвать моему отцу все дружеские отношения с очень хорошим партнером в политике. А ещё это может привести к тому, что Еву я больше не увижу. Поэтому на этой прогулке я буду опытнее любого телохранителя. Всё время, пока мы шли в парк, я не отпускал её руку. Особенно меня схватила паника, когда надо было переходить дорогу — в воздухе витал страх любого вероятного несчастного случая на дороге: например, если у машины вдруг откажут тормоза, и она влетит прямо в маленькую Еву.  Я тряхнул головой, выкидывая оттуда мрачные мысли. Мое желание защитить ее было на равне с материнскими инстинктами у хищников — разорву любого, представляющего опасность. Пусть пока я и многого не могу себе позволить из-за юного возраста, но в будущем она всегда сможет рассчитывать на мою помощь и поддержку. Миновав пешеходный переход, мы вышли на дорожку, ведущую на аллею. Я немного расслабился и решил пересчитать деньги. Я изумился щедрости отца — в моих руках было сто пятьдесят евро.  — Ты богатый? — Ева заострила внимание на купюрах, как сорока. Я ухмыльнулся. — Не я, а мой отец. Но, надеюсь, я тоже буду хорошо обеспечен в будущем, — я бережно завожу её ко входу в парк, за который мне пришлось заплатить около тридцати евро. У Евы засверкали глаза при виде различных детских игровых зон: качели, карусели, горки, песочницы. Ей хотелось опробовать всё. Я, конечно, достаточно спортивный, но ещё никогда я так быстро не ходил, ведь успевать за таким шустрым ребенком было непросто: Ева уже успела оббежать всю территорию, выпросить меня купить ей мороженое (как я мог отказать?) и начала баловаться с каким-то мальчиком. Если к другим её действиям я относился снисходительно, то последнее я терпел с трудом. Как же возмущала её дружба с кем-то, помимо меня! Но я понимал, что маленьким детям важно общение, особенно со сверстниками, потому возразить я здесь не мог — только расстрою её, а этого я точно себе не прощу.  Больше всего поражало, как дети с легкостью обходили языковой барьер — пара минут, и Ева уже без проблем играет с ним в догонялки, а затем и вовсе что-то обсуждает с ним, при этом не зная и слова на немецком. Я чувствовал себя беспомощно. Мне не хотелось, чтобы кто-то страдал от моей ревности, но и позволить длиться этому "союзу" я не мог. Пришлось брать пример с мамы и использовать хитрость: когда я увидел испачканный рот Евы в недавно съеденном мороженном, я отправил ее в туалет умыться, — мне очень не хотелось упускать ее из виду, но я был неподалеку, с ней не должно ничего случиться, — а сам подошел к тому мальчику. С маленьким ребенком можно не ходить вокруг да около, несколько страшных слов будет достаточно, чтобы спугнуть его. — Wenn du noch einmal zu meiner Eva kommst, wird dein Körper im Wald vergraben gefunden, — холодно процедил я, проследив, как он с криками убегает в противоположную сторону. Я облегченно выдохнул, совершенно не угрызенный совестью за его возможно сломанную психику.  Единственное, что меня напрягло, так это долгое отсутствие Евы. Лично зайти в женский туалет я не имел права, потому спросил у девушки в очереди, не видела ли она здесь маленькую кудрявую девочку. Ответ обескуражил меня — по её словам, Ева уже вышла. Я судорожно стал носиться по парку в поисках ее. Я старался не нервничать, что было невозможным для меня, ведь за такой короткий срок она стала так важна для меня...  После нашей первой встречи в поликлинике я много размышлял о себе, своих чувствах, о ней. Я убедил себя в том, что она мне просто понравилась. В конце концов, до этого я мало с кем общался, потому диалог с ней мог меня как-то впечатлить, и от того её образ в моей голове засел, как нечто особенное. Так звучало логичнее. Нормальные люди не могут полюбить сразу после знакомства.  Но один мой сон кардинально поменял мое мнение о всем происходящем со мной. Так беспокойно я ещё никогда не спал: по пробуждению все простыни были смяты, а подушка валялась на полу. Сам я был потный и взъерошенный, а спустя пару секунд и вовсе заплакал. Мне снилась её смерть, моё отчаяние при виде её гибели, как я теряю всякий смысл своего существования и мир, казалось бы, совсем недавно ставший ярким, вновь потускнел для меня. Это были мои первые в жизни слезы. Всё-таки я не нормальный.  Моя привязанность к ней была даже на уровне физического состояния: при виде неё я буквально расцветал, дышать становилось легче, а моя бледная кожа обретала более теплые оттенки.  А сейчас я буквально потерял её. Я наполнился решимостью — буду искать её хоть до потери пульса, даже если придется одному бродить ночью. Я найду ее и верну Авдееву целой и невредимой.  Опросив ещё нескольких прохожих и сделав несколько повторных кругов по парку, я наконец увидел Еву, но легче от этого мне не стало — она залезла на дерево. Пусть пока не высоко, и я мог её снять, но теперь у меня была фобия, что она упадет и сильно ударится. А, между прочим, для маленьких детей это травмоопасно! Можно получить сотрясение мозга или чего похуже! Я рванул к Еве и обхватил беглянку за талию, спуская на землю.  — Ева, никогда, слышишь? Никогда больше не уходи, не предупредив старших! — я слегка отчитываю ее, ощущая как моё чуть не остановившееся от волнения сердце начинает биться в прежнем темпе, — с тобой могло случиться что угодно без присмотра, — я добавляю обеспокоенно, отряхивая её одежду. Ева не очень раскаивается за проделанное, наградив меня хмурым выражением лица. — Тут много тётенек, которые гуляют со своими детьми. Они бы мне помогли, — она упрямо утверждает, на что я скептически поднимаю брови. — Как бы то ни было, ты в незнакомой стране. Тут нет людей, которые тебя знают и могут отвести домой. Что адрес своего отеля, что мой адрес ты не помнишь. А моё имя ты даже порой неправильно произносишь. И как ты планировала добираться обратно без моей помощи с таким багажом знаний? — вопрос, конечно, риторический. Я прикладываю все усилия, чтобы не повышать на неё голос. Важно оставить приятное впечатление о себе. — Да знаю я твое имя! Фр… Фред!  Я качаю головой. — Фриц. Фриц Майер, — я терпеливо поправляю ее. Она пробует произнести правильно снова и снова. С третьей попытки я наконец услышал из её уст свое имя. — Пойдем покормим уточек, — я вновь беру ее за руку и веду к водоёму, намереваясь отвлечь от недавнего стресса её и в особенности себя. — Но ты тоже не взрослый и можешь потеряться один, — она возвращается к тому разговору. — Не сравнивай нас. Во-первых, я всё равно немного старше тебя и более самостоятельный. Во-вторых, я живу в Берлине с рождения, я хорошо знаю местность и не заблужусь, — я объясняю чуть строго. На это у Евы больше не нашлось возражений. Мы подходим к небольшому прудику. Я покрошил в руках одну из печенек, которые я также ранее покупал для Евы, и насыпаю горсть ей в ладошку, через миг наблюдая, как она восторженно прыгает на месте, подкармливая подплывших к берегу утку с утятами. Ей было неудобно отсыпать им лакомство из-за того, что вторая её рука была чем-то занята. — Хочешь конфетку? — она вдруг спрашивает меня, расправляя кулак и протягивая желтую сосучку, — она лимонная, а я такие не люблю. Я рассеянно принимаю её подарок, тут же уточнив: — Откуда она у тебя? — Какой-то дяденька дал, — после её ответа я машинально выбрасываю конфету в ближайшую урну. Столкнувшись с её обиженным и злым взглядом, я поясняю: — Нельзя принимать еду от незнакомцев. Она может быть отравлена, — я немного устало вздыхаю, Ева такая беспечная и наивная девочка… — Разве мама не учила тебя этому? Ева немного поджала губки, раздосадованная. — Мама не живет с нами, — я удивился от такой информации, но подавил свое любопытство, чтобы не развивать больную для Евы тему. —  А что насчет папы? Дедушки? — я все равно отказывался верить, что никто из членов семьи не рассказал ей об опасностях внешнего мира. Она невинно пожала плечами. — Хорошо, тогда объясню я: когда незнакомый человек начинает предлагать тебе куда-то пойти или что-то взять от него, ты должна тут же отказаться и уйти от него в более людное место. Это может быть маньяк, сумасшедший или просто извращенец, — я явно заинтересовал её своей лекцией, — иногда они хитрят, чтобы заманить ребенка к себе домой или в подворотню. Могут соврать, что какой-нибудь зверюшке нужна твоя помощь и тому подобное. Теперь ты понимаешь?  — А если зверюшкам правда нужна моя помощь? — она печально спросила. Кажется, животные были ее слабостью. Я грустно улыбнулся. — Ева, солнышко, маньяки выдумывают все эти истории. На самом деле,  зверюшки не нуждаются в твоей помощи, — я ласково отвечаю ей и тут же вздрагиваю, поняв, что только что неосознанно назвал её солнышком. Но Еву, похоже, это не смутило. Она продолжала задавать мне вопросы по этой теме, и я охотно поддерживал беседу, лишь бы потом она была осторожнее. Вечерело. Пора возвращаться. Даже, если Авдеев ещё не приехал, Ева может подождать у нас на кухне и попить чай. Мы двинулись обратно. Но за считанные метры до выхода из парка, Ева заметила чьё-то шуршание в кустах. Она раздвинула листья и с очарованным писком достала оттуда котенка. Я тут же запричитал: — Ева, не трогай его! Верни на землю. Он может быть заразным. Ты хоть представляешь, сколько на нём микробов? — я хлопаю по карманам, желая достать влажные салфетки. Ева отказывается меня слушаться, уже во всю тиская черный пушистый комочек. — Он такой лапочка! Давай возьмем его с собой? Моё лицо окаменело от безысходности. В душе ещё теплилась надежда, что я смогу отговорить ее, но учитывая, какой упрямой она может быть, вероятность моей победы сводилась к нулю. — Ева, мы не можем его взять. Может, он тут живет и сейчас ждет свою маму, которая ушла искать себе еду, а потом вернется сюда и напоит его своим молоком? Ты хочешь забрать его из семьи? — конечно, у этого котенка вряд ли есть мама. Обычно, кошки рожают сразу несколько детенышей. К тому же, этот выглядел немытым и исхудавшим. Мама-кошка не допустила бы такого, точно вылизала бы его и накормила. Скорее всего, его выкинули либо он потерялся сам. Но Еве это знать необязательно. Не подбирать же ей любое бездомное животное из-за жалости… — Посмотри, как он мяукает! Ему страшно и одиноко! Неужели тебе на него всё равно?! — Ева вот-вот расплачется. По правде говоря, мне реально было всё равно. Я не эмпат в этом плане и при виде щенков и котят всегда безразлично прохожу мимо.  Но, чтобы не казаться бездушным моральным уродом в её глазах я соврал: — Конечно, мне не всё равно. Мне тоже очень жаль его, но твой дедушка может не разрешить оставить этого котенка. И тогда нам придется его выкинуть. Получается, ты дашь ему надежду, что приютишь, заберешь из его привычного куста, а потом оставишь посреди темной улицы одного. Ты только сделаешь ему хуже, — я пытаюсь убедить её всеми возможными путями.  — Тогда мы возьмем его, и если дедушка не разрешит мне, мы вернемся к этому кусту, чтобы он дальше жил в своем домике. А ещё мы покормим его. Поэтому мы по-любому сделаем доброе дело, — она остаётся непреклонной, — назову его Черныш. Я с презрением оглядываю котенка. Грязный, вшивый, худой и больной… И такую мерзость держит моя нежная и чистая Ева.  Я уязвленно вздыхаю и забираю котенка у Евы из рук. От моего немого согласия она радостно захлопала в ладоши. — Протри руки, — я даю ей салфетки, — а теперь пойдем, — мы вышли вместе с котенком, направляясь ко мне домой. Я сжимал его в железной хватке, из-за чего Ева несколько раз делала мне замечания со словами: «Ему же больно!», и я немного сбавлял силу. Когда мы вернулись во двор, машина Авдеева уже была припаркована, а он сам стоял и разговаривал с моим отцом, дожидаясь, когда я приведу его внучку. Ева выхватила у меня котенка и побежала выпрашивать у дедушки разрешение. Я лишь желал, чтобы она не сильно разочаровалась в случае отказа.  Пока они спорили на русском, я подошел к отцу. Он смерил меня непонимающем взглядом. — Was ist das? Я весело отозвался: — Es ist Chernysh.