Реки крови

Кьёка считала себя стойким человеком. Очевидно, не таким стойким, как думала, поняла она, одной рукой поддерживая стойку на четвереньках, а другой отодвигая в сторону стилизованный противогаз, пока выплёвывала желудок на каменный мост посреди ебучего озера крови. Озера, в которое она окунулась с головой, оступившись, пока ждала своей очереди на полёт от Урараки. Таков был план: заметив, что посреди ебучего озера крови находится относительно обычный мост, Уравити хотела лишить их гравитации, а потом помочь добраться до него тем, кто раньше не работал с ней в связке, например, Старателю или Кровавому королю. Малейшую долю облегчения принесло то, что плохо было каждому. Кьёка слышала, как кого-то тошнило одновременно с ней, но не нашла сил повернуться и посмотреть кого. Да и не важно это. К ней подошла Креати и предложила небольшую бутылку воды, прихваченную с собой, на что Кьёка благодарно кивнула. Выпив больше половины, она потратила остаток чтобы стереть кровь с лица и очистить уши, а затем осмотрелась. Мост вёл от большой, тяжёлой на вид, двери прямиком к круглой площадке на другой стороне комнаты, и хорошенько осмотрев стены стало ясно, что они даже не представляют, насколько может быть огромно пространство, созданное причудой. Кроме того, по их поверхности, словно огромные артерии, змеились… кажется, корни. Посреди площади высилось какое-то строение, но никто не приблизился к нему, доверяя оценке Ястреба, когда он сказал, что на данный момент единственный человек, находящийся там, погружён в глубокий сон. А вот что это был за человек — совсем другой вопрос. Руководствуясь здравым смыслом и поговоркой «Не буди Лихо, пока оно тихо», Кьёку отправили прослушать дверь на наличие за ней живых существ, а после отсутствия таковых Старатель решительно, но осторожно, толкнул ворота. Но они не открылись. Даже когда их тянули, а не толкали. Технически, Старатель был вторым по силе человеком в комнате, так что следующую попытку доверили Деку, и не зря. Думая про себя, сколько процентов Один За Всех нужно использовать, он удивился, когда потребовалось целых пятнадцать. За воротами находилась относительно небольшая комната с шахтой лифта, и они решили оставить Шото вместе с Ястребом сторожить её. Ястреб мог оказать поддержку даже на расстоянии, послав несколько перьев, а лёд и огонь Шото идеально подходили для направленных атак по площади — стоит только врагам появиться в этом коридоре, где нет ни одного укрытия, как они тут же будут приморожены к месту или получат ожоги, которые их нейтрализуют. Остальные герои вместе с Ширакумо отправились к площади. Ещё, казалось бы, недавно он работал под руководством Лиги Злодеев, но когда выяснились условие и состояние, в котором он туда попал, медики всей Японии стали ломать голову над тем, как из Курогири вновь сделать Ширакумо Оборо. После серии удачных операций он пришёл в себя будучи полностью осознанным молодым человеком. Однако, карьера Героя для него осталась в прошлом и больше не была пределом мечтаний. Он решил, что будет работать детским консультантом по причудам, ведь кому как не ему знать, что плохой наставник может повести ребёнка по совершенно неправильному пути. Ширакумо оказал огромное влияние на ход расследования по делу Лиги, выдав местонахождение всех скрытых баз, о которых знал, и даже после этого продолжал помогать героям в некоторых ситуациях. Например, как сейчас. Причуда портала может быть чрезвычайно полезна при эвакуации, когда они лезут в полную неизвестность с дыркой от бублика вместо данных. Оборо знал, что рискует жизнью. Для создания портала ему нужно было хотя бы один раз своими глазами увидеть то место, куда он хотел переместиться. Поэтому ему пришлось принимать в миссии непосредственное участие. К тому же, просто вызвать его на точку, если дела пойдут плохо, не получится. Обычная система координации не работала в пространстве причуды: компас крутился в разные стороны, GPS глючил, а связь с внешним миром полностью гасла. Однако, коммы всё ещё работали между участниками группы, но они ещё не выяснили, насколько далеко ловит сигнал. Если бы Мандалай отправилась с ними, было бы намного легче, но она была необходима снаружи, как и Пикси-Боб, чтобы сдержать кровавые потоки и успокоить общественность. И никто не гарантировал, что её причуда вообще будет здесь работать. Смотря под ноги, герои ловили свои отражения в кровавых лужах и ощущали дрожь всем телом. Это место было таким неестественным, таким тошнотворно-тревожным, что любые фильмы ужасов, даже с самыми реалистичными эффектами-причудами, казались просто дешёвой постановкой по сравнению с этим залом. Каждый шаг пропитан чавканьем тёплой крови под ногами, и это повергает в ужас, если задуматься о том, что ты шагаешь по чьей-то потерянной жизни. От стен отражаются звуки кровавой капели, играя свою музыку на напряжённых нервах команды, и они уверены, что в воздухе стоит удушливый металлический запах, въевшийся в одежду каждого. Проверить это успели только Наушница и Призрачный Вор, когда временно сняли противогазы после путешествия к мосту. Все остальные носили их не снимая, как обговаривалось на брифинге перед миссией, ведь они не могли знать заранее, отравлен воздух или нет. Но даже сейчас, когда стало очевидно, что воздух в норме, маски остались на лицах. Никому не хотелось вдыхать запах крови. «Стойте» — остановил их Сотриголова. Он присел перед увядшим растением посреди моста и внимательно осмотрел его. Дотронулся руками в перчатках до листьев, провёл по странному изогнутому стеблю, но не смог определить, что это. Было подозрительно, как это растение не окрасилось в красный цвет и вообще смогло прорасти в такой неподходящей почве. «Как думаете, зачем нужен этот зал?» — спросила команду Креати. «Я не могу не сравнить его с тронным залом из какого-нибудь фильма» — ответил Электрозум. «И ты будешь прав, — сказал Ястреб, наблюдая за ними издалека, — Насколько я понимаю, на площади действительно стоит трон. И на этом троне спит тот, о ком я говорил» Было логично подумать, что это именно тот сопровождающий, которого они искали, но нельзя действовать опрометчиво. Возможно, если бы они зашли в «пузырь» с другой стороны, они бы попали в другое помещение, а не к кровавому трону, и там бы их ждал другой человек. Да и откуда им быть уверенными, что сопровождающий захочет им помогать? Не зря их предупредили о повышенном уровне сложности. Они заметили на полу и стене такой же символ, как и на воротах: странный трёхголовый зверь с длинным хвостом. Интересно, что он значит? «Креати, Деку, говорить будете вы, — обратился к ним Сотриголова, которого назначили руководителем группы из-за обширного опыта, — Независимо от того, сопровождающий это или нет, нам нужно завоевать их расположение. Вам можно довериться в этом вопросе. Остальные держимся сзади, в случае нападения оказываем поддержку, но не проявляем агрессии, если на нас не нападут первыми. Призрачный Вор, скопируй мою причуду. Ястреб, окажи поддержку с воздуха, но не раскрывай себя раньше времени. Старатель, отойди дальше. Нам не нужно никого запугивать раньше времени. Цукуёми, займи позицию в тени. Электрозум, готовься дать заряд в озеро. Возможно, нам просто повезло, что мы не потревожили местную живность» «Принято» — ответили ему. Группа осталась на краю площади, внимательно следя за человеком на троне. Стало очевидно, что это девушка. На вид, довольно молодая, лет двадцати-двадцати пяти, одетая в тёмную, местами порванную, окровавленную одежду. К ней со всех сторон подсоединены трубки с кровью, но непонятно, выкачивают они её или вливают. Изуку и Момо переглянулись и шагнули к трону.

~~~

Когда она засыпала, её провожали решительные взгляды друзей, которых она считала семьёй. У них не было времени нормально попрощаться. Разве можно считать прощанием быстрые объятия, пусть и тёплые, но мимолётные по сравнению с многолетним сном, который её ждёт? Потеря даже одного года, который она могла бы провести с ними уже кажется невосполнимой потерей. За год можно успеть так много… Их путешествие заняло примерно семь месяцев, и за это время они успели сделать всё, но не отдохнуть. Часы, которые они проводили в убежище, были самыми спокойными и самыми лучшими в её жизни. Даже не так. Это единственная жизнь, которая у неё была. Семь месяцев, которые она прожила и два с половиной месяца, которые она вспомнила — вот и всё. Но они были такими замечательными, такими тёплыми. Наполненными самыми лучшими моментами, в перерывах между бесконечными сражениями. Она не помнит, сколько раз умирала. От удушья, от ранения, от холода, от ожогов. Не помнит, скольких Потерянных убила, будь то штык, молот или меч. Но она помнит любовь. Вся её жизнь была чередой сражений, с самого начала. Она проснулась Бессмертной, не помня ни одного дня своей — уже прошлой — жизни. Для неё всё ново. Те, кто были в лагере, называли себя «солдатами» и «учёными», но в мире есть кто-то ещё, верно? Или нет? Они говорят, что мир был разрушен, но откуда ей знать, что это значит? Она проснулась на остатках былого величия, которое мертво, по словам остальных, уже более сорока лет. Разве можно скучать по тому, чего у тебя никогда не было? И на третий день от её «рождения» её отправили на поле боя. Ей сказали, она была, буквально, создана для этого. Обязана сражаться в войне, которую не знает. И сейчас у неё тоже нет выбора. Но она всегда решит защитить свою семью, это никогда не изменится. Защитить их от внешнего мира до тех пор, пока они не будут готовы дать отпор Ужасам. Она не успела научиться тому, как показывать свою любовь, поэтому все что она могла — это дарить подарки. Милые маленькие безделушки, которые не смогут в полной мере выразить, как много она хочет отдать своим друзьям. Отдать свою жизнь. Одна единственная жизнь — ничто, но вечная жизнь… Проведённая в вечном сне, покровительственно укрывающая их от опасности. Одна жертва ради многих. И она знает, что друзья её не бросят. Они будут искать, исследовать, разрабатывать способы, чтобы не пришлось никем жертвовать. Пусть даже это займёт двадцать лет. Пятьдесят. Сто тридцать. До тех пор, пока её разум не размоет текущая по венам чужая кровь. Поэтому она в последний раз смотрит в их глаза. Выжигает на сетчатке глаз их изображение, словно на фотографии, которую подарила Дэвису когда-то давно, и, наконец, навсегда закрывает веки.

~~~

Это больно. Каждый краткий миг осознанности разрывает внутренние органы непрекращающимся потоком горячей, словно огонь, крови. Бьёт набатом в голове, предупреждая о тысячах «живых» существ вокруг. Это Потерянные. Только они. Друзья иногда приходят. Они пахнут иначе. Каждая артерия, цепляющаяся за шершавый камень разваливающихся стен, является её продолжением, и она всем своим нутром чувствует, что они до сих пор навещают её. Они мягче. Роднее. Сто́ят каждого мгновения неподвижной агонии. В этой темнице из застоявшийся крови, где каждый вздох гоняет по венам сотни тысяч иголок, вонзающихся в лёгкие. Каждый вздох. И она не может просто перестать дышать, прекратить свои страдания, ведь если она сдастся её место займет другой Бессмертный. Скорее всего, кто-то из её близких. Надо держаться. Ещё очень-очень долго, но надо держаться.

~~~

С кровью она впитывает остатки эмоций. Остатки воспоминаний, мимолётные мгновения перед смертью или отрывки из жизни. Так она учится. Учится жизни, застряв глубоко под землёй, не в силах пошевелить ни единым мускулом, видит чужими глазами те же бесконечные сражения, через которые проходила сама. Много-много-много раз. Замкнутая цепь, удерживающая бессмертных в темнице туманов, многие из которых даже не знают, что Она является причиной, по которой они заперты. И это так больно. Видеть, как ничего не изменилось. Может, прошло слишком мало времени? Как долго она здесь? Чужие воспоминания не дают ответа, а свои собственные путаются, мысли не складываются в картины. Только образы, уже стирающиеся по краям. Иногда она чувствует вкус кровавых слёз, которые скармливают ей, чтобы она не скатилась в безумие. С их вкусом в памяти всплывает белоснежная, залитая светом комната, в которой так же, как и она сама, навечно заперта Карен. Ох, бедная Карен. Несчастье помнить свою жизнь и добровольно отказаться от неё ради тех, кто уже не считается человеком. Сколько лет она питала Бессмертных, пока кровь в её жилах не стала истощаться? Сколько ещё это продлится? Надеюсь, во сне её не мучат образы вновь и вновь умирающего Луи, Якумо и остальных. Пусть её сон не прерывают стоны изголодавшихся Потерянных, рвущих глотки любому, кто к ним подойдёт. Неумолкающие предсмертные крики теряющих надежду Бессмертных, которые вот-вот обратятся в пепел, чтобы вновь вернуться в нескончаемый бой с жизнью. Пусть её не мучат воспоминания о счастливой жизни, к которой она, возможно, никогда не вернётся. Пусть она не ловит корнями прорастающих из неё деревьев отголоски смеха товарищей, которые раздаются за много километров от неё. Где-то настолько далеко, что это не видно даже ясным взором Бессмертного. Пусть Карен не будет такой, как она.

~~~

Она больше не ощущает присутствия Ио. Она всегда была рядом. Спокойная, как медленная река на ледяных просторах пустошей. Тихая, но такая… родная? С самого пробуждения, сквозь каждую смерть и каждый осколок памяти, была рядом. Единственное утешение в моменты относительно ясного сознания. Хватка Ио обжигает руку подобно кипятку, но является единственным прикосновением, которое она может почувствовать, поэтому она не оттолкнула бы Ио, даже если бы могла. Было приятно дарить ей подарки. То, как её глаза загорались от каждого цветного флажка стоило любых трудов. Неподдельное любопытство к любой мелочи сближало, ведь они обе начали с нуля. Жизни, которые они прожили, одинаково короткие. У Ио даже короче, ведь она ещё не существовала во времена «Убийцы королевы». И разве не печален тот факт, что она тянет Ио вниз? Она не должна сидеть на ступенях кровавого трона ожидая того, кто, возможно, уже никогда не проснётся. Ио решила жить ради себя, а не ради своего долга прямо перед тем, как войти в этот треклятый зал, так почему же она не уходит? Почему продолжает ждать её пробуждения словно все те слова были ложью? Она, возможно, десятки лет тянет Ио вниз, лелея и ненавидя мысль о том, что однажды она уйдёт. И вот, это происходит. Рядом никого не осталось. В этом водовороте непонятных ощущений и душераздирающей боли больше нет заземляющего островка спокойного присутствия. За что ей теперь цепляться, чтобы не потерять здравомыслие? Как давно она ушла? Может, Ио уже много лет ходит на вылазки вместе с Луи и остальными, а она и не заметила, слишком сильно погрузившись в шёпот реликвий внутри неё. И это, наверное, хорошо. Она должна радоваться, что Ио нашла свой путь, что смогла отпустить оковы сдерживающего её прошлого. Теперь она сможет насладиться каждым кусочком выращенных Евой овощей. Увидит каждое время года, о которых им рассказывала Коко. Впервые отпразднует День рождения. Она должна радоваться, но без Ио рядом… Как ей теперь вынести одиночество?

~~~

Она вернула сознание всем хранителям, которых встретила: Авроре, Николя, Эмили и Еве. Как она могла не попытаться сделать всё, что в её силах? Они отдали себя без остатка, все, кроме Евы, потеряли человеческий облик и вынуждены проводить свою вечность взаперти, будто ничего не изменилось… Но ведь изменилось, верно? Она не может не сравнивать такие разные условия, в которых они оказались. Они не просто заперты в новом теле, нет! Они могут двигаться, встать со своего места, пройти до другого конца комнаты который теперь для неё кажется недостижимым горизонтом. Даже устроить спарринг с друзьями, которые к ним приходят. Кто бы мог подумать, что однажды она будет скучать по ощущению оружия в руках. Их не терзает постоянная боль. Тонны крови не проходят через их организм только чтобы раствориться в кубометрах красного тумана. Краткие мгновения тишины не бьют по их черепу словно молотом. Настолько сильно, что чавканье разрезаемых тел и невнятные стоны Падших предпочтительнее, чем любая отсрочка вновь приближающейся агонии. Они могут чувствовать. Возможно, Ева помогает Авроре расчесать шерсть её нового тела, и это настолько приятно, что та начинает мурлыкать, убаюканная этим чувством. Ева будет напевать ей колыбельную, вспоминая свои дни в бесконечных скитаниях и поймёт, что наконец нашла покой, пусть и неустойчивый, но драгоценный. Луи иногда будет сидеть с ними после того, как навестит сестру дальше по лестнице. Он возьмёт в руки старую книгу и впервые за долгое время позволит себе расслабиться, погрузиться в чтение и, возможно задуматься о написании собственной книги, когда они справятся с препятствиями, лежащими на пути к мирной жизни. Может быть Якумо приносит Эмили онигири, которые они поедают за разговором о прошлом и будущем. За бутылкой старого сакэ они обсуждают последние слухи Бессмертных: о командирах Цербера, приютах для Людей, новой системе распределения слёз и других случайных вещах. Возможно, Якумо опирается спиной на её тело и мирно спит, убаюканный запахом костра и чувством безопасности рядом со своим старым другом, а Эмили смотрит на него прикрытыми глазами, в которых жарким огнём пылает любовь. Может, Джек и Мия навещают Николя. Он такой замечательный ребёнок, с сердцем из настоящего золота и волей к жизни, словно горячая лава, кипящей в груди. Джек покажет ему как ухаживать за штыком. Научит собирать и разбирать его, смазывать все пружины и механизмы, объяснит принцип работы и даст пострелять из своего любимого оружия — верного друга и незаменимого товарища. А Мия будет тихонько сидеть рядом, и, наблюдая за уроком, чистить свою собственную Трителею, отвлекаясь на восклицания брата, когда ему удастся сбить сосульку с покрытого снегом свода пещеры. С улыбкой наблюдая за его радостными восклицаниями, она бросит вызов Джеку, устроив соревнования на точность, в которых, конечно же, победит, ведь её поддерживает младший брат. А Джек будет с еле заметной улыбкой наблюдать за ними, удивляясь собственному решению поддаться и тёплому чувству в груди, в котором он пока не готов признаться даже самому себе. Но что может предложить она? Молчаливую — почти мёртвую — компанию? Она ненавидит себя в те моменты когда начинает сравнивать, потому что иногда зависть норовит поглотить целиком, разорвать в клочья всё то, что осталось от неё. Забрать радость за друзей, наполнить яростью каждый момент счастья, не важно, своего или чужого. И это так несправедливо. По отношению к ним и по отношению к себе. Она несправедливо к ним относится. Разве они не достаточно страдали? Ещё до того, как она проснулась рядом с Ио, каждый из них молча терпел. Изо дня в день, когда только единицы знают, чем они пожертвовали ради их более-менее мирного будущего. Медленно сходя с ума, боролись сами с собой до тех пор, пока реликвии не пожрали их разум. Они были одиноки почти сто лет и, наконец, нашли компанию, вновь нашли себя и заслужили собственное счастье. Какое она имеет право судить? Но иногда, в моменты невыносимой тишины, она плачет. Или ей кажется, что плачет. Разве плохо желать иной судьбы? Предаёт ли она такими мыслями своих друзей, косвенно желая, чтобы её место занял кто-то другой? Плохо ли желать избавиться от раскалённой добела боли? Она давит это в зародыше. Душит, перекрывает себе кислород, насильно погружает себя в лабиринты сплетённых артерий и вен, прислушивается к чему угодно только не к внутреннему голосу, кричащему: «Несправедливо! НЕСПРАВЕДЛИВО!». Роняя никем не замеченную слезу, думает: «Я не позволю моей любви стать ненавистью»

~~~

Боль никогда не прекращается. Каждый стук сердца волнует паразита, сидящего в ней, каждый удар питает его, насыщает свежей кровью. Он сыт как никогда раньше, но этого всё ещё мало. Его жажда ненасытна. Её тело больше ей не принадлежит. Это было очевидно с самого начала, но во время путешествия они состояли в симбиозе, а теперь БОР-паразит прекрасно может жить и без другой сознательной жизни в организме. Нет, вряд ли он стал разумен, но когда пища сама попадает тебе в рот, думать и не нужно. Трубки, идущие из тела, с таким же успехом могут считаться новыми конечностями. Отправляя частички себя по всей Темнице Туманов, она самым краем погружённого в глубины боли сознания ловит трепыхания ветра на Кровавом Тумане и не знает, считать это удачей или же несчастьем. С одной стороны, она действительно чувствует что-то. Трепыхания молекул в воздухе почти похоже на прикосновения — то, по чему она так отчаянно скучает. Она не может понять, в какую сторону ветер дует, с какой силой. Не понимает, холодный он или тёплый. Всякая ориентация в пространстве давно потеряна, есть только «здесь» и «где-то далеко». Ощущений, разъедающих мозг, слишком много. Вместе с болью и кровью в вены попадает память. Не её. Чужая. Этих отголосков недостаточно, чтобы принять их за свои собственные, но достаточно, чтобы накрыть волной и затянуть в нескончаемый поток, из которого трудно выбраться. Возможно, выбираться уже и не надо. Пусть затянет на дно, похоронит под толщей крови и оставит там до тех пор, пока она не забудет саму себя. Какого цвета её волосы? Какого цвета глаза? Как её зовут? Было ли у неё имя? Она одновременно разрывается на части, сгорает до тла, смотрит на покрытые кровью руки, замерзает в горах, плетёт корзины для Слёз, разбивается о белые заострённые шипы, берёт на мушку Падшего, захлёбывается кровью, смеётся с шутки новичка, слышит рычание стаи голодных псов, зашивает старую шляпу, гонится за Человеком, впервые пробует шоколад, пишет стих, плавает в океане, метает последний кинжал, снимает обувь, точит алебарду, жарит рыбу, чистит раны… Каждую минуту. День за днём. Год за годом. Почему бы не отдаться боли полностью? Раствориться в ней до полного забвения. Раскалённое железо перестанет терзать её плоть своими рваными краями. Голоса Людей, Бессмертных и Падших навеки умолкнут. Больше не будут слышны крики, обрывающиеся тяжёлым молотом, размозжившим чью-то голову. За ве́ками не вспыхнут отрывки чужой жизни, которой у неё никогда не будет. Медленно рассыплется пеплом последняя частичка «Я». Не будут слышны бесплодные мольбы к чужому милосердию. Внутренний голос в глубине сознания умолкнет, убаюканный обещанным покоем. Передышкой впервые за очень долгое время. Вены больше не впитают горькие слёзы по навеки потерянному другу. …другу? Почему кажется, что это нельзя забывать? А если нельзя забывать, значит надо помнить. Помнить, помнить… Друг — он один, верно? А у неё может быть больше, чем один друг? Например, один сражается мечом, а другой алебардой. И пусть ещё будет другой друг, который помогает им чинить оружие, но не сражается сам. И ещё один, и ещё. Пусть у неё будет много друзей. И они всегда будут рядом. Потому что они Бессмертные. Бессмертные, как те, которых она иногда ощущает кончиками пальцев. Им нужно искать пропитание, и они рыщут в руинах старого города, спускаясь всё глубже и глубже от отчаяния. Недавно они нашли источник кровавых слёз. Не просто ответвление кровавой артерии, а сердце. Кровоточащее сердце сестры Луи, которую она… Луи?.. Стоило только подумать о его имени, как в голове всплыл образ: цепь с кольцом на шее и полные слёз глаза, которыми он взглянул на неё в последний раз. Она… Она чуть не забыла его. Вот тот друг, который сражается мечом, а тот, что с алебардой — это Ио. Оружейник — это Мурасамэ. Все они чуть не исчезли из её памяти. Она чуть не осталась одна в этом мире, потерянная между слоями реальности и забвения. Её семья — бо́льшая часть её жизни. То, ради чего она вообще существует. И сейчас она чуть её не потеряла. Из-за собственной слабости, из-за мимолётного желания. Чего стоят все эти годы нескончаемой пытки, если она готова отказаться от них, потерявшись в иллюзиях? Надо терпеть, как бы больно ни было. Нельзя сдаваться. Надо терпеть. Нельзя сдаваться. Надо терпеть. Нельзя сдаваться. Надо терпеть…

~~~

И так она ломалась. Может, пару раз. Может, десятки. Сотни. Тысячи. Сколько дней она провела в бреду? Сколько лет? Её воля, когда-то крепкая, как стальной стержень, теперь стала тоньше. Всё ещё крепкая, но уже не стержень, а нить держит её над пропастью полной апатии. Ей больше ничего не нужно. Звук кровавой капели заменил ей музыку, навечно отбив желание слышать что-либо, кроме голосов своей семьи. Теперь по венам текут не иголки, а просто статика. Больно как и в первый раз, но уже привычно. Она больше не задаётся вопросом, сколько она здесь. Уже давно не чувствует присутствия родных рядом, но знает, что они всё ещё любят её и ищут способ спасти. А возможно, ей не нужно спасение. Возможно, она столько раз разбивалась и снова собирала себя по кусочкам, что теперь спасти её невозможно.

Но даже если это так, она надеется, что когда сломается в последний раз, она будет сжата в тёплых объятиях тех, кого

до сих пор

очень сильно любит.