Ничего и никогда

Весельчак У и Глот бороздят космос, оставляя след из черных дыр, и не могут найти одну-единственную женщину, потому что Глот не знает, где искать, а Весельчак У готов болтать о чем угодно, но только не о том, что роковой плетью сдавливает сердце до жадных глотков кислорода и болезненного стона. Он знает, что если Глот поймет, что он из года в год дает ему неверные координаты, он придумает месть, страшную и болезненную. Весельчак У готов к расплате. Но необходимо, чтобы она случилась как можно позже. Еще один виток космической спирали, еще один прыжок назад, измененный сценарий будущего, прыжок вперед… Глот все сильнее путается в своем даре, и Весельчак, видя это, позволяет себе дышать глубже с каждым гиперкосмическим прыжком. Только ночами давит неотступное «Она все дальше, ты никогда ее не увидишь больше, она никогда не будет твоей». Она замужем за Селезневым. У нее дочь со взглядом змеи и коротким ежиком розовых волос, готовая сражаться за справедливость до последнего вздоха. Весельчак думает, а если бы он был не тем, кто он есть, она бы согласилась? Она бы полюбила, если бы не?.. «Хорошо, что Глот не может читать мысли, — думает У. — Если бы он мог, история бы закончилась куда трагичнее. А время-то, тьфу, что на него. Подумаешь, время. Секунды, минуты, годы… Есть у меня час или десять лет, не имеет значения. Ведь Кира…» — Капитан Глот, — вслух говорит У и подбрасывает монетку. — А что если мы покинем Альфа-Центавру? Здесь ни черта нет, чует мое пиратское — ха-ха — сердце! Никакой наживы, пустота! Глот не издает ни звука, не поворачивает головы, и Весельчак продолжает смотреть из кабины пилота со своего места на раскинувшийся перед ним непроглядный космос. До единственной обитаемой планеты еще есть время, он успеет выдавить тюбик космической пасты и, возможно, подумать о Кире, о ее губах и волосах, об аромате ее духов, флакон с которыми он однажды сунул ей на память, уже тогда зная про Селезнева и про то, что ничего и никогда у них не выйдет. Ничего и никогда. Глот скашивает на него взгляд и спрашивает: «Куда дальше? Назови место». Весельчак бросает последний взгляд на раскинувшуюся перед Глотом голограмму карты звездной системы и не позволяет себе посмотреть на прощание на крошечную песчинку третьей планеты от пылающего солнца — крошечную точку на огромной космической карте. — Прочь с Альфа-Центавры, — повторяет он. — И время другое, Глот. Лет на триста вперед. Давай прыгнем три раза. Минимум. Что нам делать в этой древности, где даже космолет — ха-ха — никогда не видели. Он уходит из кабины пилота, спускается в свою каюту и поджимает губы, пытаясь не дать горечи заполнить его всего полностью, перелиться через край и поселиться во взгляде. Ведь иначе Глот непременно его раскроет. Если он станет серьезнее, перестанет шутить свои беспочвенные шутки и хоть как-то даст понять, что смена координат приносит ему боль. Пусть там, в прошлом, у Киры все будет хорошо. Триста лет назад, в месте, которое почти никак не отмечено на картах. Безлюдная Альфа-Центавра всего с одной, самой нужной, самой важной планетой. Прощай, Кира. Прощай, любовь. Недосягаемая, пленительная: прощай. — Триста-триста: достигни с космосом единства, — бормочет Весельчак У, выдавливает ухмылку и быстро утирает намокшие глаза.