Прикованные друг к другу

— Не оборачивайся, дорогуша, но мне кажется, за нами следят, — прошипел Голд сквозь зубы. Они шли к его лавке, наконец-то закончив сбор арендной платы. То, что за ними следят, даже близко не стояло с самым странным событием этой недели — она даже удивилась, что это не произошло раньше. Эмма проигнорировала его предупреждение и бросила быстрый взгляд за спину. За ними шел не один человек, как она ожидала, а несколько. Семь гномов попятились, отчаянно прячась за машинами и ныряя в кусты, чтобы их не заметили. Ловкость не была их самой сильной стороной. Кроме листьев и веток в шапочках, на них были одинаковые лесные зеленые одежды, как будто это могло замаскировать их на улице. Группа невысоких мужчин скрывалась за стволом дерева, где все они с трудом помещались, и только Простачок приземлился лицом на асфальт. Ворчун был вооружен громоздким биноклем, его лысая голова торчала из-за дерева. Неужели они теперь нанялись в папарацци для «Ежедневного зеркала»? Надеются уловить что-то сочное и достойное сплетен о закованной в цепи парочке Сторибрука? — Сюда, — пробормотал Голд, едва шевеля губами. Перед глазами возник вход в его магазин, и он быстро достал ключи, чтобы отпереть дверь. По тому, как настойчиво он вставлял ключ в замок, прохожие могли подумать, что эти двое ищут уединения в его магазине для личных целей. К тому же он был единственным человеком, у которого была кровать в задней комнате его магазина. Должно быть, у мужчины сложилось впечатление, что он царь Мидас, который зарабатывает себе на сон после столь изнурительных часов инвентаризации и озорно ухмыляется с символическим табличкой на шее, гласящей: Я знаю то, чего не знаете вы. И я не собираюсь рассказывать. — Мы будем красться, — предложил Голд, как только завел ее в свой магазин. Эмма вскинула бровь. — По-моему, уже поздновато для этого, — поддразнила она его, бросив взгляд на парад гномов, переходящих улицу и едва не попавших под колеса мисс Джинджер. Голд покачал головой с отсутствием юмора. — Я имел в виду, что мы с тобой будем красться… и ловить их на шпионаже, — уточнил он. Эмма прекрасно понимала, что он имел в виду, и полагала, что он тоже это знает. Ей просто нравилось испытывать Голда на прочность и нажимать на его рычаги. Кто-то должен был это делать. Хлопнув входной дверью, Голд обхватил Эмму за руку и провел ее через черную занавеску за кассой. Повернув голову, Эмма увидела, что в окне магазина мелькнуло несколько теней. Вместо того чтобы устроиться поудобнее на матрасе в углу, Голд обошел антиквариаты и свой стол и направился прямо к двери, ведущей на заднюю аллею за магазином. Он прижал палец к губам, приказывая ей молчать, когда они выскользнули на улицу, и с большой осторожностью закрыл дверь. Она вряд ли собиралась нанимать маршевый оркестр для исполнения драматической музыки, пока они подкрадывались к своим преследователям, если он так полагал. Голд держал трость под мышкой, а не стучал ею по земле. Они обогнули здание, Эмма следовала за Голдом. На углу он резко остановился, и она резко столкнулась лоб в его спины. — Уф! Ой! Может, в следующий раз предупредишь меня, прежде чем… Повернувшись, он прижал ее тело к себе и зажал ее щеки ладонью, прервав поток слов. Его рука скользнула к ее рту, большой палец провел по изгибу губ. Его темные глаза выразили мысль: Ты что, не слушала? Тише, дорогуша. Затем его взгляд метнулся в тот угол, сверкнув хитрым взглядом. Преследуемый стал преследующим. Эмма укусила его за палец, заставив его отнять руку от ее рта. Он с силой прикусил язык, чтобы заглушить рвущийся наружу рык. Вот что он получил за попытку заставить ее замолчать. Выражая смертельную серьезность, он выглянул из-за угла и посмотрел на семерых преследователей, прижавшихся лицами к стеклу витрины. Голд поморщился — несомненно, на этой неделе кого-то наняли мойщиком окон. Эмма придвинулась ближе к Голду и просунула голову под его руку, чтобы посмотреть. Ее ладонь легла на его предплечье, и она никогда раньше не замечала, сколько силы он скрывает под этим костюмом. Это было странно захватывающе интересно: она увлеченно перебирала его руку до локтя, потом по ребрам до талии. Чем больше она изучала его тело, тем больше убеждалась, что хромота была лишь уловкой для видимости. Он бросил проницательный взгляд на нее и ткнул пальцем в сторону гномов, его посыл был ясен. Как бы мне ни нравилось, когда ты меня ласкаешь, Эмма, в данный момент есть более важные дела. Так, ей нужно сосредоточиться. Напрягая слух, она уловила обрывок их разговора. — Здесь ужасно… а-апчхи! Тихо. — Чихание, а затем неприятное сопение, когда он высморкался в салфетку. — Готов поспорить, что они с пользой используют эту кровать. Кому вообще нужна кровать в задней части ломбарда? — Ворчун. В душе всегда азартный игрок. Вот только на этот раз никто не предложил пари. — Не стоит строить предположения, Ворчун, — укорил гнома мудрый голос. Это был Док. — Насколько ты знаешь, она помогает ему с инвентаризацией. Строго по делу. Эмме не нужно было поворачиваться в сторону Голда, чтобы увидеть, как на его губах медленно появляется хитрая ухмылка. Его брови взлетели к небу, а взгляд прошелся по всему ее телу. Инвентаризация, да? Так вот чем мы занимаемся, Эмма? Ее локоть вонзился ему в живот, и он снова прикусил свой ловкий язык, подавляя стон дискомфорта. Его ладонь приложилась к боковой стенке здания, пока он боролся с болью в боку. К счастью, суматоха была перекрыта ворчанием Ворчуна. — Дела? Конечно, док. Шериф и калека решили надеть друг на друга наручники, и вы думаете, они там занимаются инвентаризацией? О, точно! Они пополняют магазин. Мини-Голдом Один и Мини-Голдом Два. — Снова бурный смех, такой, от которого на глаза наворачиваются слезы. — Если Прекрасный сейчас это бы услышал, точно бы свалился на колени. При упоминании об отце тело Эммы замерло. Ее глаза мгновенно встретились с глазами Голда, и он выглядел столь же мрачно. Лампочка зажглась, озарив их умы новым озарением. Это было все, что им нужно было услышать. Голд прикоснулся к ее щеке, чтобы успокоить. — Может, Эмма тренируется с одним из его мечей. Или они сражаются и пытаются отрубить друг другу руку. Ну, знаешь, чтобы вырваться от друг друга, — прозвучал еле уловимый на ветру тоненький голосок. Скромник. — А может, они строят крепкие и доверительные отношения на случай, если наручники так и не снимут. Романтический ужин в задней комнате. Свечи, ужин из трех блюд, веселая беседа… — Весельчак говорил так, будто пребывал в плену фантазии. — Может, они пропустят ужин и сразу перейдут к десерту. Ты же знаешь, как сильно этот калека любит сладкое? — продолжал Ворчун. — А может, они ждут чего-то стоящего, — бодро перебил Голд, выходя из-за угла здания и ведя за собой Эмму. — Желательно иного, чем классическое: мне понравилась твоя фотография в Интернете, и я должен был тебя заполучить. Эмма глубоко задумалась о том, каковы шансы Голда когда-нибудь оказаться в подобной ситуации. Семь гномов подскочили вверх, в испуге выпрыгивая из своих «маскировочных» костюмов. Когда Голд целенаправленными шагами устремился вперед, подобно голодному стервятнику, загнавшему добычу в угол, гномы стали собираться в тесный круг. — Он же хромой. Может, если мы побежим в семь разных сторон, он не сможет за нами угнаться, — предложил Весельчак как можно более низким тоном, пробормотав на ухо Ворчуну. В этой напряженной тишине казалось, что радостный гном кричит во всю мощь своих легких. Ворчун кивнул, и это было сродни взрыву пушечного выстрела, давшего старт стремительной беготне. Гномы одновременно завертелись на месте, спасаясь бегством. Простачок и Весельчак врезались друг в друга, Ворчун споткнулся о ноги Дока и полетел в кусты, а Соня завертелся кругами в поисках удобного маршрута. Это был хаос. Ни с того ни с сего продвижение гномов прекратилось, и все до единого рухнули в общую кучу на улице. Их ноги погрузились в землю, а улица превратилась в лужу липкой смолы, которая засасывала их вниз на добрый метр, не давая возможности убежать. Большинство из них пытались выкарабкаться, впиваясь ногтями в асфальт, но это было бесполезно. Они никуда не могли убежать. А Голд стоял совершенно спокойно, едва вспотев, и призывал свою магию, чтобы заманить семерых гномов в ловушку. — Никто никуда не уйдет, пока я не скажу, — громогласно заявил он, вытянув руку и излучая волну магии. Эмма закатила глаза к облакам, пока Чихун сжимал ее сапог в качестве опоры. — Перестань выпендриваться, — скучающим голосом произнесла она злорадному Голду. Его сосредоточенность на секунду развеялась, и черная смола начала исчезать, сливаясь с улицей. С влажным всасывающим звуком ноги гномов вынырнули на поверхность улицы. В штаны насыпался гравий, но стоять они могли свободно. Или почти свободно, поскольку их мышцы были похожи на желе. — Если бы я выпендривался, Эмма, ты бы первая об этом узнала. Вряд ли это предел моей магии, — сказал он, опуская руку на бок. Эмма загородила ему вид на гномов, особенно на свирепый взгляд Ворчуна, который угрожал динамитом, киркой и еще неизвестно чем, что находится в этих шахтах. — Мы уже знаем, что они следят за нами из-за моего отца. Верно? — Эмма рявкнула на гномов через плечо. Похоже, они тоже не горели желанием бросать ей вызов. Каждый из них слегка виновато кивнул. — Если ты собираешься удерживать кого-то в зыбучих песках, попробуй применить это на Дэвиде. Голд нахмурил брови, размышляя над ее предположением. Затем он пожал плечами, и в глубине его карих глаз зажглась новая искра вдохновения. — Пусть будет так. Я всегда хотел посмотреть, как Прекрасный будет выбираться из зыбучих песков, — заявил он и быстро повернулся к гномам спиной. Эмма выругалась про себя, приложив руку ко лбу. О чем она только думала? — Я не имела в виду в буквальном смысле! — Но Голд уже шел вперед, и ей ничего не оставалось, как начать переставлять ноги, если она не хотела, чтобы ее тащили за собой. — Будем надеяться, что он знает, что, извиваясь, он быстрее утонет. … На этот раз обошлось без эскалатора. Эмма наполовину вела, наполовину тащила Боженьку вверх по лестнице, не останавливаясь, пока они не достигли площадки, на которой находилась квартира ее родителей. Он все еще держался за бок и хрипел, когда она требовательно постучала костяшками пальцев в дверь. — Я… собираюсь установить… здесь… лифт, — прохрипел он, вытирая пот со лба. Его рука метнулась к ноге — видимо, она сильно болела. Эмма подумала, как сильно затекла его больная нога после такого интенсивного подъема по лестнице. Может быть, она была бы добра и помассировала их дома. Писк звукозаписи. Тайм-аут. О чем ты думаешь? Эмма мысленно отругала себя. С каких это пор розовый дом Голда стал вашим домом? Дверь открылась, и на пороге появилась Белоснежка, одетая в свободные выцветшие джинсы и безразмерный кардиган — ее повседневный наряд во время отдыха. Она их явно не ждала. Уловив кипение Эммы, она пожевала нижнюю губу идеальными белыми зубами. — Эмма, я не знала, что ты придешь. Я бы поставила на ужин еще одну тарелку. Или точнее две. Здравствуй, Румпельштильцхен, — вежливо поприветствовала она, сверкая ланьими глазками, какие бывают у милых щенков, когда они надеются, что их обнимут, а не будут презирать за то, что они нечаянно натворили. Голд искренне кивнул в сторону Белоснежки, хотя и коротко. Почему он всегда был неравнодушен к ее матери? Что происходило в другом царстве до ее рождения? Ревность снова сбила ее с пути. На это не было времени. — Где он? Эмма заглянула через плечо Белоснежки, но квартира казалась слишком тихой и пустой. В Сторибруке было не так много мест, где мог спрятаться принц. Белоснежка сохраняла невинную ауру, хотя нервно сглатывала и сжимала руки в кулаки. — Генри наверху, делает уроки, — ответила она. Они обе знали, что речь идет не об этом человеке. Эмма окинула мать тяжелым взглядом, который не раз использовала, будучи охотником за головами, — «не играй со мной в игры». Под мрачным напором огненных изумрудов Белоснежка опустила глаза, и Эмма тут же поняла, что он все еще где-то здесь. Она протиснулась в квартиру, подхватив Голда под руку. Как раз вовремя, чтобы застать Дэвида, пробирающегося по коридору и насвистывающего «Трудись и напевай». Он был влажным после недавнего душа, на его рубашке красовались пятна от влаги. Он не замечал их присутствия из-за полотенца, которым энергично вытирал волосы. — Эй, Белоснежка, я думаю, нам нужно позвать кого-нибудь, чтобы починить наш душ. Вода постоянно остывает, а такая температура не сулит ничего хорошего для моих… — Наконец он перекинул полотенце через плечо и замер, увидев Эмму, стоящую на его пути. — Драгоценностей, — полусерьезно закончил он, к своему собственному стыду. Как будто Эмма никогда не нацеливалась на него своим испепеляющим взглядом, он начал красться обратно по коридору. Очевидно, в душе было безопаснее. — Эй, эй, эй! Куда это ты собрался? — Эмма покосилась на его затылок, его лопатки напряглись. Медленно повернувшись лицом к дочери, Прекрасный изобразил на лице виноватую улыбку. Белоснежка сцепила руки перед собой, готовясь к неизбежному. Голд склонил голову к уху Эммы. — Пришло время для зыбучих песков? — Он выразительно выставил вперед свои пальцы, растягивая их в предвкушении потустороннего применения. Эмма нетерпеливо отмахнулась от него, на что он нахмурился. Он воспринял это как «нет». — Ты поручил своим гномам следить за мной? Следить за нами? Она ткнула большим пальцем в грудь Голда. Судя по тому, как он зажал нос, он не одобрял того, как она втягивает его в разговор. Или, возможно, он насмехался над естественным запахом Прекрасного. — Во-первых, это вовсе не мои гномы, Эмма. Ворчун никогда не слушает ни слова из того, что я говорю. Во-вторых, я просто хотел убедиться, что с тобой все в порядке. Я почти не спал прошлой ночью, потому что волновался за тебя, — возразил Прекрасный, используя свои кристально-голубые глаза, чтобы пробить прочные стены Эммы. Голд пробормотала что-то про «бедного принца». Никакого сочувствия. — Это правда. Ты даже не представляешь, сколько раз я в итоге оказывалась на полу, — добавила Белоснежка, потирая коричневый синяк у основания локтя. Голд издал негромкое хмыканье, достаточно громкое, чтобы заслужить внимание. — Жаль. Мы с Эммой спали просто замечательно, — похвастался он, не отрывая взгляда от лица Эммы. Его пальцы подрагивали, словно ему хотелось протянуть руку и коснуться ее. Дэвид возмущенно обернулся, ища глазами наручники. Он вздохнул, обнаружив, что они все еще на месте — с тоской или с облегчением, Эмма не знала. Возможно, и то, и другое. — Как я уже говорил тебе прошлой ночью, мне не нужна никакая защита. Я забочусь о себе уже двадцать восемь лет. Я уверена, что освоила это. И мне не нужны семь маленьких человечков, идущих за мной с биноклями, потому что тебя беспокоит моя сексуальная жизнь. Лицо Прекрасного бледнело с каждым словом. Она надеялась, что домашнее задание будет достаточно сложным, чтобы занять Генри — ему не нужно было слышать этот разговор. Тишина была удушающей, пока Белоснежка не прочистила горло. — Эмма, Румпельштильцхен, не хотите ли вы выпить горячего какао? С корицей и взбитыми сливками, — предложила мать, лишь бы разрядить неловкую обстановку до терпимого уровня. Голда заинтересовалась идеей бесплатного какао, особенно приготовленного Белоснежкой, но у Эммы были совсем другие планы. Оставаться здесь еще минуту с чрезмерно опекающим ее отцом было не так уж приятно. — Не могу. Сегодня Голд пригласил меня на ужин, — неожиданно заявила она. Отчасти она хотела бросить вызов действиям отца, следившего за ней, и это сработало. Другая причина заключалась в том, что Голд хотел сдержать свое слово, ухаживая за ней, но было ясно, что он уже давно ни за кем не ухаживал. Это давало ему возможность. Полотенце шлепнулось на пол с влажным звуком. Белоснежка поднесла руку ко рту в нескрываемом шоке — таком, какой бывает, когда кого-то сбивает автобус прямо у вас на глазах. Голд утратил невозмутимый вид и вихрем метнулся в ее сторону, цепь зазвенела, споткнувшись, и он был вынужден ухватиться за спинку стула, чтобы сохранить равновесие. — Да? — Эмма бросила на него серьезный взгляд. Подыграйте мне, и я обещаю, что это будет того стоить, — читалось в её взгляде. Выпрямившись в уверенной позе, он провел ладонью по своему угольному костюму, убеждаясь в его безупречности. — Ах, да. Конечно. Как глупо с моей стороны забыть о такой важной дате. На чердаке над их головами раздался звук торопливых шагов. Через секунду Генри выглянул из-за перил, и волнение захлестнуло его с головой. —Вы двое идете на свидание? Ха, я так и знал! Лерой должен мне десять долларов! Аркада, я иду! — воскликнул он, потрясая кулаком в воздухе. Лицо Эммы вспыхнуло. Белоснежка прошла через всю комнату, пока Генри не оказался в поле ее зрения. — Не раньше, чем ты сделаешь домашнее задание, Генри, — предупредила она. Но Генри уже стоял на третьей ступеньке лестницы, и с его уст срывалась тысяча любопытных вопросов. Эмма была уверена, что пропустила уже десять из них. Даже Голд был в недоумении. — Вы подарили ей цветы? Или шоколадные конфеты? Вы двое поедете в лимузине? Почему на Эмме нет платья? Вы ведь ведете ее в красивое место? Вы собираетесь танцевать? А как насчет поцелуя? Или вы уже целовались? Признайтесь, — проворчал Генри. Красный цвет шеи Эммы, должно быть, выдала их. Генри усмехнулся, пока Белоснежка вела его вверх по лестнице. Она наклонила голову, чтобы поймать взгляд Эммы, и и одними лишь губами произнесла: «Вы целовались?» Эмма осторожно показала два пальца, заставив Белоснежку громко вздохнуть. Дважды. — Домашнее задание, Генри. Потом можешь допрашивать свою мать сколько угодно. — Генри с радостью вернулся к домашнему заданию, придумывая множество фантастических идей об их предполагаемом свидании. Прекрасный прижал руку к груди. Белоснежка в тревоге бросилась вперед, но он терпеливо отмахнулся от нее. Его просто озадачил тот факт, что у Эммы назначено свидание с Голдом. Она не хотела знать, как он поведет себя, если она узнает, что Голд намерен ухаживать за ней. — Пойдем, дорогая? Сомневаюсь, что особые заказы на балконе, розы, скрипачи и личный массажист для ног будут ждать вечно, — настаивал Голд, протягивая руку в знак приглашения. Эмма с благодарностью приняла ее, обхватив его руку, словно они были настоящей парой. Кожа Прекрасного была покрыта полупрозрачным слоем пота. Он выполнял какую-то дыхательную технику — хи-хо-хи, хи-хо-хи… — Сделай одолжение, скажи гномам, чтобы они не сопровождали нас в ресторан. Семь пар глаз, глядящих на нас через весь зал поверх своих меню, не принесут нам много радости, — попросила Эмма, когда Голд повел ее к двери. Он демонстративно поправил свой безупречный галстук. Хорошо, что он всегда был одет как подобает. — Я всем сердцем согласен с моей прекрасной спутницей. Я не из тех, кто терпит двойные свидания, — сказал он, слегка покачивая плечами. Белоснежка придержала для них дверь, ее глаза сияли, когда она передавала Эмме немое сообщение о том, правильный ли выбор она сделала. В ответ Эмма вновь крепче сжала руку Голда. Ее мать слегка наклонила темную голову в знак понимания. По крайней мере, один из родителей поддержал ее решение. — Эмма, пожалуйста, не делай этого. Лучше подумай о последствиях того, к чему тебя приведет. Подожди, давайте обсудим это всей семьей! — взмолился Дэвид, направляясь за ними. Белоснежка поймала его на полпути и схватила за руку, удерживая на месте. Ее лепестково-мягкие губы разошлись, позволив вымолвить лишь одно слово. — Сердцу не прикажешь, — посоветовала она. Эмма в изумлении обернулась назад. Казалось, ее мать уже смирилась с тем, что, скорее всего, ждет ее дочь. Исходя из этой логики, Белоснежка защищала связь, которую она установила с Голдом. От этого свет в голубых глазах Прекрасного на пару тонов померк, но он больше не спорил. Прежде всего он хотел счастья Эммы. Она поблагодарила его, искренне склонив голову, затененную солнечными лучами. — Наслаждайтесь какао, — промурлыкал Голд в последний раз, прежде чем они с Эммой ушли. Ее разум пытался разобраться в беспорядке тревожных мыслей, но она устало отбросила их в сторону. Впереди ее ждало свидание. — Значит ли это, что мы с тобой забудем о визите к феям? — Голд, казалось, умолял ее, пристально изучая. Он никогда не ладил с феями, а значит, не ладил и с монахинями. Эмма щелкнула наручником на запястье. — Я всегда считала, что фей сильно переоценивают. В его глазах мелькнуло вожделение, и она усмехнулась. Это был тот редкий момент, когда содержимое сознания Голда раскрылось, как древняя книга тайн: «Я сильно влюбился в эту девушку». — Итак, меня ждут балкон, розы, скрипачи и массажист для ног, да? — Не похоже, чтобы это было не по карману Голду. Тем не менее он громко рассмеялся в манере «в твоих мечтах». Книга с треском закрылась и была поставлена на очень высокую полку. — Возможно, если бы ты предупредила меня, что я приглашаю тебя на ночь в город, у меня нашлось бы время приготовить для тебя эти изыски. Боюсь, тебе придется довольствоваться бездумной болтовней и моими пальцами, делающими массаж, — сказал он, пошевелив пальцами в предвкушении. Она готова была поспорить на сто долларов наличными, что массаж Голда достоин королевских особ. — Куда мне тебя вести? Эмма пожала плечами, пока они спускались по лестнице. Даже без причудливого декора и дополнений это все равно было бы ухаживанием. — Удивите меня. — Похоже, он воспринял это как вызов. — Очень хорошо, но можем ли мы спуститься на эскалаторе? … Будучи шерифом заколдованного города, Эмма повидала немало странных вещей. Она видела, как пьяный Лерой забрался на крышу бабушкиного дома и кричал: «Я — король мира!» Она видела игру в волшебные шахматы между Голдом и Голубой феей, по сравнению с которой игра в Гарри Поттере выглядела дешевкой. Она видела драконов и истинную любовь. Эмма видела многое… но она никогда не видела лошадь, припаркованную там, где раньше стоял ее Жук. И это был не простой пони. Это была настоящая лошадь размером с гору. Кто-то — возможно, Прекрасный — покрасил ее шерсть. Лошадь была желтой. А вот и ее Жучок, сидящий прямо за лошадью. Чудесно. Все, кто проходил мимо по улице, будь то пешком или на машине, с изумлением смотрели на лошадь странного цвета. Животное фыркнуло, как бы говоря: «Что вы уставились, друзья? Здесь не на что смотреть.» Затем произошло самое шокирующее событие. Лошадь почернела. Эмма попятилась назад, и ее локоть наткнулся на грудь Голда. Его руки сжались на ее плечах, чтобы поддержать ее. Если она упадет, то унесет его с собой. — Мне кажется, или лошадь меняет цвет? Глаза Голда метнулись к могучему существу, но выражение его лица оставалось неразборчивым. Он видел лошадь… верно? Может, у нее какие-то странные галлюцинации? Может, это побочный эффект от наручников? Но все остальные на улице без труда замечали лошадь. Либо все они были в одинаковом бреду, либо проблема была у Голда. И все же она почувствовала его веселье, стекавшее с костюма, словно бусинки воды. — Тебе удалось успешно избавиться от проклятия, но эти события все еще удивляют тебя, — размышлял он, ведя ее к лошади. Он сосредоточил все свое внимание на ее Жуке, и с резким щелчком магии тот превратился в открытую карету. Голд жестом указал на деревянную ступеньку и протянул ладонь, чтобы помочь ей забраться в карету. Выпендрежник. — Не думаю, что чрезмерное использование магии можно считать ухаживанием, — проворчала Эмма, но все равно приняла его руку. Он неловко двинулся за ней, цепь наручников тянула его за собой. Резко подняв темную голову и глубоко вздыбив ее, лошадь пустилась рысью по главной улице Сторибрука. Синий, фиолетовый, оранжевый… казалось, лошадь меняла цвета каждые пятнадцать секунд. В мозгу Эммы промелькнуло знакомое ощущение, которое вылилось в давно забытое воспоминание. — Неужели это… лошадь из «Волшебник страны Оз»? Лошадь другого цвета? Прошли годы с тех пор, как она в последний раз смотрела фильм, и еще больше с тех пор, как читала книгу, но эта деталь всегда приводила ее в восторг в детстве. Голд покрутил трость между коленями, его тело подпрыгивало в такт движениям лошади. — У него есть имя, знаешь ли. Это Скитлс, — более или менее подтвердил Голд ее догадку. Эмма бросила на него скептический взгляд, но он упорно придерживался своей версии. Скитлс — лошадь, меняющая цвет. Теперь всякий раз, когда она посещала торговые автоматы, она вспоминала этот вечер. Без предупреждения поведение Голда стало озабоченным, тревожным. — А, а, а! Красный свет! — К недоверию Эммы, лошадь действительно отступила за линию, наклонив голову к фонарю, словно нетерпеливый водитель, ожидающий переключения света. Он фыркнул в сторону Голда, явно споря с ним. — Мне все равно, куда ты сегодня спешишь. Если ты высунешь свою задорную задницу на встречную полосу и превратишься в редиску, я никогда не услышу от Джефферсона ни слова. Не знаю, почему он так к тебе привязался — у меня от тебя дальтонизм! Голд потер глаза, пока они ждали зеленого света. Неважно, что в Сторибруке практически никогда не бывает пробок. Лошадь зацокала копытами по улице, взревев мускулистыми моторами. Эмма с любопытством наклонила голову, наблюдая, как под светом светофора шерсть Скитлс становится все ярче, с каждой секундой все краснее и краснее. Светофор вспыхнул зеленым, и лошадь тоже. — Что, он еще и хамелеон? — Голд поднял голову и оценивающе улыбнулся, ожидая, пока она решит сложную головоломку. — Это не самое странное существо в стране Оз. Ты забываешь, что в этом мире есть и летающие обезьяны, и говорящие деревья. Как ты думаешь, почему в Изумрудном городе лошадь постоянно меняет цвет? Шумные толпы странных людей в смешных одеждах… Скитлс путался. Лошадь зафыркала, подтверждая слова Голда. Эмма решила, что ей повезло, что она не сверкает от тех рубиновых туфелек. Она осматривала город, прикрывая лицо, когда люди таращились на их проводника. Но все же это было не так уж плохо. Это было здорово. С заходом солнца небо стало наливаться яркими оттенками оранжевого и красного — чудесное зрелище. Поднялся вечерний ветерок, нацелившись прямо на ее обнаженную шею. Она вздрогнула. Эмма поправила воротник кожаной куртки, надеясь, что Голд не заметит ее минутной уязвимости, и в то же время зная, что он не упустит такую важную деталь. — Холодно? Прежде чем она успела ответить современным оправданием: «Я в порядке», Голд достал что-то со дна кареты. Это было шерстяное одеяло, которое он бережно обернул вокруг ее плеч. Она воспользовалась дополнительным количеством ткани, обернув ее вокруг шеи, но это не спасло от неуклонно усиливающегося холода. — Вот, придвинься ко мне поближе. Тепло моего тела согреет тебя. Эмма с готовностью скользнула по мягкой скамье и прижалась к Голду всем телом. Ее голова удобно устроилась на его плече, идеально вписавшись в пространство между его плечом и шеей. Их руки сплелись под складками одеяла, и она жадно впитывала его тепло. Другая ее рука нашла его грудь, ладонь легла на место, где находилось его сердце. Ее глаза безмятежно закрылись, и она наслаждалась этим моментом. Губы Голда слегка коснулись макушки ее головы и нежно поцеловали ее. Рысь лошади укачивала ее, время от времени прижимая к Голду еще крепче. Чудесным образом ветер утих до слабого шепота, едва достаточного для того, чтобы щекотать ей нос. Она ненадолго задумалась, не подстроил ли это Голд. Но потом решила, что слишком довольна, чтобы заботиться об этом. … В Сторибруке было не так много мест, где можно было поужинать, — все сводилось к бабушкиной закусочной или «Кроличьей норе», бару, где не продавалось ничего, кроме самого дешевого пива, звучала слишком громкая рок-музыка и проводились бесконечные игры в бильярд, причем азартные игры были в приоритете. Должно быть, Голд не слишком любил играть в бильярд, раз из двух зол выбрал меньшее. Однако воспоминание о том, как бабушка сегодня выгнала их прямо из своей гостиницы, заставило Эмму усомниться в этой теории. Их свидание с самого начала было обречено на неловкость. Как настоящая пара, они заняли места друг напротив друга в уютной кабинке в углу. Конечно, это означало, что им придется оставить руки на столе, а наручники — на виду. Ну что ж, раз уж они более или менее явили миру свое затруднительное положение, бессмысленно пытаться его скрыть. Но неужели им всем обязательно было так пялиться? Казалось, все внимание переключилось на них с той минуты, как они переступили порог. В закусочной, ломящейся от бабушкиных блюд, никто не ел. Они были слишком заняты просмотром шоу. По залу ходили шепотки, мельница слухов вращалась с большой скоростью. Насколько Эмма могла слышать, Голд платил ей почасовую оплату за то, чтобы она носила эти наручники, дабы он мог повысить свою сексуальную привлекательность. И это была еще не самая безумная теория. — Не обращай на них внимания, дорогуша, — шепнул Голд, не поднимая глаз от меню. Было поразительно, что за 28 лет он не выучил наизусть все меню. Эмма попыталась сосредоточиться на меню, но буквы превратились в размытые черные линии. Она не могла избавиться от навязчивого ощущения притаившихся глаз, блуждающих по ее коже. Задыхаясь, она окинула взглядом всех, кто находился поблизости от их столика, заставив их стыдливо опустить головы. Стыд за то, что их поймали, а не за то, что они вообще грубо пялились. Это было лишь временное явление. Под столом что-то ткнулось ей в сапог. Это был ботинок Голда, задевший ее собственный сапог. Он настойчиво постучал ногой по боку ее сапога, пытаясь уловить реакцию. — Что ты делаешь? Последний раз она играла с кем-то так: с мальчиком в первом классе во время игры, и то только потому, что хотела получить его «Твинки». Глаза Голда ненадолго оторвались от меню. Игнорировать приставания становилось все труднее. — Отвлекаю тебя, — заявил он таким тоном, будто объявил, что небо голубое или что Реджина никогда не выживет в монастыре. По крайней мере, он пытался разрядить обстановку. Эмма в ответ пихнула его ногой, просто чтобы удовлетворить его выходки. По его губам скользнула скользкая улыбка, от которой у нее всегда сворачивался живот. Ей так хотелось, чтобы она была поглощена Голдом, чтобы его нога направляла ее внимание, как дирижер руководит оркестром… Жаль, что ничего не получалось. Вскоре взгляды и перешептывания надоели, и Эмма грубо шлепнула меню по столу. Она крутанулась на своем месте, цепочка зазвенела по поверхности стола. — Если вы все ищете шоу, советую вам попробовать посетить «Автокинотеатр», — нетерпеливо проворчала она. Каждая пара блуждающих глаз опустилась к своим тарелкам, а их приборы принялись ковыряться в заказанных стейках и шоколадных тортах. Это был тот же самый метод «подай-принеси», что и раньше. В конце концов, они собирались повторить это снова. И еще раз. Такова жизнь провинциального городка, где каждый знает о делах другого и выставляет некоторых невезучих людей в центре внимания. — Если тебя это так беспокоит, почему бы не сесть рядом со мной? — предложил Голд, указывая на свободное место на своей стороне кабинки. Эмма и Голд выскользнули из кабинки, и он позволил ей пересесть к нему. Он протиснулся вслед за ней, и они уселись так, что их бедра прижались друг к другу. — Ну вот и все. Эти цивилизованные люди будут смотреть на тебя, как на привлекательный экспонат, только в том случае, если они сначала поглазеют на мою привлекательную внешность. Похоже, что для жителей Сторибрука внешность Голда была слишком лихой или угрожающей. При одном лишь взгляде Голда люди с интересом смотрели на свои остывающие обеды. И так продолжалось до сих пор. Эмма вдруг почувствовала благодарность за то, что ужинает с самым грозным жителем города. Только теперь ей предстояло найти способ отплатить ему за услугу. Дьявольская ухмылка дернулась в уголках ее рта, когда ее рука поползла к его бедру. Должно быть, его больная нога остро нуждается в разрядке. Сосредоточенность Голда на меню нарушилась с быстротой тающего льда, и он резко вдохнул, когда Эмма начала медленно разминать его бедро, ее пальцы успокаивали ужасную ноющую боль у скрытого шрама. Меню выскользнуло из его рук, а голова откинулась на подушку кабинки, когда массаж стал более ритмичным. Его веки сомкнулись в блаженстве. Из его горла вырвался глубокий стон, а его ладонь вцепилась в край стола, пока он преодолевал волну удовольствия. Осознание того, что он получает огромное удовольствие, вдохновило Эмму на более активные действия по устранению узлов, хотя она и не поднимала глаз от своего меню. Сжать, отпустить, сжать чуть сильнее, отпустить, сжать… Когда его влажная рука сомкнулась на ее руке, прижав ее к своему бедру, это застало ее врасплох. Давление его пальцев на ее кожу было почти отчаянным. Его дыхание было неровным, но он боролся с желанием позволить ей продолжить движение. — Что ты делаешь, Эмма? Кроме того, что сводишь меня с ума? Она недооценила, насколько сильно она может воздействовать на него. Она целиком и полностью поражала его. Если бы она потребовала, чтобы он опустился перед ней на колени, он не был бы уверен, что откажется. — На что это похоже? Я делаю тебе тот массаж, который ты хотел, — честно призналась она. Долгое мгновение он смотрел на нее сверху вниз, ни одна из их рук не отрывалась от его бедра. Затем, с шумом выдохнув воздух из легких, он отпустил ее руку. И массаж возобновился. О, это было необыкновенно. Он всегда считал, что обладает волшебным мастерством, но сегодня это звание перешло к Эмме. Она надавливала на все нужные места, ее пальцы аккуратно изгибались по его бедру, словно принадлежали ему… его части… К ним подбежала Руби, декоративная малиновая пикси с яркими розовыми браслетами в виде сердечек на ушах и стильными красными сапожками, которые, должно быть, стоили целое состояние из тех денег, что она скопила, работая в дополнительные смены. Она помахала им перед лицом маленьким конфетным сердечком: «Привет». Должно быть, пари продолжается. Голд едва заметил, как Руби постучала ручкой с пушистым кончиком по своему блокноту, чтобы сделать заказ. Он был слишком увлечен тем, как рука Эммы скользит по его внутреннему стороне бедра. Руби снова постучала ручкой и издала вздох, который говорил: «У меня нет времени ждать всю ночь». — Я буду… ооо… ооо… как хорошо, — простонал он под тяжелым дыханием, когда Эмма дразняще сжала его бедро. Красная Шапочка недоверчиво смотрела на него, пока он проводил языком по губам. Он поправил воротник рубашки — в этой закусочной стало довольно жарко. — Гамбургер… звучит неплохо. Вы знаете, как я его люблю. Он протянул ей меню, но Эмма поняла, что это была попытка отвести взгляд от странного цвета его бритого подбородка. Руби кивнула с еще одним сердечным посланием: «Не сомневайся». Затем она взглянула на Эмму. — Я буду то же, что и он, — сказала Эмма, протягивая Руби меню более вежливо, чем Голд. На этот раз желтое сердечко говорило с ними кривым розовым буквами: «Я скоро вернусь». Руби приостановилась, прежде чем поспешно уйти, и достала из кармана еще одно сердечко, указывая на наручники. Будь умницей. Подмигивание, подмигивание. Сладкие сердечки никогда не были так опасны, как в руках Руби. Эмма убрала руку с ноги Голда, пока он не начал с остервенением царапать стол. Она проверила его состояние — подбородок все еще розовый — и заметила, что он на что-то пристально смотрит. По крайней мере, она надеялась, что это было что-то, а не кто-то. Она проследила за его взглядом до огромного плаката из плотной бумаги на стене за барной стойкой. Это был рекламный плакат фестиваля в честь Дня святого Валентина, который состоится завтра вечером на городской площади. Словно почувствовав, что она идет по его следу, он опустил глаза на исцарапанную столешницу, прочертив ногтем глубокую бороздку. Тем не менее она продолжала изучать плакат с того места, на котором остановилась, и жалела, что не может заглянуть в мысли Голда прямо сейчас. Может быть, он раздумывает над тем, чтобы предложить ей присоединиться к нему на фестивале? Это заставляло ее волноваться и нервничать, как девочку-подростка, которую приглашают на бал. Это был всего лишь глупый фестиваль, не намного лучше того, что проводится в городе на День шахтера. Вряд ли эта ночь стоит того, чтобы падать в обморок. Но это может быть приятно. Пытался ли он набраться смелости, чтобы спросить ее в этот момент? Сомневался ли он? Или он просто решил, что это пустая трата времени и денег? Насколько она знала, он считал, что закусочной нужно поменять обои. Время от времени она краем глаза бросала взгляд в его сторону. Он неестественно застыл на своем месте, его свободная рука была вытянута над столешницей, а большой палец рассеянно потирал ноготь указательного. Его карие глаза впились в столешницу, не видя ее. Он погрузился в глубокую задумчивость, борясь с внутренней борьбой. Он собирался спросить ее… Он собирался спросить ее… — Эмма… — Он прочистил горло и неуверенно начал. Ее плечи напряглись, а в животе зашевелились веселые огоньки. Это будет еще один шаг к их ухаживанию. — Да, конечно, — не задумываясь, проговорила она. Его лицо исказилось от удивления. Не слишком ли это бесцеремонно? Может, ей следовало подождать, пока он сам задаст вопрос? Теперь он явно пребывал в бешенстве. Молодец, Эмма, — ругала она себя за мелочность. Много же у тебя умений в области знакомств, — с сарказмом подумала она. Теперь он, наверное, передумает. «Конечно, — повторил он, протягивая руку к краю стола. Она оцепенело смотрела на него. Неужели он ожидал, что она уйдет без еды? Начнет готовиться к фестивалю сегодня вечером? Он выглядел таким ожидающим… Подождите… На что я согласилась? «О чем… ты говорил… именно?» На лбу у нее выступил холодный пот. Как она могла забыть, что это и есть тот самый пресловутый " Делец»? Одно дело — не читать контракты, другое — нырнуть с головой в бассейн с акулами еще до того, как она взялась за перо. Если ей повезет, она просто согласится раздеться до бикини и станцевать на улице танец хула, чтобы обеспечить его магазину дополнительный бизнес. На этот раз она была слишком самонадеянна. Голд отвел глаза, его ладонь дрожала. Отлично, теперь ему стало неловко. — Я хотел спросить тебя… — Он сделал паузу, тщательно подбирая слова. Возможно, еще не все потеряно. Да? —…не могла бы ты передать мне список десертов. — Он указал на небольшое ламинированное меню, лежащее за салфетницей. О. Конечно. Ему хотелось побаловать свою тягу к сладкому. В этом нет ничего плохого, верно? И уж точно ничего близкого к глупому фестивалю. Дура, дура, дура! — мысленно ругала она себя, протягивая ему меню. Он внимательно изучал ее, глядя в глаза. — О чем, по-твоему, я говорил? Эмма заняла свои руки тем, что взяла из салфетницы огромное количество салфеток. Она начала складывать одну из них на манер оригами, хотя на самом деле ей хотелось изуродовать салфетку, пока она не превратится в кучу конфетти. — Не имеет значение. … Дурак, дурак, Дурак! Как он мог струсить, когда ему только что удалось убедить себя спросить ее? Он выучил наизусть всю фразу, повторяя вопрос снова и снова, пока он не прозвучал правильно. Пока он не стал звучать очаровательно. Эмма, не хочешь пойти со мной на фестиваль в честь Дня святого Валентина? Эмма, ты никогда не была на фестивале в честь Дня святого Валентина, и я, например, с удовольствием покажу тебе все вокруг. Эмма, дорогая… ты и я… фестиваль в три часа? Вместо этого он оправдывался тем, что хочет посмотреть список десертов. Как же это было жалко! Их бургеры еще не принесли — возможно, они даже не шипели на гриле. Эмма обладала хорошей интуицией. Она должна была знать, что это надувательство, но продолжала складывать салфетку и ничего не замечала. Боже, какой же он трус. Этот плакат издевался над ним. У него возникло желание броситься прямо к нему и сорвать его. Завтра вечером все в городе будут присутствовать на этом фестивале. Черт, даже Генри собирался пойти с дочерью шляпника, Грейс. Если такой мальчишка, как он, смог найти в себе силы попросить свою подругу присоединиться к нему, то, конечно же, он сможет задать этот вопрос и Эмме. Но, опять же, он был рожден в семье Прекрасных. Это имело значение. Сила и чистота давались им так же легко, как ему — теневые сделки и манипуляции. В той семье разводили львов, а в его — черных овец. Нет, хватит самобичевания. Должна же быть в его костях хоть капля твердости, верно? Он должен был перестать беспокоиться о тысячах возможных исходов и просто сделать это. Да, он собирался сделать это. Он глубоко вдохнул, чтобы успокоить расшатанные нервы. Он мог это сделать. Он сделает это. В его голове возникла кристально четкая картина: он забудет о меню, повернется к Эмме, откроет рот и скажет… Черт. Но что, если она откажется? Он будет выглядеть глупо, возлагая на нее большие надежды, которые разрушатся на глазах у всей закусочной. Может, предложить свою помощь в помывке посуды бабушке в закусочной? Это было бы менее трагично. Он уже давно усвоил, что, надеясь на что-то, можно только разочароваться. Однако сегодня утром Эмма охотно приняла душ вместе с ним. Она видела все, что он мог показать, и не отшатнулась, не выказала ни малейшего отвращения. Или он слишком многого не понимает, и это действительно было сделано для экономии времени? Каждый раз, когда он дразнил ее, говоря о тайных желаниях, он скорее надеялся, желал, чтобы это было правдой. Проекция его собственных слабых желаний. Нет, она хотела его. Он чувствовал это каждой клеточкой своего тела сегодня утром, когда они целовались под теплым потоком воды. Так почему же он колебался? На этот раз он сделает это, и обратного пути не будет. Время быть храбрым. Сделай смелый поступок, и храбрость последует за ним. Он спросит ее. Прямо сейчас, пока у него не было шанса передумать. Прямо сейчас… — Эмма, я хочу кое-что спросить у тебя, — он рванулся вперед, вцепившись в ее руку. Она не отстранилась, как сделали бы большинство женщин. Наоборот, она ответила на его прикосновение. Он задумался, не было ли это просто инстинктом. — Да? — Свернутая в клубок салфетка — должно быть, это была утка? — упала на стол. Ее голова наклонилась в бок, светлые пряди блестели в лучах вечернего солнца. Её зеленые глаза были яркими и огненными, ее ресницы были мягкими перьями, разметавшимися по румяным щекам. Ее губы были плотно сжаты, и он живо вспомнил, как накануне вечером ее сочные губы широко раскрылись перед ним, горячие, сладкие и с привкусом вина. В груди у него заныло от тоски, сердце заколотилось. — Эмма… не хочешь ли ты… посетить со мной фестиваль в честь Дня святого Валентина? Вот и все. Оставалось только ждать ее ответа. Костяшки его пальцев болели от давления на ладонь. Если она отвергнет его предложение… это может разбить его вдребезги. — Раз уж ты заговорил об этом, я хотела бы пойти с одним человеком, — сказала она. Треск. Звук расколовшегося сердца, должно быть, был достаточно пронзительным, чтобы его услышал весь город. Его разум оцепенел, пока он пытался понять ее слова. Она не так уж мягко отказала ему и не хотела идти с ним. Он должен был догадаться. С этими наручниками все было еще хуже. Он был обречен быть третьим лишним. Ему было жалко надеяться на обратное. Он шел позади, как ее давно потерянная тень, наблюдая, как она улыбается, смеется и счастлива с другим мужчиной. — О… конечно… точно… Он попытался скрыть яростный удар хлыста, но даже он услышал явное страдание в своем голосе, сделав его зернистым, как наждачная бумага. Ощущение было такое, будто кто-то злобно воткнул ему в горло раскаленную каминную кочергу, обжигая легкие. Дыхание вырывалось через нос быстрыми хрипами, когда он сглатывал боль. — Он старше меня, — бесстрастно продолжала она, словно не замечая, как он корчится в муках. Или она намеренно сыпала соль на рану? Его не удивляло, что Эмме нравятся мужчины старше ее; должно быть, ее привлекает он, раз она носит эти наручники. Однако это не мешало ей расширять свой кругозор, не так ли? Сиденье заскрипело под ее весом, когда она наклонилась вперед, заглядывая в меню десертов, лежащее у него на руке. — По всей видимости, он адвокат, — отметила она. О, конечно, амбициозный тип. Пойти за мужчиной с большими деньгами. В конце концов, она заслуживает самого лучшего. Того, кто сделает так, чтобы она была довольна и ни в чем не нуждалась. Того, кто будет с ней хорошо обращаться. — Он очень красиво одевается. Пользуется отличным одеколоном. Любит взбитые сливки и вишню… Не правда ли, этот загадочный мужчина кажется очаровательным? В его голове пронеслись мрачные фантазии о том, что бы он сделал со взбитыми сливками и вишнями, если бы только он был тем мужчиной, о котором говорила Эмма. Намазать ее кожу, взять в губы ярко-красную вишню, чтобы сок стекал по подбородку, когда они придадут новый смысл фразе «сорвать вишенку». Неприятное давление в области поясницы заставило его отмахнуться от фантазий и запрятать их глубоко в недрах сознания. В следующий раз Эмма будет хвастаться его дипломом Гарварда. Боже, он больше не мог даже смотреть на меню десертов. — Знаешь, если повернуть голову направо, я обнаруживаю, что смотрю на него. — Это привлекло его внимание. Соблазн поискать объект привязанности Эммы был слишком велик, чтобы его игнорировать. Он повернул голову направо и обвел взглядом закусочную, обращая внимание на все мужские особи. Доктор Вэйл? Нет, он не был адвокатом; просто врач в этом мире и сумасшедший ученый в прошлом. Сидни? Ха, это было не более чем шутка. Эмма и на десять метров не приблизилась бы к игрушке Реджины. Так кто же тогда…? Он обернулся к ней, чтобы потребовать объяснений этой загадочной чепухи, и замер, когда понял, что ее взгляд не отрывается от него. Она смотрела прямо на него, барабаня ногтями по столешнице в ожидании, пока он опомнится. Это обрушилось на него, как тонна кирпичей, и он мысленно представил, как его расплющивает под этим весом, как в одном из старых мультфильмов. О. Она имела в виду… — Я? — Он прижал руку к груди и почувствовал, как сердце заколотилось о раскрытую ладонь. Мужчина постарше, адвокат, любовь к взбитым сливкам и вишне… как он мог упустить это? А ведь она призналась вчера вечером, что ей нравится его одеколон, не так ли? Он был настолько поглощен ревнивыми мыслями о том, что Эмма может быть с кем-то другим, что не обратил внимания на очевидное. Эмма игриво шлепнула его по руке с меню десертов. Он заслужил это за то, что был так ужасно, эмоционально толст. — О ком еще мне говорить, Голд? Об окружном прокуроре? — Вот это была тревожная мысль. Окружной прокурор полиции Спенсер не был близок к вкусу Эммы, да и любой другой девушки, если уж на то пошло. Хорошо, что Спенсер отказался есть среди «простого народа» Сторибрука. Если бы он потягивал вино и резал стейк в закусочной — вряд ли, — Голд мог бы принять его за преступника и познакомить старого короля Джорджа со своей тростью. Но поскольку его здесь не было, это спасло Голда от того, чтобы его не выгнали с помощью бабушкиного арбалета. И он понятия не имел, как Эмме могло удаться арестовать его и запереть в тюремной камере в участке за нападение, когда она сама была прикована наручниками к его запястью. — С кем же еще идти, как не с человеком, к которому я прикована? — Эмма положила их сплетенные руки на стол, и древняя цепь казалась еще более обесцвеченной под молочным светом закусочной. — То, что мы застряли вместе, не означает, что мы должны упускать такой случай, верно? Если предложение еще в силе…? Как он мог отказать, когда все еще продолжал с облегчением сидеть на своем месте? Он нащупал ее руку и ободряюще сжал. — Конечно, — подтвердил он, и все было решено. Они едут на фестиваль в честь Дня святого Валентина, нравится это городу или нет. Кто знал? Может, в этом году было бы больше народу, если бы людям было интересно поглазеть на закованную в цепи парочку из Сторибрука. — Если бы мы с тобой не были скованы наручниками, ты бы все равно приняла мое предложение? Лицо Эммы приобрело выражение чистой бумаги, когда она задумалась об этом. — Возможно, да. С твоей стороны было смело спросить меня. Это заставит меня быть достаточно храброй, чтобы сказать «да». Голд подумал, как отреагирует Прекрасный, когда увидит его танцующим с Эммой на руках или фотографирующимся в одной из этих глупых фотобудок. Если бы ему повезло, доблестный принц был бы слишком занят, безнадежно пытаясь выиграть для Белоснежки, одного из тех массивных плюшевых медведей из карнавальной игры. Через несколько минут принесли еду — два аппетитных бабушкиных гамбургера и щедрую порцию соленой картошки фри. Голд тут же вылил на край своей тарелки кетчуп размером с озеро. Он с любопытством наблюдал за Эммой, которая довольствовалась тем, что поливала им картофель фри, как красным дождем. Он записал себе на заметку, что как-нибудь попробует это блюдо в ее исполнении. Он перевернул верхнюю булочку своего бургера, отодвинул салат и помидоры и увидел, что бабушка как всегда серьезна по поводу отсутствия соленых огурцов. Он мысленно выругался. Видишь, что случается, когда ты тешишь себя надеждами? Пальчик ткнул его в руку, пытаясь привлечь его внимание. Эмма что-то сжимала в ладони и протягивала ему. Она раздвинула пальцы, чтобы он мог заглянуть в ее ладонь. Огурцы. — Я не люблю соленые огурцы в бургере, — настаивала она, протягивая руку к его тарелке. Оба прекрасно понимали, что это ложь. Но все же Эмма жестом попросила его взять огурцы. Он осторожно взял их с ее ладони и расположил по кругу на своем бургере. Он откусил большой кусок и закрыл глаза от удивления, пока жевал. О, это было так вкусно. Давненько он не ел гамбургер с солеными огурцами, потому что за них приходилось доплачивать. Это… это был кусочек счастья, идеальное завершение его дня. — Что я тебе должен за это? Конечно, у этого кусочка счастья была своя цена. Все имеет свою цену. Эмма улыбнулась, глядя на свой бургер, на губах осталось соблазнительное пятнышко кетчупа. Ее язык высунулся, чтобы слизать его. В ее зеленых глазах мелькнула идея. — Танец. — Договорились. И он откусил еще кусочек.