nothing else matters

Алина почти затаила дыхание, как только сталь гришей прорезала ткань грифельного кафтана, а вместе с тем — жилистую плоть корчившегося в боли и неверии Дарклинга. Жалкого и умирающего, судорожно хватающегося за черенок продолговатого меча и пытающегося вырвать разорвавшее его тело в кровь и мясо остриё. Алина тяжело задышала, созерцая сие ужасающее зрелище. Это всё — ради их несчастной Равки, находившейся под его гнетом долгие века. Ради Багры, чей испещрённый шрамами прошлого холодный труп канул в бездну разорванной ветошью. Ради Аны Куи, безжалостно нанизанной на острую ветвь высоченного дерева рядом с покойным Боткином. Ради Мала. Ради её бедного Мала, которого она прижимала к себе, как будто пытаясь защитить от опасности. На самом деле, это глупо: за трупов никто не воевал. Ради истекающего кровью мертвеца никто не сидел перед ликом смерти и не угрожал расправой в случае, если чья-то когтистая ладонь покусится потянуться к нему. И Алина ждала, что Дарклинг перед смертью исказится в злоречивой ухмылке, назовёт её слабой и только тогда испустит последний вздох, но вместо этого он слабо улыбнулся, словно принимал поражение. — Не с-создавай мне… могилу, — хрипло прошелестел он, едва заглушаемый предсмертным визгом парящих над головой волькр и ничегой. — Он-ни её… осквернят. Она попятилась назад, как только Дарклинг с грохотом рухнул перед её ногами. Попятилась, как от прокажённого, как будто он вот-вот очнётся с новыми силами и мстительно наставит на неё тьму, уничтожит за то, что она лишила его любой возможности закончить давно начатое дело. Под затухающий рёв умирающих тварей Алина боязливо отпустила окоченевшего юношу на доски величавого скифа, точно стоило ей отвернуться, как его мигом украдут спрятавшиеся в тени нечестивцы, лишив возможности достойно похоронить. На исполосованных царапинами коленях она неспешно подползла к сжавшемуся в позе эмбриона Дарклингу. Её дрогнувшая длань тут же потянулась к холодному боку покойника: ни вдохов, ни выдохов. Она долго сидела так, между мёртвыми Дарклингом и Малом, как будто чего-то ждала. От понимания этого безумия Алина не сразу увидела, как её мешкотно окружили со всех сторон: Женя, с незыблемым ужасом поглядывающая на происходящее одним здоровым глазом. Зоя, чьё лицо некто обезобразил в процессе битвы и выжег собственный дерзкий след на левой стороне. Тамара, едва передвигающаяся из-за хромоты и поддерживаемая с одной стороны Толей, а с другой Надей. Алина убрала руку. На внутренней стороне ладони отпечаталась багровым пятном кровь. — Всё кончено, — насилу слышно прошептала она, хоть и понимала, что её никто не услышал. Всё: её стезя Санкты, род Морозовых и надежды на светлое будущее. Она закончила войну, заплатив за победу самую страшную цену. Она стала пресловутым идолом в глазах своего народа, воскресшей из мёртвых святой и почти продавшей себя во благо власти. Она отдала жизни близких людей, чтобы остальные жили в мире. Безмолвие скифа прорезал рваный вздох. После него — радостный вопль Тамары. — Дышит! — воскликнула она, повернувшись полубоком и наставляя Толю с Надей подвести её ближе. — Дышит! Он дышит! Алина обернулась, неверяще воззрившись на квёло вздымающуюся и опускающуюся грудную клетку распластавшегося на скифе Мала. Слушая, как безмолвие Каньона заглушало его сбивающееся дыхание. И ощутила, как глаза защипало. Дышит. — Дышит, — глухо повторила Алина между всхлипом. — Живой.

* * *

Раненного и потерявшего сознание Мала помогли занести в небольшую хижину, где они скрывались незадолго до того, как в Каньоне развернулась последняя битва против тварей Дарклинга. За это время он очнулся лишь раз, невидящим взором вперился в вуаль ночного мрака и пробормотал что-то неразборчивое, а после — вновь отключился от напомнившей о себе боли, сознанием ринувшись в далёкое небытие. На понуром вздохе Алина, не дождавшись его окончательного пробуждения, осторожно провела кончиками пальцев по мелкой коросте шрамов на его побелевших избитых костяшках. Приглянулась: обматывающие грудную клетку бинты снова испачкали кровавыми кляксами, из-за чего со стороны они походили на разорванные мелкими хулиганами птичьи крылья, и она побеспокоилась о том, как бы его не настигла лихорадка. И скоро, не выдержав, сжала его ладонь в своей. Пообещала себе: как только Николай встретится ей, она сразу обсудит с ним наложение вето на их ещё не заключённый политический брак. — Он не очнулся? Алина судорожно оглянулась, а мгновением позже, расслабившись, выдохнула. Стоявший на пороге десятилетний Миша напоминал отражение её самой, лишь не настолько гротескное, как могло бы показаться. С его-то исхудавшей фигурой, серыми полумесяцами под глазами да лопнувшими прожилками вен на белой склере — Алина думала, что выглядела точно так же, только в разы хуже, едва ли не постаревшей на годы. «Недаром святым приходится страдать, прежде чем получить это знамя святого» — невесело подумала она, вспоминая слова вновь куда-то исчезнувшего Апрата. — Один раз. И то снова заснул, — рассеянно произнесла Алина, а затем, выдержав паузу, заметила, как просквозило во взгляде Миши омрачение, и заговорила снова, на сей раз пытаясь вселить в него надежду: — Но ты не переживай: он выживет. Мы хорошо следим за ним. Миша слабо, почти болезненно, улыбнулся, и она позволила предаться радости за то, что не врала: Мал и впрямь выживет. На следующий день Алина резче предполагаемого очнулась под алчущими пересинами восходящего солнца, того, в честь которого её прозвал простой люд Равки Солнечной Святой и потому беспрестанно возносил до самих небес: безмолвие окатил глубокий шумный вдох, а её сердце, точно не поверив сначала, замерло, чтобы в следующую секунду до боли заколотить по рёбрам. Взирая в рябь утра упрямо-слепо, будто всматриваясь в свет наугад, она узрела, что Мал наконец-то нашёл выход из пучины забвения и очнулся. — Живой… — прошептала про себя Алина, хоть и ни разу не сомневавшаяся в этом, хоть и знавшая это ещё с той поры, как об этом заголосила Тамара на скифе. А после, аккуратно смахнув взмокшие кончики его каштановых кудрей, подалась к нему, чтобы поцеловать складку на нахмуренном лбу, чтобы зарыться пальцами ему в спутавшиеся волосы. Губы Мала дрогнули. Артикуляция весьма слабая, и Алина даже забеспокоилась, что он опять отключится, не успев вымолвить и слова, но Мал каким-то чудным — а то и чудным — образом поборол истощение. — Дарклинг, — обессиленно вымолвил он. — Мёртв, — тихо ответствовала Алина. — Ты спас нас. Тишину нарушил его облегчённый выдох. За ним — шелест волосы, которые она мягко перебирала. — Миша за тебя переживал, — вкрадчиво усмехнулась Алина. — И Женя, и Зоя, и Толя с Тамарой. — А ты? Она фыркнула, хотя к собственной неожиданности хотелось, напротив, засмеяться на грани истерики. — Не будь ты ранен, я бы немедля отпинала тебе рёбра за такой вопрос, Мал Оретцев. Я переживала в первую очередь. Мал лениво приопустил веки, и прежде, чем вновь отворить их, вновь взглянуть на окрасившийся золотым свечением мир, скривил уголки рта в лёгкой ухмылке и придушенно, насилу слышно даже, засмеялся. — Просто хотел убедиться. Идея понежиться на рассвете на тахте рядом с Малом звучала заманчиво, но Алина не могла забыть, что ещё вчера его пронзили стальным клинком так же, как нанизывали равкианские мужчины мясо на шампуры. Она бегло подозвала Мишу, чтобы тот зачерпнул воды с колодца, а за ним позвала и Тамару, дабы та осмотрела Мала и дала знать, что его здоровью ничего не угрожало. Через час Мал, осмотренный и одолевший обезвоживание, безмятежно лежал, уместив голову ей на бок и ни разу не смутившись, когда кто-то заходил к ним и заставал в столь необычном положении. — Нам пора возвращаться во дворец, — в полдень заявила Женя, говорившая так, как если бы была фельдшером на самом простом приёме, а вовсе не прошедшей через очередную баталию воительницей, которой повезло выжить вчерашним днём. — Король Николай, наверное, ждёт нас. Алина, глядя на трещины скомканного покрывала, кивнула, и не сразу позволила себе взглянуть на подругу. — Передай Николаю, что я скоро приду к нему с визитом. Она ожидала, что Мал напряжется сразу, как имя Николая Ланцова прозвучит в затишье комнаты, как она заявит о своём желании наведаться к нему, но он оставался невозмутим, и Алине, вспоминая, как они обсуждали это сегодня, хотелось гордиться им. Женя улыбнулась, и кольца оставленных волькрами шрамов на её лице задёргались россыпью розовой паутины. Стоявшая рядом с ней Зоя Назяленская, напоминавшая скорее отважного и морально повзрослевшего солдата, смотрела перед собой так, будто вести диалог ей придётся с нерадивым ребёнком, а не своей ровесницей. Синие глаза блеснули, словно вот-вот метнутся из них молнии, и она дёрнула себя за рукав изящного кафтана, намереваясь прикрыть серебрившиеся на запястье росчерки только заживших ранений. И вдруг, вздохнув, она смягчилась. — Берегите себя. Алина помнила: Зоя никогда не скупилась на сантименты и предпочитала не то оставаться убийственно-спокойной, не то затыкать своих собеседников одним красноречивым взором. Но сегодняшний день, первый день после войны, изменил всё и всех. — И вы себя, — сказала она напоследок. С той минуты они остались одни: она, Мал и маленький Миша. Воспоминания после боя — любые, до самых мелочных — казались бесконечными петлями: Толя, снова и снова читающий сонеты, пока его сестра отдыхала на плече своей возлюбленной. Давид, неторопливыми движениями заплетающий горящие рыжими всполохами волосы сидящей спиной к нему Жене. Зоя, заснувшая в предрассветное время в тиши кухни со свернувшейся на её коленях Накошкой. Алине подумалось невзначай, что ничего и не было, что ей всё приснилось, или же она прочитала слишком реалистичную книгу, в которой другой девушке дали проклятый дар, другая девушка чуть было не потеряла всё в погоне за победой, другая девушка почти связала себя с принцем фиктивным браком. — О чём думаешь? — вдруг поинтересовался Мал, когда тишина в комнате длилась так долго, что уже принялась давить на виски. Она слабо улыбнулась на столь невинный вопрос. — О том, что будет дальше, — созналась Алина, глядя с окна на последний дотлевающий осколок яркого рассвета. — О том, как можно жить с этими воспоминаниями дальше. Мал коротко и незлобиво засмеялся. — Отныне я живу с девушкой, которая вчера пронзила меня клинком, как плескавицу на вилку. Уверен, этим воспоминаниям я найду место в своей жизни. Алина закатила глаза, но скрыть, что услышанное всё же повеселило её, не смогла. — Ты неизменен и безнадёжен, Мал, но оставайся таким: другого я не хочу.