Порочная

      I. Аяка донельзя скучала       В каморке маленькой своей.       Сидела молча, увядала       Под взором дальних родичей.       Ее глаза пленены светом,       Но страсти к жизни лишены.       Душой была верна поэтам,       Великим господам страны!       Наукой с честью занималась,       Прекрасной девицей слыла,       Однако вскоре овладела       Ей всем знакомая хандра.       II. Была Аяка так красива,       Что солнца луч её ласкал.       Любовью нежилась, блистала       И духом восхищала нас.       Но вдруг погасли фонари.       И света нет. Кругом лишь тьма.       Куда же дочку Камисато       Ты подевала, а, тоска?       Куда же милая принцесса       Исчезла, словно умерла?       Откуда ты, дитя тумана,       Явилась, точно навсегда?       III. Аяку кроткой называли,       Прощали вольности, как вдруг       Затихла девица, умолкла.       Ей ни вздохнуть, ни обмануть.       — Ведите доктора скорей! —       Кричал любимый старший брат.       Уж стройный юноша когда-то       Был так растерян и лохмат.       Испуг казался вещью малой,       Ведь жизнь — сплошная драма.       Но боль, однако, несравненна,       А горечь давит тягой.       IV. Ей ни игрушки, ни еда —       Ничто не дарит радость.       Как быть, как жить —       Никто не знал, а сердцу-то не скажешь.       Проходят дни, летят года,       Минует май, настал июнь.       — Прибудут гости, госпожа. —       Качает головой. Молчит, украдкой глядя.       Лакей, поспешно удалясь,       Бежит к Аято-сама.       Пора бы встать и выйти в люд,       Решает же Аяка.       V. Народный сговор или что,       В толпе людей полно.       Все к ней спешат и говорят,       Что жизнь любить дано.       И как красива Инадзума,       Чудесен свет луны!       Прекрасен мир, одна ж печаль:       Кровавый цвет — то жизнь.       В груди, невольно распустившись,       Растет себе цветок.       Удавкой верно служит ей       И болью отдает.       VI. Душой покойная девица,       На небо горько глядя,       Улыбками сверкала мило,       Прохожих одаряя.       «Ах как милы его черты», —       Столь мысль одинока, так не родна, чужда.       Красивый, чудный образ!       Запал в сердце слуга.       Ах, Тома! Ах, негодный!       Ты деву покорил! Душой ее пленил!       Она невинна телом, неловка и роба       Была. На смену ныне страсть пришла.       VII. Хандра ей овладела:       Аяка заболела. Остыли чувства рано,       Но раны след — ах, нет!       Надежд на счастье ныне нет…       Каков красив чертов блондин!       В глазах меркнет недолго…       И она тотчас в бреду       Поднимется тихонько.       Пройдет она к комоду,       Откинув одеяло прочь.       Достанет лист, бумагу.       Покорно глядит ночь.       VIII. «Вы мне милы — куда же боле?       Что я могу ещё сказать?       Теперь, я знаю, в их же воле       Меня розгою наказать.       Но вы, к моей несчастной доле,       Хоть каплю жалости храня,       Не оставляйте же меня!       Сначала просто я желала       Надежду верную хранить…       Однако что мне чин? Куда же?       Цветы, банкеты — глупость, вздор!       Позор! Не нужно ничего!       Понижу должность я себе,       Хочу так быть с тобою!       Просить не смею, но хочу:       Ответь же мне с любовью!       Уж я готова к осуждениям!       Стыжусь признать, однако…       Ты в сновидениях мне являлся.       Незримый… Сладок сон,       Уж как меня томил он.       В видении твой голос слышу…       Прошу, поговори со мной в тиши,       Когда я бедным помогу       Или молитвы вознесу,       Уняв тоску души.       Кто ты, мой ангел ли хранитель,       Или коварный искуситель —       В сомнениях утопаю. Быть может,       Это все пустое, и суждено совсем иное…       Но так и быть. Тебя люблю,       Точно родного брата…       Попробуй, полюби меня!       Милую и славную, добрую Аяку!       Уж подари же ласку!»       IX. Какой позор великий,       Что страшно перечесть.       Стыдом и страхом замирает,       Но Томе свою честь вверяет.       Как охнет, как вздрогнет.       И сердце вдруг заноет,       Осядет горечь на язык.       Уколет в грудь цветка шип.       И больно, тяжко станет       На третий день, когда она       Признаться же решит,       Письмо отдав лакею.       X. Легко же в жизни не бывает,       Решает Тома разом, и судьба       Подкинет новые дрова в камин,       Что полыхнет пожаром.       — Вы мне милы, взаимно, —       Спокойно скажет он. —       Я вас люблю любовью брата       И рад, что близок духом.       Но госпожа, а надо ль вам?       Вы молоды, красивы,       Дорога к счастью там.       Мне жаль, что я позволил вам       В себя влюбиться дать.       Подумайте о брате, маме.       Куда взаимность приведет?       Нужна ли вам моя любовь?       Бывает в жизни ж мера, грань,       — Глядит неловко, сердцу жаль.       — Не буду вас позорить.       Уж сохраню я вашу честь!       — Заверит милую подругу.       Аяка в ступоре глядит,       А время поджимает.       Ей жить осталось пару дней,       Иль как это бывает…       XI. Влюбиться в верного слугу —       Таков ей произвол. Смерть быстро       К ней придет, спасет от скуки,       Пустоты и глупой болтовни.       Пусть колет грудь, ей все равно!       Любовь — то чувство, что ново.       Оно подобно сказке!       Но и восторга больше нет…       Тома отказал — и смысл жить пропал!       Пути обратно больше нет.       Аяка села, заскучала,       А смерть сердечко ей ласкало…