Кадры решают всё: Сентиментальный марш.

Что подумает сенешаль Версерян, услышав, как его лорд-капитан напевает? Что у лорда-капитана отвратительное настроение. Коричневая пуговка валялась в медотсеке. Коричневая пуговка в коричневой пыли. Но в этом медотсеке бродили гомосеки. Босые, загорелые и пуговку нашли. – Вы не знаете, мой дорогой сенешаль, какой пидор мог найти мою памятную пуговицу, которая выпала у меня из кармана? Скорее всего в медотсеке во время процедур? Сенешаль молча положит на стол искомую пуговицу, примет извинения и хладнокровно поинтересуется: почему это лорд-капитан таскает в кармане предмет с символикой генокрадского культа? Потом выслушает пояснения господина дознавателя, что никакая это не генокрадская символика, а очень старая терранская эмблема, которая кем только и с какой только целью не использовалась. Тоже, конечно, ничего хорошего, но статьи куда мягче, дело давнее и наказание за него лорд-капитан уже понёс. Не в полном объёме, правда, потому что сбежал, но об этом можно и забыть до поры. Сенешаль внимательно рассмотрит показанные дознавателем наглядные картинки. Запомнит разницу. И даже не посоветует лорду-капитану получше хранить сувениры, напоминающие о грехах и глупостях его молодости. Кивнёт, козырнёт и вернётся к своим обязанностям. Что скажет лорду-капитану господин дознаватель никто не узнает. Скорее всего, просто промолчит. У него это очень хорошо получается. Из заметок сенешаля Версеряна: Подготовка вышла на последнюю стадию, мы все уже очень устали и порядком напряжены. *** Как-то оживлённо стало у Идиры в каюте. Вспомнили о ней, что ли. Стала забредать даже леди-навигатор, знатная девица Кассия Орселлио. Раньше только книжки передавала почитать. А тут влезала в каюту всеми своими двумя метрами роста, со всеми своими когтями, красными глазами и третьим во лбу. «Чудное создание, – говорил Кузьма-капитан, – человеческие жертвы при единении с кораблём приносить, в варп смотреть и курс прокладывать – это она взрослая. А до чего другого коснись – сущее дитя... Ещё и рисовать не умеет». С ней-то понятно: Идира одна из немногих, кто навигаторов не боялся. С кем ещё девке по душам поговорить. С мужиками ей всякие церемонии полагаются. Хейдари она сторонится, и правильно делает. Втянет хладная торговка невинную деву в грязные делишки – оглянуться не успеешь, как полдома на торгах... С магосом Паскалем Хайнеманом судачить? Так о чём говорить с шестерёнкой-то? Пищит своим воксом: «Мирянка, это знание для вас не предназначено». Задавака, как Ледышка, только красный и железный. Магос тоже заходил - бдил за когитатором, который вовсе не собирался ломаться. Ещё играл с Идирой в регицид. Выигрывал, но неизменно удивлялся её «альтернативной логике» и предлагал сыграть ещё. Сестра Арджента приходила душеспасительные беседы вести. Говорила о Боге-Императоре. О ком ещё девке говорить, как не о женихе. Они же все, сестры-воительницы, Его невесты. Или дочери? Или сёстры?... Идира как-то всегда путалась. Но белобрысую боевую Ардженту жалела. Что за жизнь, когда нечего спеть, кроме гимна и некого обнять, кроме болтера. Она-то о душе Идириной заботилась, понятно. Идира с ней даже не спорила. Зато милое дело было – с Кузьмой-капитаном закуситься на богословские темы. От вопросов про Императора он легко отмахивался, Кодексы мог цитировать с любого места и по любому случаю, но постоянно сводил всё к «соблазнительным предложениям конкурирующей стороны»: расспрашивал её о Четвёрке и тварях хаоса. Ему можно, он лорд-капитан, его за ересь так просто не привлечёшь. Но что она могла рассказать? Так, по мелочи всё. С трудом вспоминала, как те боги называются и откуда взялись. Зато начал вспоминаться родной язык, давно ей уже не нужный. Она даже пела Кузьме что-то, кажется, колыбельную. Тем более что разговоры о богах он быстро сводил на «если Кхорн выебет Слааанеш, как назовут ребёночка» и «если Тзинч на Нургла налезет, то кто кого сборет». Всё равно, когда входил Ледышка, они резко прерывали разговор и делали такие круглые испуганные глаза: «Вот-вот свернёт наш кэп на путь еретика под влиянием жуткой ведьмы». Пока однажды тот не сказал: «Я знаю, зачем вы это делаете, лорд-капитан. Прекратите терроризировать арестованную и разводить ересь». Подумал и добавил: «Или уже прямо её спросите. Но вряд ли она вам чем-то поможет». Напустил тайны, испортил удовольствие. Вот всегда он так. Кузьма, понятно, приходил к ней просто прятаться от дел. Вваливался без спроса, растягивался на ковре, цапал книжонку потупее и отдыхал. К нему можно было лезть в голову. Он не возражал, но всегда замечал её действия: «У меня голова-то пустая, если что зашевелилось – точно не моё». В своих покоях он всегда в доступе, а тут считалось, что его как бы нет. Даже Абеляр, если его заставал, говорил о чём угодно, только не о делах. Разве что Кузьма сам начинал Идире жаловаться. Раз пожаловался на жадюгу Торфаста, который ломит непомерные цены за перевозку каторжников на Веабос. Офицер и джентельмен, чтоб его. Вот кому купчиной-то быть. От предложения пополнить ряды каторжан за счёт инакомыслящих отмахнулся, не задумываясь: «Чтоб у меня Дарвстеймы половину населения на свою каторгу загнали, а там через месяц мятежи начались? Спасибо, кушайте сами». – Нет уж, – сказал он согласному с ним в целом Абеляру, – будем платить жадюге и монополисту Торфасту. Всякий сброд с разных концов простора – милое дело. – Вроде тех, кем ты когда-то командовал, – вставила Идира. – Ага, – легко согласился бывший пиратский капитан. – Вроде. – И которых властям потом сдал, – поддела Идира. Его было весело задирать. – Ага, – так же легко согласился он. – Я вот и тебя сдал... Идира оглядела свою каюту. Подумала, что можно бы сменить занавески – расцветка надоела. Подумала, что надо бы при случае расспросить Абеляра , что там было-то в прошлом у этого весёлого и легкомысленного человека. – А мы, – между тем говорил весёлый человек, – чтобы с Торфастом расплатиться, поищем пиратов поближе и пожирнее. Всё равно их надо прижимать, пока не оборзели... У Абеляра поменялось что-то в лице. Идира поймала картинку: фрегат класса «Меч» входит на полной скорости между двумя линкорами и успевает дать залп с двух бортов... Название корабля она не разглядела – Абеляр поспешил картинку прогнать. Кузьма, видимо, по лицу сенешаля догадался, что тому померещилось, потому что протянул: – Да что ты, старина... Да всё путём будет... Я тогда был моложе, глупее и гораздо стройнее в талии. И тебя, сенешаль, при мне не было... И не залезая сенешалю в голову Идира прочла вдруг секундное отчётливое сожаление. Что его тогда там не было. На том в край охреневшем фрегате. Вот же. А правду ведь однажды говорил ей этот Кузьма: «Почти каждый офицер Имперского Флота хоть маленько да мечтает в душе побыть лихим пиратом. Даже зная, какая они все мразь». – Я всецело доверяю вашему здравому смыслу, – твёрдо сказал сенешаль своему лорд-капитану. – Зря. – Так же твёрдо ответил лорд-капитан. – Но спасибо. Идира прыснула первой, потом заржали они оба. – А ещё, – сказал Кузьма, когда сенешаль вышел, – у меня были лучшие в галактике канониры... – Их ты тоже властям сдал, – снова зацепилась Идира: вдруг расколется, начнёт оправдываться, расскажет, как там дело-то было. Но он только отмахнулся. Да, дескать, страшный я человек, подлец и предатель, клейма ставить некуда. Тогда Идира спросила его, как назывался фрегат. – «Мэри Глостер», – ответил он и уткнулся в книжку. Вот тогда Идира его почти испугалась. Потому что под мягким и добродушным встало что-то твёрдым углом, металлическим листом, щелчком затвора и ударом ножа. А ни взгляд, ни поза не поменялись. Красиво, конечно, но – страшненько. – Три недели. – Сказал он, не отрывая глаз от страницы. – Три недели она болела. Это мало. Я не успел понять. Не успел привыкнуть. Поверить, что её теряю. Столько лет вместе. Слишком быстро всё. Тогда Ледышка, всё это время тихо дремавший в кресле над любовным романчиком, аккуратно отложил книгу и включил профессиональный тон: – Согласно официальной версии, – сказал он Идире, – предводитель пиратской эскадры Кузька-догматик, он же - "Амаргон", он же - «Маменькин сынок», добился того, что его эскадра стала фактически единственным активным пиратским подразделением в секторе. Прочие были либо уничтожены, либо присоединились к его банде. Вследствие чего он получил так же кличку «Император». Ого себе, подумала Идира, да его за одно это должны были распылить, даже если не сам он так себя называл. Кузька-догматик, он же лорд-капитан фон Валанциус, тоже отложил книгу: – Нет, – сказал он, указывая на розовую обложку, – невозможно же читать. Груди-бёдра, бёдра-груди, сжал-погладил-ущипнул – не книга, а цех по разделке домашней птицы. Охотников поддержать литературную дискуссию, однако, не нашлось. – Согласно всё той же официальной версии, – продолжил Ледышка, – промысел Бога-Императора был таков, что умерла супруга и соратница фигуранта, известная под именем Мэри Глостер. Смерть жены потрясла упомянутого пирата настолько, что он раскаялся в своих преступных делах, узрел свет Императора и ступил на путь исправления, сдавшись властям и сдав всех своих подельников. Типичный случай раскаявшегося грешника. – А согласно неофициальной версии? – спросила Идира. Ледышка молча указал на Кузьму: вот она – неофициальная, сидит перед тобой. Неофициальная версия сидела молча и напоминала собой серый и скукоженный фрукт плойн, полный очень полезного и невыносимо кислого сока. Идира подумала, что если Ледышка сейчас немного надавит, то полезный сок потечёт. Но знала, что делать этого он не будет. – Далее, – продолжил Ледышка. – Когда наш фигурант находился строго посередине между прогулкой за борт без скафандра и постом губернатора небольшой планеты, было выяснено, что он - один из наследников династии фон Валанциусов. Возможно, в том тоже состоял промысел Бога-Императора. Власти, затруднявшиеся принять решение по его поводу, с удовольствием сбыли его с рук представителям династии, и так он оказался здесь. После убийства леди Теодоры фон Валанциус неустановленным лицом, будучи единственным живым наследником на борту флагмана, принял на себя командование и статус Вольного Торговца. Отсутствие сговора с Абеляром Версеряном и непричастность к убийству предшественницы на данный момент можно считать доказанным. «Вот ведь чешет, – восхитилась Идира, – и не запнулся ни разу. Надо книжек почитать, какие он читает». – И наконец, – продолжал Ледышка. – согласно официальной версии сестры Ардженты, когда наш фигурант со свитой были захвачены в плен проклятыми ксеносами друкхари, исключительно промысел Императора позволил ему сделать невозможное – вернуться живым из Коморры в реальный мир. Подтверждением тому служит посланное нам всем в Коморре видение, источником которого, по авторитетному мнению сестры Ардженты, мог быть только Император. Видение представляло собой сцену похорон супруги фигуранта. То есть, тот самый поворотный момент, с которого началась его праведная жизнь. Оно было нам ниспослано ровно тогда, когда наш выдающийся лидер вступил в вербальную конфронтацию с особью эльдари подвида солитёр. «Обматерил арлекина», – перевела для себя Идира. И покосилась на капитана с опаской, представив, как он хамит одной из самых опасных тварей среди ксеносов. Ледышка, сделавший паузу специально чтобы она оценила, продолжил: – Очевидно, данное видение было ниспослано нам для того, чтобы напомнить фигуранту о его особом статусе и возлагаемых на него надеждах, а также напугать презренного ксеноса, который в противном случае мог бы покалечить или убить этого... выдающегося человека и нашего потенциального местно чтимого святого. «Щас он ему врежет» – подумала Идира. Но выдающийся человек только скривился и проворчал: – Хрен вам, а не святой. Это надо сначала расплодить толпы еретиков, потом истребить толпы еретиков. А мне ни то ни это не интересно. – С «расплодить» тут и до вас неплохо справились, – устало вздохнул Ледышка, выключая профессиональный тон и растягиваясь на ковре. – Я одного не понимаю, чем тебя, грешную душу, не устраивает эта логичная, стройная и непротиворечивая официальная версия. – Да. – Сказала Идира. – И правда. Всё кругленько получается. Промышлял ваш Бог-Император по мелочи – вполне себе в Его духе. Ну... если судить по тому,что мне Арджента рассказывает. – Этот... клиент, – сказал Ледышка, – сам говорил: «всё, что было в Коморре, остаётся в Коморре» и к реальности отношения не имеет. А теперь пытается у тебя выяснить, не отмечен ли он кем-то из Четвёрки и нет ли на нём клейма губительных сил. То есть: моему профессиональному заключению он, видите ли, не доверяет. «Клиент» заворочался, засопел, заворчал, что доверят он, но всё же проверить бы, «у тебя всё же профиль другой, ты типа Ордо Ксенос»... – Я, блять, ордо всё. – рыкнул Ледышка. – Людей не хватает. Тут будешь специалистом по всему что шевелится. И заодно правой рукой левой пятки, которая опять не знает, что там задумала чья-то задница... А тут ещё наш лорд-капитан со своим неуместным скепсисом. Буквально накануне операции. А в астропатических хорах у вас – сплошные недоучки. Запас прочности на пределе допустимого... – Ну что ты хочешь, – примирительно сказала Идира, пока он опять не завёлся, – задница мира, живём как можем. Вот у вас в Инквизиции – только самые крутые и санкционированные. Ты и привык. Тут Кузьма-капитан оживился и взялся Идире объяснять, почему в Инквизицию только самых крутых и санкционированных берут. Теперь уже Ледышка был слегка похож на зрелый плойн, только не такой скукоженный. Растянулся во весь рост на ковре, глаза прикрыл и подремать опять нацелился. – Ты помнишь, как мы его встретили? – Объяснял Кузьма-капитан. – Вот представь, что там, в монастыре, на его месте был бы несанкционат. Понимаешь, подруга... когда тебе в спину целятся люди губернатора, посланные с тобой как бы для поддержки... Ну, потому что у губернатора же всё прекрасно, всё под контролем и никаких еретиков тут нет и быть не может никогда. Просто со всякими инквизиторами исключительно несчастные случаи приключаются... и при этом на тебя из монастыря выходят те самые еретики, которых тут нет и быть не может никогда... А ты к тому же не выспался... Что в таком случае будет с несанкционированным псайкером?.. Правильно. Он врубает силы на максимум, жрёт завесу как грокс помои, и нас с тобой, когда мы туда добираемся, встречает приветливая орда отродий хаоса, среди которых и тот псайкер, причём даже не за главного. А этот – был в уме, при памяти и в человеческом облике. Только очень сильно злой. Как говорится, почувствуйте разницу... – Без комментариев, – сказала Идира за Ледышку. Потому что он молчал и притворялся узором на ковре. Вполне успешно – зелёненький такой. Когда она его спрашивала, как он хотел бы умереть, он, помнится, ответил: «В человеческом облике. Минимальное требование». Идира посмотрела на них обоих и подумала, что вот же дураки. Сделать что-то пытаются. Хотят, чтобы получилось. Чего-то наладить, кого-то защитить. И чего хлопочут, спрашивается. Толку-то. Всё равно ничего никогда не будет по уму. А рано или поздно всё пожрёт хаос, что ты ни делай и как ты ни крутись. Неизбежный ход вещей и природа человеков. А эти... Даже глупое желание появилось чем-то им помочь. Совершенно глупое желание. – Мужики, – сказала она, – а покажите мне то видение. Хочу поглядеть, как пиратских жён хоронят. Ледышка, не вставая, дотянулся до посоха. Почему-то у него был не его обычный, а для телепатии. Сказал: «Имей в виду, это были несколько нетипичные похороны. Я попробую восстановить. У меня, конечно, память не эйдетическая, но...» Сначала Идира услышала метроном. Потом увидела. – Ой, – сказала она. – Ну нихера же себе. – И не говори, – отозвался Кузьма. – Самому стыдно. Она бы меня сначала высмеяла, потом по башке настучала за такое. Да. Уложить покойницу в корабль, что назывался её именем, и тот корабль уронить с орбиты в океан – это, конечно, нетипичные были похороны. Прямо очень сильно нетипичные. Не удивительно, что даже ксенос впечатлился и сдал назад от такого зрелища. А лорд-капитан теперь ищет, кто же или что же его таким болваном перед всей свитой выставило. Чей это такой умысел-промысел был. – Знаешь, – сказал Кузьма. – Я только сейчас понял: а ведь картинка-то была – не из моей головы. Я не мог это так видеть. Я не мог это видеть так... отчётливо. Потому что, поняла Идира, сквозь слёзы ты так чётко всё не разглядишь. – А кто мог? – Спросил Ледышка, откладывая посох. Кузьма только плечами пожал. Идира представила, как сестра Арджента провозглашает: «Император всё видит!» Поморщилась и сказала: – Она. Она могла это так видеть. Твоя Мэри. Они на неё посмотрели, но спорить почему-то не стали. Наверное, устали оба. – Как ты хотел бы умереть? – спросила она Кузьму-капитана. – Своей смертью. – Ответил тот. Идира сначала хотела посмеяться. Потом хотела переспросить. Потом сама поняла, про что он. *** Тави Тум порядком зла. – Всё. – Говорят им. – Внутри периметра людей нет. Патрулируем, чтобы оттуда никто не вылез. Ни одна дрянь. И чертят на карте. Периметр. В гробу в страшном сне они видели тот периметр. В городе-улье. Тави бесится, что не может рассказать об этом Кевину. Он бы понял: это всё равно что в его любименьком варпе, судя по рассказам. Отсюда и до забора, а дальше сразу пятница и сбоку карамельный тортик – вот что такое этот их периметр. Тави зло насвистывает песенку про шарик. У неё хорошо получается. Особенно когда присоединяется Новенький. Его так и не начали звать по имени: прицепилось – Новенький. Он и ещё двое где-то сзади. Притормозили осмотреть дыру в стене. – Чудесная песенка, – слышит Тави. – Приятно видеть высокий боевой дух наших доблестных защитников... Вот откуда он взялся на её голову? Из какой подворотни успел вывернуть? Грёбаный улей. Тут смотри, не смотри. Целый комиссар. Не иначе – проверка. Тави вытягивается по стойке смирно, козыряет. Комиссар машет рукой, говорит что-то приветливое и успокаивающее... Предлагает побеседовать... Чуть покачиваются стены... Передёргивая затвор, Тави успевает закричать. Потом она стреляет. Новенький отталкивает её в сторону и кидается вперёд, туда, где из полумрака выдвигается, чуть покачиваясь, ещё одна кривоватая фигура. «Третья форма,» – слышит Тави, прежде, чем он открывает огонь. Дальше думать не надо. Тело всё делает само, как тренировались. А когда из переулка выходит тварь с картинки, Тави поворачивается и бежит. Новенький – остаётся. Потом она будет сидеть, пить воду стуча зубами о край стакана и старательно вспоминать подробности. А командир будет говорить, какие они молодцы, действовали по инструкции. И что будет представлять их всех к награде. Новенького – посмертно. Последнюю тварь отогнали, как положено, огнём и прожекторами, но его было уже не спасти. Там везти-то в медчасть было особо нечего. Тави помнит. Тави держала за руку. – Не повезло, – скажет командир. И назовёт имя, которое Тави опять не запомнит. – Может, он сказал что напоследок? – Спросит командир, положив руку Тави на плечо и сочувственно глядя в глаза. – Сказал. – Кивнёт Тави и трясущимися пальцами достанет из кармана инфокрипту. – «Инквизиция. Ордо Ксенос. Передай». По вытянувшемуся лицу командира она поймёт, что он мысленно перебирает все мелкие проступки, нарушения, разговоры и отступления от устава, которые могут быть на этой инфокрипте. – Последняя воля. – Скажет она. – Последняя воля умирающего, командир. Передайте. Потом, следующим вечером, она будет орать на Кевина, который скажет, что инфокрипту можно было выбросить. Потом они помирятся и будут целоваться. Потом она опять на него наорёт, когда он скажет, что ей надо уйти со службы. Он очень терпеливый, Кевин. Он всё равно останется с ней на весь вечер. Хотя будут они просто лежать, обнявшись, и ничего больше. И она останется. На службе.