Опалим небо

Тсуна даже не совсем уверен, что произошло. В какой-то момент он лихорадочно пытался собрать все свои вещи разбросаные по полу, стараясь не думать о внезапном толчке от одного из учеников, слоняющихся по коридору, из-за которого он споткнулся и уронил свою сумку, окруженный обычной группой детей, которые тут же осыпали его упреками за неуклюжесть, даже другие дети, которые не смотрели, как он собирает свои вещи, все еще хихикали над ним, проходя мимо, со слезами на глазах, такими же сильными, как у него. Он пытался не дать им упасть… И вдруг появилась девушка, которую он никогда раньше не видел, может быть, его возраста, но стройная и даже меньше самого Тсуны, вся в гневе и праведной ярости, когда она встала между ним и другими детьми, и каким-то образом умудрилась заставить всю их группу побежать по коридору, даже не повысив голоса, когда отчитывала их за то, что они придирались к Тсуне. Тсуна просто моргает, глядя на нее. Прошло много времени с тех пор, как кто-либо удосуживался высказаться от его имени, гораздо больше, чем ему нравится вспоминать в большинстве случаев. Она, должно быть, новенькая — ошеломленно думает он, наблюдая за ней. Она действительно хорошенькая, с коротко подстриженными светло-каштановыми волосами и мягкими чертами лица. И очень, очень добрые глаза. Другие дети явно были так же удивлены ее внезапным появлением, как и он, явно не зная, что с ней делать, девочкой даже меньше Тсуны, но такой свирепой в своем гневе из-за того, что она видела издевательства, что ей каким-то образом удалось их прогнать. С другой стороны, это также может быть как-то связано с ее угрозой вызвать учителя, если они не уйдут. Хотя никто в этой школе не собирается утруждать себя помощью Тсуне, группа мальчиков, приставающих к хорошенькой маленькой девочке, вызовет у учителей совсем иную реакцию, чем те, кто "просто" травит Никчемного-Тсуну. Как они это часто делают. Итак, конечно, Тсуна благодарен ей за защиту, действительно благодарен. Но он также знает, что это ненадолго, знает, что хулиганы вернутся самое позднее завтра, возможно, даже сегодня снова попытают счастья, и их следующий приступ издевательств над ним, вероятно, будет еще жестче, чем обычно, из-за того, что они упустили свой шанс сейчас. Даже не упоминая… — Тебе нужно быть осторожной, — шепчет Тсуна девушке, даже когда она продолжает помогать ему собирать его вещи с пола и запихивать их обратно в сумку. Она вопросительно смотрит на него, на ее лице мягкая, прелестная улыбка, глаза добрые. — Что ты имеешь в виду? — спрашивает она, протягивая ему последний карандаш, который раскатился по полу в коридоре. — Ты… — он сглатывает нервно, но заставляет себя продолжить, независимо от того, как отчаянно он хочет, он может просто не рассказать ей, если бы он мог делать вид, что в коей мере не честно по отношению к ней. — Ты действительно милая. Но другим детям может не понравиться, если ты будешь… добра ко мне. — Это мягко сказано. Люди никогда не бывают добры к нему долго. Их либо раздражает женственность Тсуны, либо их отталкивают издевательства, которые преследуют его повсюду. Даже Тсуна понимает. Как бы сильно он ни хотел, чтобы все было по-другому. Но дело в том, что друзья никогда не задерживаются рядом с Тсуной надолго. Хулиганы следят за этим. Так что будет справедливо, если он предупредит ее. Тем более, что она была достаточно мила, чтобы помочь ему, несмотря на то, что никогда раньше с ним не встречалась. Девушка, однако, просто улыбается ему. — Не волнуйся, — весело отвечает она. — Мне никто ничего не скажет. Тсуна моргает, затем хмурится. Очевидно, она не понимает, что он пытается сказать. — Я серьезно, — пытается он произвести на нее впечатление. Так сильно, как он хотел бы иметь друга — так отчаянно, отчаянно хочет друга, особенно кого–то вроде нее, милую, жизнерадостную и такую яркую, что на нее почти больно смотреть. — Другие дети могли бы… сделай что-нибудь, если они увидят, что ты дружишь со мной. — Они ничего не сделают, — возражает она так же бодро, как и раньше, счастливо улыбаясь и совершенно уверенная в своих словах. — Как ты… как ты можешь быть так уверена? — спрашивает он почти отчаянно. Потому что в ее голосе слышна уверенность, которую он ни разу не испытывал ни к чему в своей собственной жизни. — Потому что, — объясняет она, все еще улыбаясь, но голос теперь как-то серьезнее. — Ичи-нии заберет меня из школы. Это сказано так, как будто она делится с ним простым фактом из жизни. ‘Ичи-нии’ забирает ее, так что никто не будет ее запугивать. Тсуна не понимает, как первое может повлиять на второе. Он действительно не понимает. И весь день Юзу-тян остается с ним, по-прежнему не смущаясь хихиканья и тычков пальцами других детей, и каким-то образом ее игнорирование постоянных поддразниваний заставляет Тсуну держаться немного прямее, немного успокоенный тем, что только в этот раз он, возможно, действительно нашел друга, который останется с ним, которому будет все равно, что он никчемный. Кому понравится Тсуна. Что не меняет того, что он по-прежнему не понимает ее уверенности в том, что никто не осмелится сделать или сказать что-либо ей за то, что она дружит с ним. Он не понимает этого, пока они не достигают школьных ворот после того, как прозвенел последний звонок, и он видит, что Юзу-тян улыбается самой яркой улыбкой, которую он когда-либо видел, не только конкретно у нее, но, вполне возможно, вообще когда-либо. Улыбка явно адресована рыжеволосому, сурово нахмуренному подростку, ожидающему перед школой, руки в карманах, когда он прислоняется к школьным воротам, высокому, импозантному и такому чертовски пугающему, сама его аура довольно пугающая, просто его неопределенный хмурый взгляд, направленный в никуда, уже заставляет Тсуну застыть на месте. Ну, он бы замерз. Если бы не Юзу-тян, которая быстро направляется прямиком к парню, практически вприпрыжку направляясь к хмурому подростку, таща Тсуну за рукав. — Ичи-нии, — радостно приветствует она, как будто совершенно не замечает сердитого выражения лица этого парня. Хотя в тот момент, когда подросток видит ее приближение, что-то, кажется, смягчается в его глазах, уголки губ чуть приподнимаются. Тсуна вздыхает с облегчением, надеясь, что его еще не превратили в фарш. — Привет, Юзу, — приветствует он, протягивая руку, чтобы нежно взъерошить ее волосы, каким-то образом не нарушая их аккуратной прически. — Как дела в школе? — И, задавая вопрос, он продолжает бросать случайный, не впечатленный взгляд на всех детей, уставившихся на них в данный момент, большая часть школы в ужасе остановилась при одном только виде его. Да, думает Тсуна, наблюдая, как вся школа испуганно оглядывается на него. Внезапно он понимает, почему Юзу-тян была так совершенно равнодушна к идее когда-либо столкнуться с хулиганами любого вида. Никто и никогда нигде не посмеет придираться к ней. Нет, если это также означало бы иметь дело с ее старшим братом. «Он даже ничего не делает, а уже наводит ужас», — зачарованно думает Тсуна. И когда глаза парня находят взгляд Тсуны, он бросает на него быстрый оценивающий взгляд, но — к крайнему удивлению Тсуны, в кои–то веки, впервые на его памяти — почему-то не обнаруживает в нем угрозы. — Кто это? — спрашивает подросток, хмурый вид все еще присутствует — несмотря на то, что он немного смягчился в присутствии Юзу–тян, — но его голос спокоен, совершенно неконфронтационный. Похоже, что хмурый взгляд, возможно, является скорее общим состоянием человека, чем выражением его реального настроения. — Это мой друг, Савада Тсунаеши, — радостно заявляет она, как будто быть другом Тсуны — это то, чем можно гордиться. — Он любит готовить, как и я. Глаза подростка еще раз оценивающе пробегают по нему. Наконец, кивок. И, по-видимому, это все. Как будто Тсуна принят только из-за того, что Юзу-тян называет его другом. Ага. — Хм, — парень, которого Тсуна собирается называть Куросаки–сан, за неимением другого имени, напевает, даже когда протягивает руку, чтобы снять сумку Юзу-тян с ее плеча, в этом жесте совершенная непринужденность, как будто носить вещи сестры для него просто естественно. Тем не менее, его глаза по-прежнему пристально следят за другими детьми, слоняющимися вокруг, вероятно, замечая не только испуганные взгляды, которые бросают в его сторону, но и не слишком дружелюбные, направленные на Тсуну. — Где ты живешь, малыш? — спрашивает он. — Мы могли бы с таким же успехом проводить тебя домой. Как будто Куросаки-сан может каким-то образом сказать, что прошли годы с тех пор, как Тсуна мог дойти до дома, не подвергаясь тем или иным преследованиям со стороны одноклассников. Тсуна немного ошеломленно моргает, даже когда почти автоматически отвечает, наблюдает, как подросток поворачивает в нужном направлении, к своему дому, очевидно, достаточно знакомый с Намимори, чтобы знать, куда идти, даже когда он затем спрашивает свою сестру о том, как прошли ее занятия, тихий и спокойный, когда он слушает ее оживленную болтовню о классах, учителях и нескольких клубах, которые, по ее мнению, звучат интересно, и она, возможно, просто захочет попробовать некоторые из них. Тсуна игнорирует взгляды других детей, вместо этого он ошеломленно плетется рядом с парой брата и сестры к собственному дому. И когда Куросаки-сан протягивает руку на следующем перекрестке, чтобы небрежно забрать у Тсуны сумку, в этом жесте есть что-то настолько простое, что Тсуна забывает протестовать, пока его сумка не оказывается рядом с сумкой Юзу-тян, перекинутой через плечо подростка. Тсуна моргает. И он не может не думать про себя, что Юзу-тян действительно повезло, что у нее такой старший брат. Если уж на то пошло, с тоской думает он, как было бы здорово иметь собственную «Ичи-нии».

+++

Пройдет несколько недель — даже месяцев — прежде чем Тсуна поймет, что это его особое желание уже исполнилось в тот самый момент, когда Юзу решила остановить хулиганов, не давая им приставать к нему, с того момента, как она решила, что они будут друзьями, а затем заявила об этом своему старшему брату. Потому что Ичиго никогда не был из тех, кто отпускает узы, которые он создавал на протяжении всей жизни, будь то напрямую или через посредников, свирепый и непоколебимый в своей преданности тем, кого он называет своими. Так же и с Тсуной. И, возможно, это должно было стать первой подсказкой Реборну, когда он появляется в Намимори несколько месяцев спустя, не особенно воодушевленный идеей обучать штатского, чтобы тот стал следующим наследником трона Вонголы, но все равно мстительно ликующий в своей решимости. Только для того, чтобы обнаружить, что ничто — буквально ничто — из информации, предоставленной ему ЦЕДЕФ и этим идиотом Савадой, даже отдаленно не соответствует действительности. Если бы у него было хоть малейшее представление о том, что за люди к тому времени поселились в Намимори, он, возможно, потратил бы немного больше времени на сбор информации, возможно, был бы немного осторожнее, затевая драки с кажущимися мирными жителями, которые затем оказываются кем угодно но не мирными жителями. С другой стороны, если Реборн честен, возможно, это знание вообще ничего бы не изменило. Ему так нравится перемешивать все и, оглядываясь на Намимори, на людей, которые поселились в городе, на то, что они все просто невозможны… Реборн ухмыляется, ему не терпится увидеть реакцию Вонголы на все это, его переполняет предвкушение. Хаос будет великолепен.