Истории, которые высыпались из кармана

Ангхаманна называли сильнейшим магом Лемурии. Он пережил более трех сотен зим и не тратил их зря, неустанно накапливая мудрость. Не было в землях Му библиотеки, богаче, чем та, что занимала лучшие залы его гранитной крепости, скрытой в Облачных горах. Не было сокровищницы блистательнее, чем та, что таилась в его глубоких подвалах. И не было арсенала мощнее, чем тот, что хранил его покой и безопасность. В подвалах обитали гигантские разумные пауки, помнившие Эпоху Чудовищ, залы патрулировали неутомимые и бдительные золотые големы, питающиеся грозой и солнечным светом. На стенах возвышались требушеты, заряженные лавой и ядовитой пылью. В далекой юности Ангхаманн служил и могучим магам, и фанатичным жрецам, и хитроумным правителям, и сумрачным отшельникам. И с каждого взымал оплату не суетными богатствами, а тайными знаниями. Его тело и его разум не знали усталости, его жизнь была подобна кипящему котлу. Он вдыхал пыль в запретных скрипториях, прикасаясь к древним рукописям. Он покрывал себя ратной славой в поединках и водил в бой тысячи воинов. Он правил городами и объединял земли, пользуясь лишь вдохновенными речами и изощренной хитростью. Он изведал любовь самых знойных красавиц и познал все самые изысканные удовольствия от возвышенных до мерзостных. И последние пятьдесят лет пребывал в черной меланхолии от того, что испытал все, что могли ему предложить цивилизованный мир и Дикие Пустоши, но эти дары ему наскучили. Находясь во власти хандры, Ангхаманн создал собственное философское учение и невольно стал объектом религиозного поклонения, но и это его не развеяло. Он штудировал древние писания в поисках рецепта счастья, пока не прочел древний свиток, повествующий о Повелителях огня. В нем говорилось, что на далеком востоке все еще тайно обитает Красота, вышедшая из лавы, Мать всего Бытия и всех существ вокруг. Имя ей — Огонь, и слава ее — Пламя. И знает она ответы на все вопросы, ибо в ней заключен Главный Ответ. И тогда Ангхаманн сел в свою летающую колесницу и отправился на далекий восток, к побережью теплого и смертоносного океана, который принес гибель прежней Великой Расе. Его поиски были долгими и трудными. Он вновь сражался и с чудовищами, что пережили крах своей Эры, и с болезнями, что уничтожили предков Му, и с изнуряющей жарой, что иссушала тело и отравляла мысли. И все же нашел Ее. Она была подобна сияющей птице, прекраснее которой не бывало на всем свете. Ее перья горели золотом и огнем. В ее хвосте струились кровь и лава. В ее хохолке вставало солнце и умирала смерть. Огонь был в ней и вокруг нее, свиваясь, будто божественное гнездо. Ангхаманн пал перед ней ниц, сперва онемев от Ее величия и красоты. — Я искал тебя, чтобы задать тебе один вопрос. Ответь мне, Великая, молю!.. — начал было он. Но голос Матери Сущего — тихий и слабый — оборвал его речь: — Поздно, дитя... Разве ты не видишь? Это мой последний всполох. И Ангхаманн понял, что божественная птица не просто горит — она сгорает. Нестерпимый жар разгорается все ярче, смазывая утонченный силуэт и пожирая его. Что перед ним вовсе не гнездо, а погребальный костер. И Ангхаманн заплакал, впервые за сотню лет, прощаясь с Красотой и Чудом. Огонь полыхал, поднимаясь все выше, и Ангхаманн решил уйти, чтобы не сгореть самому. Но прежде, чем отвернуться, он заметил странное явление — тень огня. Она скользила по спекшейся до стекла земле, металась, повторяя танец пламени. А потом судорожно дернулась, отделившись от костра, — и оказалась птенцом. Ангхаманн замер, с трудом веря своим глазам. Птенец был голым, черным и слепым, его клюв широко разевался в жалком неслышимом писке. Но Ангхаманн не был бы мудрецом и магом, если бы не разглядел в этом несуразном существе спящую до поры мощь. Возможно, ему стоит подождать еще сотню лет и задать свой вопрос подросшей дочери Матери Сущего? И кто знает, какие тайны она ему со временем откроет! Он кинулся к ревущему пламени, подхватил птенца на руки и укрыл полой своего плаща. А пока нес его к колеснице, тот больно ущипнул его за палец и жадно сглотнул выступившую на нем кровавую каплю. Ангхаманн остановился, разрезал руку золотым кинжалом и напоил птенца своей кровью. А потом тем же кинжалом настрогал один из нежнейших плодов Вечного сада, которые вкушал во время путешествия, и один за другим скормил кусочки птахе. Птенец дрожал, Ангхаманн посадил его себе за пазуху, где тот пригрелся и уснул. Вернувшись в крепость, Ангхаманн обустроил птенца в одном из каменных залов. Соорудил ему гнездо из меха и пуховых одеял. Создал золотую поилку с всегда свежей водой. Построил террариум для разных мелких тварей, которыми он его кормил. Было глупо обращаться к высшему существу, именуя его Птенцом. Но и называть Матерью это несуразное создание не поворачивался язык. Поэтому он называл ее Зарей. Разговаривал с ней, как с несмышленым ребенком. Читал ей вслух философские трактаты и древние летописи. Протирал черное тельце благовонными маслами. Играл с ней цветным пушистым перышком. Заря не торопилась вырастать, но покрылась алым пухом и научилась издавать громкие, отчаянно фальшивые, зато радостные трели, едва завидев Ангхаманна. Она часто убегала из своего обиталища, и Ангхаманн то и дело спасал ее от пауков или от падения с высоты. Беседовал с ней, ворчал и стыдил. А потом привык к тому, что она сидит на жердочке напротив его рабочего стола и нежно воркует, глядя на него своими золотыми глазами. С интересом склоняет голову, вслушиваясь в его голос. Восторженно пищит, когда он ставит рядом с ней поднос с лакомствами. И Ангхаманн все чаще думал о том, что даже неплохо, что птица-богиня не спешит взрослеть. Ведь от его хандры не осталось и следа. А еще он думал о том, что, когда Мать Бытия все-таки вырастет, он задаст ей какой-нибудь другой вопрос. Потому что на прежний он, кажется, себе уже ответил.