Всё правильно

      Поздним вечером она сидела на кухне с чашкой горячего чая в руках и думала о том, что в её жизни всё и всегда складывалось не так, как бы ей этого хотелось. О том, что в её жизни, кажется, случалось уже всё самое плохое, что только могло случиться и её удивлял факт того, как она вообще не слетела с катушек в самые сложные периоды. Думала о том, что в её жизни случалось слишком много разочарований, в большинстве которых была виновата, исключительно, она сама.       Прокручивая в своей голове историю своей жизни, словно старую кинопленку, её бросало то в дрожь, то в холод и вся эта жизнь казалась ей не такой, какая она должна быть. Она казалась ей, абсолютно, до боли в скулах, неправильной.       В этот вечер воспоминания нахлынули на неё, словно, лавина в горах, сменяя друг друга одно за другим, перекрывая друг друга, наслаиваясь и перемешиваясь в один снежный ком. Действительно, лавина, только моральная, иначе и не назовёшь.

***

Ей пять.

      Она сидит, на кроватке, в своей комнате, поджав под себя свои хрупкие коленочки и тихо плачет. Хочется спать, адски хочется, но застолье родителей с их друзьями переросло все свои границы и теперь, явно, зовётся громкой попойкой, с криками, песнями и диким смехом, что мешают ей — ребёнку просто напросто сомкнуть глаза и заснуть. Она просила быть потише, но мама только накричала и заставила замолчать.       Она ещё совсем маленькая, она ещё не понимает почему к ней такое отношение и почему из раза в раз оно повторяется, но она уже отчетливо понимает все свои чувства и сейчас ей, до боли в груди, обидно.

Ей десять.

      Она собирается утром в школу. Опять сама готовит себе завтрак, из того, что нашла в холодильнике, а вернее, бутерброды с колбасой и сыром, запивая их горячим чаем и вытрав одинокую слезинку думает о том, как бы поскорее вырасти и покинуть стены этого дома, в котором, в какой-то момент, для родителей, бутылка стала роднее собственной дочери, а вечные пьянки важнее работы.       Ей всего десять, но она уже порядком устала от всего, что происходит в стенах этой квартиры.       Ей всего десять и она хочет сбежать отсюда подальше, думая о том, что, наверное, даже в детском доме лучше, чем с такими родителями.

Ей тринадцать.

      Она второй час выслушивает от матери о неблагодарной и непослушной дочере, из-за которой её вызывает классный руководитель, чтобы обсудить неуспеваемость в учебном плане и вечные драки с одноклассниками. Эти крики и вопли надоедают ей настолько, что она не находит ничего лучше, чем, уже, наконец-то, показать свой характер, который закаляется, с каждым днём, всё сильнее и резко встав из-за стола, разбивая о пол, попавшуюся, под руку, кружку, она кричит на мать, смотря ей прямо в глаза: «А не вы ли во всём этом виноваты?!» и указывая на осколки, спокойным, но ненавистливым тоном, добавляет: «Вот, что вы со мной сделали!».

Ей четырнадцать.

      В попытках заработать для себя хоть какие-то деньги, даже самые небольшие, она, без раздумий, соглашается на предложение соседки, после школы, присматривать за её маленьким сыном, пока она сама находится на работе.       У неё, особо, нет друзей, просто от того, что её характер не вывозят. За последнее время она стала слишком резка в разговорах, перестала бояться говорить людям то, что она о них думает, собственно, именно поэтому она всё чаще стала конфликтовать с окружающими. Её раздражают одноклассницы, что вечно хвастаются новыми шмотками и мобильными, и раздражают они её не от зависти, а просто от того, что им никогда не понять, чего стоит ей купить себе что-то новое.

Ей пятнадцать.

      В их класс заходит новенький и садится на единственное свободное место рядом с ней и протянув ей свою руку в знак знакомства, представляется: «Лёша Соколов». Она представляется в ответ и пожав ему руку, приветливо улыбается.       Лёшку сразу не взлюбила половина класса за то, что слишком умный и правильный, а ей было на него, абсолютно, плевать, как и на всех остальных, есть он и есть, лично ей не мешает — уже хорошо.

Ей, всё так же, пятнадцать.

      Она выходит из школы и видит, как трое из их класса, толкая Соколова за угол школы, агрессивно провоцируют его на первый удар, чтобы начать драку, но в их случае — избиение. Причины гадать почему это происходит ей не нужно, она прекрасно знает — Лёшка, всё так же, слишком умный и правильный и их это бесит. — Что только на это ума и хватает? А у вас как, одна извилина на троих или может, хотя бы, две? — говорит Соколов и она усмехается тому, что не только она так о них думает. Слышится первый звук удара и она не в силах наблюдать за этим, срывается с места и на ходу сбрасывая рюкзак с плеча, бьёт им одного из троих по голове, влезая в драку со словами: «Ээ, уроды, что обиделись на правду о ваших умственных способностях?».

Ей шестнадцать.

      Лёшка провожает её домой после школы и всю дорогу они о чём-то то шутят, то спорят и им хорошо вдвоём. — Вот что ты со мной вечно возишься, как с маленькой, Сокол? Сама бы дошла. — говорит она и внимательно смотрит на парня. — Почему вожусь? Просто провожаю. Тебе плохо что ли? — отвечает он. — Да нет, не плохо. — отвечает она и ехидно улыбнувшись, толкает друга в сугроб, а он, схватившись за неё, роняет её рядом с собой. Они валяются в этом пушистом сугробе, пытаясь закидать друг друга снегом и она понимает, что с появлением Лёшки в их классе, она перестала чувствовать себя одинокой.

Ей семнадцать.

      Последний учебный день в школе. Самый последний. Впереди только экзамены, выпускной и, наконец-то, отдельная от родителей жизнь. Она ждала этого момента все последние десять лет. Она мечтала, как соберёт вещи и переедет от них подальше, а куда — неважно. — Вик, пойдёшь со мной на выпускной? - вдруг, откуда не возьмись, появляется Соколов. — В смысле, Лёш? — она ещё не понимает всей сути вопроса, витая где-то в своих мыслях. — Ну все парами идут. Составишь мне пару? — на какие-то секунды её напрягает этот вопрос, а вернее слово «пара», тем более в последнее время она стала чувствовать, что отношение Соколова к ней изменилось, стало не таким, как раньше, но как именно оно изменилось, она ещё не понимает. — Слушай, если честно, я вообще не хочу туда идти. Меня эти лица, за одиннадцать лет, порядком задолбали. А у тебя вон, на моё место, половина класса кондидаток - оглядываясь на одноклассниц, говорит она — Выбирай любую, Сокол. — а он смотрит на неё и улыбается. — Мне любая не нужна, поэтому если не пойдёшь ты, то не пойду и я. — уверенно говорит Лёша и садится на своё место.

Ей восемнадцать.

      Она связалась с плохой компанией под покровитеством Рамзеса, что показал ей какой «веселой и беззаботной» может быть жизнь. Она пьёт шампанское, ночами напролёт тусуется с малоизвестными ей людьми и вечно ссорится с Лёшкой, по той причине, что ему всё это не нравится. Этот бесконечный движ даёт ей ощущение лёгкости, даёт забыться, затирает её воспоминания о ломаном детстве и, как она думает, смывает её детские травмы. Но она ошибается и понимает это лишь тогда, когда остаётся один на один с собой.       Она, в усмерть, пьяная, звонит по ночам Соколову и просит забрать её, то из клуба, то с чьей-то дачи, и он срываясь, приезжает и забирает, а на утро, вместо благодарностей, она устраивает ему очередной скандал о том, что он лезет в её жизнь со своими нравоучениями и грозится прекратить с ним какое-либо общение, если он не перестанет. Это происходит из раза в раз и все больше напоминает замкнутый круг.

Ей восемнадцать с половиной.

      Она, вся в слезах и дикой истерике, сидит на полу, у Соколова в комнате, а он кричит на неё, нервно ходя из угла в угол, норовя ударить об стену, сбивая руки в кровь. Ей страшно. И страшно не за себя, а за его состояние.       Она, под уговоры Рамзеса, согласилась пойти с ним на дело. Он говорил, что они ограбят какую-то фирму, а ей, всего лишь, нужно постоять на «шухере», не более.       Почему она согласилась? Ей движело обычное желание заработать денег себе на жизнь, да и как можно отказать людям, с которыми проводишь большую часть своего времени? Они, всей своей компанией, так радовались, что у них получилось провернуть это дело настолько «чисто», насколько это возможно, что их радости можно было позавидовать и она радовалась не меньше остальных. Но эта радость продлилась недолго, продлилась ровно до тех пор, пока она не увидела в украденных коробках, аккуратно упакованные, детские вещи. В тот момент её охватил ужас от проделанного и пришло полное понимание того с кем она связалась и куда попала. — Ты понимаешь, что ты натворила? — Лёша смотрит на неё глазами полными ярости и страха одновременно, не понимая, как она докатилась до такого и виня себя, что никак не смог оградить её от общения с этими людьми. Она никогда раньше не видела его таким. — Понимаю. — Захлёбываясь от слёз и задыхаясь от нехватки воздуха, с трудом говорит она. — Прости меня, Лёш. Прости пожалуйста. Я такая дура. — смотря на неё, парень меняется в секунду, осознав, что и он, в свою очередь, никогда раньше не видел её такой, как сейчас.       Взяв вверх над своими эмоциями, Соколов понял, что его крики не приведут ни к чему хорошему и никак не изменят сложившуюся ситуацию. Оперевшись спиной о стену и медленно скатившись по ней, он сел рядом и не думая больше ни о чём, сгрёб её в охапку, прижимая к себе, как можно сильнее, стараясь, хоть бы, немного снизить оборот истерики. — Лёш, что мне делать? — она смотрит на него глазами полными ужаса, словно, заблудившийся в лесу, ребёнок и снова ощущает себя той опустощённой пятилетней девочкой, что плакала ночью, когда не могла уснуть. — Тебя там кто-нибудь видел? — он старается говорить как можно спокойнее, вытирая слёзы с её лица и она отрицательно качает головой, в надежде, что он ей поможет. — Я завтра иду подавать документы в академию МЧС. Ты пойдёшь учиться со мной? — кроме этой идеи в его голову больше ничего не лезет, он железобетонно уверен, что забрать её с собой - это единственный верный способ вытащить её из того болота, в которое она залезла. — Пойду. — уверенно говорит она и снова прижимается к Лёше, понимая, что он — её спасательный круг, не только сейчас, но и всегда.

Ей двадцать.

      Она впервые влюбилась. Его зовут Кирилл и он их одногруппник. Они, всем на зло, целуются в коридорах, как школьники пишут друг другу записки, ходят на свидания, он ежедневно старается радовать её какими-то сюрпризами и ей кажется, что это навсегда. Но есть одно «но» — Кирилл и Соколов, на дух, не переносят друг друга, с самого первого дня знакомства. Она старается снизить между ними градус напряжения, но какой в этом толк, если для себя они уже давно записали друг друга в личные враги, без особой на то причины, помимо той, что каждый старается доказать, что он здесь лучший.       Лёшка ревнует. Ревнует в открытую. Ревнует демонстративно. Ревнует, уже, не скрывая, даже ей своих чувств. А она продолжает убеждать саму себя, что его ревность просто дружеская, хотя, на деле, всё прекрасно понимает, боясь, что рано или поздно ей придётся выбирать. Она любит Кирилла. Искренне, любит. Любит именно так, как обычно люди и любят свою первую любовь. Но Сокола она всегда будет любить сильнее и не так, а по-особенному, как свойственно только ей. Он заменил ей всех, кого только можно заменить и даже тех, кого нельзя. Он один заменил и родителей, и друзей, и братьев, и подруг. Он стал для неё более, чем родным. Он стал для неё своим. Хотя, уже даже сейчас она понимает, что если перед ней, всё же, встанет вопрос выбора — она знает кого выберет.

Ей двадцать два.

— Ждать то будешь? — он задаёт этот вопрос, совсем, ненавязчиво, с улыбкой, но с отчетливо виднеющейся грустью в глазах. — А у меня есть выбор? — с улыбкой говорит она и обнимая его на прощание, продолжает — Куда я без тебя? — Чем займёшься, пока меня не будет? - он прижимает её к себе сильнее, не желая отпускать. — Банки буду грабить. — тихо смеётся ему на ухо и вытирает одинокую слезинку, пока никто не видит. — Скворцова, убью. — теперь уже смеётся он, понимая, что это, всего лишь, её очередная глупая шутка. — Нууу, Лёш. — она отстраняется от парня, продолжая смотреть на него, в попытках запомнить его таким, какой он есть в этот самый момент, понимая, что, скорее всего, вернётся он уже другим человеком. — Посижу без тебя годик в диспетчерской, попринимаю вызовы, а потом уже вместе в поля пойдём. — Одобряю. — он снова прижимает её к себе, надеясь, что всё будет именно так, как она сказала.       Через несколько минут капитан скомандует, что прощание окончено и призывники, незамедлительно, должны проследовать к своему вагону.       Она знала, что рано или поздно этот момент настанет. Знала и со дня выпуска из академии морально готовила себя к тому, что им придётся попрощаться на целый год. Она знала, что будет тяжело, но не знала, что настолько. Хочется плакать, вцепиться в него и не отпускать, но нельзя. Нельзя показывать ему своих эмоций. Она понимает, что если Лёша увидит её слезы, то ему будет ещё труднее, чем есть сейчас, а она этого не хочет. Пусть едет себе, с Богом, служит и возвращается поскорее обратно.

Ей двадцать три.

      Она, отпросившись с работы, прямо в форме, сломя голову, бежит на вокзал, всё время поглядывая на часы, надеясь не опоздать к прибытию поезда. Запыхавшись, вбегает на перрон, уже издалека замечая родителей Соколова, пересекаться, с которыми, особого желания не имеет, зная, как они к ней, дочери непутёвых родителей, относятся и сменив бег на шаг, аккуратно и незаметно встаёт поодаль от них, ожидая прибытия.       Она наблюдает, как приближается и останавливается поезд, наблюдает, как пассажиры один за другим выходят из вагона и вот, наконец-то, видит знакомую фигуру, в парадной форме и сердце замирает, а на лице расплывается улыбка. Она не видела его целый год.       Он обнимает родителей и оглядывается по сторонам, глазами ища её в толпе других встречающих, но не находит, хотя она стоит настолько неподелёку, что слышит, как он спрашивает: — Мам, пап, а вы Вику не видели? — Ой, вот сдалась тебе эта Вика, что других девчонок, что ли, мало? — говорит отец, а она лишь этому усмехается и с уверенностью решает огорчить Соколова старшего. — Лёш, я здесь. — она кричит, махая ему рукой и пробираясь сквозь толпу, видит, как он бросив сумку, кидается к ней с объятиями. — Я уже подумал, не придёшь. — отрывая её от земли, говорит Соколов и целует её в щёку. — Отпусти, задушишь. — Она смеётся и легонько бьёт его ладошками по спине и он ставит её на место. — Ну как я могла не прийти? Или ты тогда поверил, что я тут, без тебя, всё-таки, стану грабить банки?

Ей двадцать четыре.

      На неё, словно, снег на голову, свалился старший лейтенант Александр Грек, что был прикомандирован к ним со своим отрядом, под руководством Гиреева, обучать их, как стажёров поисково-спасательному делу и её жизнь снова изменила своё положение, перевернувшись вверх ногами. Она снова влюбилась. Вот так просто и кажется, с первого взгляда.       Осознанно понимая, что лейтенант не пытает к ней никаких высоких чувств, за исключением дружеских, она всё равно, наперекор всему, пытается быть ближе к нему, стараясь прятать свои чувства за призмой иронии и сарказма, вечно донимая его своими шутками и уколами, в попытках завоевать, хотя бы какое-то, но внимание. Ей и самой не понятно, чего такого особенного она нашла в этом лейтенанте, что она готова идти с ним и в огонь, и в воду, и в медные трубы, если это понадобится, главное, чтобы с ним.       Соколов снова, ни от кого не скрывая, в открытую ревнует, показывая всем, что не хочет делить её с кем-то другим и на этой почве, между ними, вновь, один за другим, рождаются новые конфликты. Она по-прежнему, пытается убедить себя, а теперь ещё и других, что это, всего лишь, дружеская ревность и не более, только все эти попытки, от слова «совсем», тщетны и все вокруг уже давно прекрасно видят какой любовный треугольник вырисовывается внутри коллектива.       В этой непростой моральной обстановке она живёт, практически, полгода. Как ребёнок, носится, по пятам, за Греком, старается, во всём, ему угодить, показать ему себя настоящую и он, даже, становится единственным, после Соколова, кому она открывает завесу своей жизни, сказав ему однажды самую незамысловатую фразу: «Себя хотела спасти», имея ввиду своё поступление в академию и он тогда сразу понял, что на самом деле она скрывает за маской девочки-пацанки, но всё это, всё равно, не имеет никакого значения и он, по-прежнему, продолжает видеть в ней лишь боевую подругу, за которую готов встать горой в любую минуту, что свойственно для его характера.       Всё это обрывается в один вечер, когда она порядком подустав от собственной беготни за молодым человеком, всё же, решается серьёзно заговорить с ним об отношениях, но в ответ слышит лишь то, что между ними ничего нет и быть не может и внутри неё, снова, что-то, с треском, ломается.       Ровно в тот момент, она срывается и прямиком идёт к Соколову, в надежде, хотя бы, на время почувствовать себя любимой и желанной, зная, что тот может дать ей это, не думая о последствиях, которые спустя три недели покажут ей две полоски на тесте. Она просто хотела почувствовать себя желанной, не более и это её желание, всё так же, брало своё начало в далёком детстве, в котором её, просто напросто, не долюбили.       Страх и паника окатили волной. Какая из неё мать? Что она может дать этому ребёнку, кроме методички о том, как испортить свою жизнь? Решение не заставило себя долго ждать и уже на следующий день, придя, на консультацию, в поликлинику она твёрдо и уверенно говорит доктору, что хочет сделать аборт. Будучи уверенной в своём решении, она едет на службу и добровольно лезет на задание, где не думая о себе, ни то что о ребёнке, вытаскивает людей из, провалившейся под лёд, машины. От перенагрузки, в её положении, организм не справляет и она теряет сознание. Она приходит в себя лишь тогда, когда Прохоров даёт ей нашатырь. — Ты, случаем, не беременна? — он смотрит на неё так, словно, уже знает ответ и в эту секунду её окатывает волна осознания. «Что ты творишь, Скворцова?» — проносится отголоском в мыслях и сглотнув, она признаётся доктору и окружающим, подтверждая его догадку, понимая, что обратного пути больше нет и не будет. Она не может избавиться от ребёнка. От своего собственного ребёнка. Она не хочет этого. Она не откажется от него. Она — не её мать. Она лучше своих родителей.       Она понимает, что скрывать правду от Соколова она не будет, не имеет на это никакого права — у ребёнка должен быть отец. Да, сложилось, как сложилось, но они оба взрослые люди и смогут решить вопрос о воспитании.       В её голове снова разворачивается ком мыслей, когда Лёша начинает предлагать ей выйти за него замуж и ей кажется это полнейшим абсурдом по простой причине — он её самый близкий друг. Но какая теперь может быть дружба, если у вас общий ребёнок? Она уверена, что всё это неправильно и что так не должно быть. Ежедневно анализируя сложившуюся ситуацию, ей кажется, что она медленно и верно сходит с ума, будучи уверенной в том, что только она, на всём белом свете, могла так вляпаться, да ещё и Соколов, решая взять всё в свои руки, уговаривает её рассказать о беременности его родителям, что ей, явно, делать не хочется, но она понимает, что особого выбора у неё нет, факт наличия ребёнка долго скрывать не получится.       И вот она сидит за столом в доме Соколова и не пряча своих эмоций, выслушивает не самые приятные вещи от его отца в свой адрес, наблюдая за реакцией матери, которая, в свою очередь, на удивление, рада. Окончательно устав от упреков будущего деда своего ребёнка, не в силах больше терпеть, она говорит о том, что замуж за их сына она не собирается и целенаправленно встав из-за стола покидает этот дом.       Стремительным шагом, она старается, как можно быстрее отдалиться от этого места, злясь и на Лёшу, что затеял этот ужин, и на себя, что согласилась туда пойти, и на его отца, что не видит никаких границ в своих высказываниях. Она не хочет видеть никого из них, по крайней мере, на сегодня точно. Эмоции бушуют и переполняют настолько, что хочется крушить всё вокруг, но всё это становится не важно ровно в ту секунду, пока кто-то не хватает её из-за угла и не начинает угрожать ножом. Становится страшно. Не за себя. За ребёнка. До неё с трудом доходит, что это не просто нападение, хотя ей отчетливо и открыто говорят о Рамзесе. Прошлое опять догнало её, в самый неподходящий момент и на секунду ей кажется, что всё кончено, абсолютно всё. Но, опять же, откуда не возьмись, появляется Лёша и рискуя собой, в очередной раз, спасает её. И только сейчас, в ожидании полиции, она понимает, что без него её жизнь не имеет никакого смысла. Это осознание бьёт по ней с такой силой, что в голове просто не укладывается, что за десять лет она так и не смогла поняла того, что поняла за считанные секунды под давлением сильнейшего страха.       Она столько лет закрывалась за ширмой дружбы, опасаясь, что этот единственный самый близкий ей человек, однажды сможет отказаться от неё так же, как сделали это её родители, подсознательно и принципиально не подпуская его ближе к себе, боясь боли и разочарования. И пока полицейские заполняют и оформляют все документы, она ловит себя на мысли, что впервые в жизни смотрит на Лёшу так, словно выйграла в лотерее самый главный приз, в единственном экземпляре, который больше не достанется никому и никогда. От этих мыслей внутри неё, с новой силой, разливается волна тепла и трепета. Пока все вокруг искали людей, с которыми смогут просто прожить свою жизнь, она искала того, без которого прожить эту жизнь не сможет. Она нашла его ещё десять лет тому назад и в данный момент её огорчало лишь одно — полноценно она осознала это только сейчас.

***

      Из всех этих воспоминаний её вытащил, появившийся на пороге кухни Лёша, держащий на руках, укутанного в плед, сына. — А вот и наша мама. — обратился к малышу Алексей и Вика, отбросив все свои воспоминания подальше, расплылась в улыбке, смотря на них. — И кто это у нас, опять, проснулся среди ночи? — не отрывая своего взгляда от сына, спросила она, отодвинув подальше от себя кружку с чаем и в очередной раз, мысленно, отметив сходство малыша с отцом. — Вик, всё хорошо? — внимательно смотря на девушку, словно, что-то почувствовав, настороженно спросил Соколов, а она в свою очередь, молча, встав из-за стола, подошла к нему и прижавшись к его груди, взяла маленькую ручку сына в свою ладонь, с нежностью, перебирая каждый его пальчик. — Более, чем хорошо, Лёш.

Ей двадцать пять.

Она обрела всё, чего у неё не было в детстве — безграничную любовь и семью. Она счастлива. И единственное чего ей, по-настоящему, не хватает — службы, по которой она безумно скучает, надеясь, что в скором времени, сможет к ней вернуться. И где-то в глубине души, она искренне благодарит Грека за то, что, именно, благодаря ему, она смогла разобраться в себе и разглядеть своё счастье, которое всегда было рядом с ней, а она так долго этого не замечала. И теперь она понимает, что вся её жизнь, которая всегда казалась ей неправильной, по итогу оказалась самой, что ни есть, правильной. Она оказалась такой, какой она и должна была быть.