*Jahr null — нулевой год Извечный вопрос и проблема в области летоисчисления — а был ли нулевой год вообще, или никакого нулевого года не было и нет. После первого года до нашей эры идёт сразу первый год нашей эры. Что же насчёт нулевого года — ломка копий продолжается по сей день.
Веймар, 14 апреля 1919 года (две дня спустя официального открытия учебного заведения Баухаус — 12 апреля 1919 года)
За все годы их знакомства Вальтеру Гропиусу пришлось привыкнуть слышать жалобы в адрес Иттена. Того не обвиняли разве что в том, что он чёрт из преисподней. Хотя относительно причастности молодого норовистого преподавателя к сатанистам слушки иногда уже ползали. Хей-хо, то ли ещё будет, говорил сам себе Вальтер каждый раз, едва удерживаясь от того, чтобы возразить очередной ябеде «эх, да знали бы вы, как Я бы мог на него нажаловаться! вот садитесь-ка поудобнее, выслушайте меня». Кто бы стал отрицать, что Иттен странный.***
Сам Вальтер Гропиус, у большинства окружающих тоже не проходит по категории нормальных людей. И «новатор», «экспериментатор», «революционер» — это самое безобидное среди тех эпитетов, которыми обычно награждают новоиспечённого директора «Баухауса». Вальтер не возражает против болтовни о нетрадиционных практиках, которые цветут на территории его учебного заведения, но он предпочёл бы избежать разговоров о нетрадиционной ориентации сотрудников преподавательского состава. Увы, но он ещё издали видит подозрительную возню в подозрительном антураже. Причудливо и ненормально изогнутые поверхности, установленные вертикально, делающие всё пространство искривлённым. Это похоже на зеркала из сумасшедшего дома. Целый коридор из этих зеркал на задворках сада. Даже лабиринт. В прошлый раз «зеркал» было меньше. Вальтер это прямо точно-преточно помнит. Да, он уверен. Нет, ему не кажется. Сейчас оно существует как некая непостижимая для человеческого ума абстракция. И выглядит крайне годным местом для того, чтобы успешно тронуться умом. Возможно, безопасно здесь находиться только уже тронувшимся, наподобие Иттена. И его новой игрушки. Живой игрушки, в отличии от странных зеркал. Все мало-мальски неординарные, отличающиеся от сверстников студенты бегают за Иттеном табуном — подобное притягивается к подобному. Он их духовный гуру, без преувеличения. Но Вальтер не может вспомнить среди того табуна этого наверное четырнадцатилетнего (на вид) худенького до прозрачности паренька с глазищами на поллица. Глазища чёрные, как омуты. Где черти водятся. Но да, Иттен именно с ним священнодействует здесь в своём зеркальном лабиринте. Знать бы ещё, что им включается в этот набор священнодействий. Йоханнес Иттен обожает бить противника кричащей открытостью и прямотой, ну, а раз он так любит зеркала, то Вальтер сегодня решает выбрать в качестве оружия метод зеркаления. — Ты его трахаешь? — вполне дружелюбно и даже благожелательно говорит он, остановившись у необозначенной границы зеркального лабиринта и прикуривая себе сигаретку. Он наклоняет голову при этом, поэтому лица Йоханна не видит, но может себе представить его выражение. И он слышит ровный механически бесстрастный голос: — Нет. — Даже не спросишь, кого? — Я не трахаю никого, про кого можно было бы сказать «он». — Да что ты? — Вальтер с удовольствием делает первую затяжку, поднимает голову, лёгким жестом указывает на душераздирающе худого мальчишку, прижавшегося спиной к одному из зеркал. — Даже его? — Даже её, — с холодным безразличием подтверждает Йоханн, и Вальтер, поперхнувшись на вдохе дымом долго и надсадно кашляет. Что-то в этом есть. — Фройляйн? — выдавливает Вальтер сквозь кашель, и итенновский мальчишка (хотя по ходу, выясняется, что девчонка), настороженно смотревший на директора школы, чуть кивает, чуть колеблясь, тихо спрашивает с едва уловимым и уж точно не идентифицируемым акцентом: — С этим проблемы? И зыркает на Йоханна, который вот прямо с отвратительно уверенным видом качает головой, отвечая за Вальтера: — Нет, никаких, абсолютно. Директор Гропиус, — взяв свою протеже за руку, подводит он её ближе, — это моя научная ассистентка. Фелисити Шелл. Фелисити, познакомься с Вальтером Гропиусом, человеком, опередившим своё время. — Фройляйн, — учтивым кивком «знакомится» Вальтер. Едва успевая поймать себя за язык, чтобы не поинтересоваться у Йоханна, а есть ли его ассистентке полных восемнадцать лет (понятное дело что конечно же нет, но пусть Иттен хоть повыкручивается что ли немножко для приличия). — ФЕЛИ?! — крокодильим голосом произносит Йоханн, делая страшные глаза, и его научная помощница быстро пожимает руку Вальтера, даже не улыбнувшись на его шутливое «честно слово, я не кусаюсь». — Много слышала о вас, мистер Гропиус, — скованно-скомкано говорит она, беспокойно стрельнув в Йоханна взглядом исподтишка. — К сожалению, я совершенно ничего не понимаю в архитектуре и вообще не слишком разбираюсь в искусстве. — Как же вы ориентируетесь во всём этом? — весело взмахивает руками Вальтер, обозначая окружающие их сплошь кривые и извивающиеся пластины зеркал. — Это скорее научная плоскость, — вспыхивает радостью Йоханн, — опасно граничащая с эзотерическими теориями, но всё же — по крайней мере на данном этапе — пока что всё ещё научная. Мы здесь изучаем воздействие и управление пространственно-временным континиумом, но сейчас у нас затык. — Мы потеряли год, — неожиданно жалуется Фели, и Вальтер сдержанно улыбается: — Мы два дня как открылись, фройляйн Шелл, потерять здесь больше чем два дня вам едва ли удалось бы. — Нет, она права, — оживляется Йоханн, — мы действительно потеряли год, мы потеряли нулевой год, Вальтер! Из-за этого у нас может закрасться ошибка в наши расчёты… — Да она уже закралась, — сквозь зубы шипит его ассистентка, и даже дёргает Йоханна за рукав, требовательно заглядывая ему в лицо. — Она уже закралась, иначе бы меня здесь не было! — Да, — сникает Йоханн. — Я уже слажал. — А поподробней?! — моментально загорается Вальтер интересом. Потому что признающийся в своих ошибках Йоханнес Иттен — это нонсенс. Йоханнес Иттен не может ни в чём лажать или быть неправым. С гуру такого не бывает. — Поподробней… — Иттен задумывается, трёт рукой лоб. — Нулевой год — он есть или нет? Скажем, человек родился в десятом году до рождества Христова, а умер в десятом году от рождества Христова… — Какая до обидного коротенькая жизнь, — грустно резюмирует Вальтер и тут же получает в ответ два возмущённых взгляда, примирительно вскидывает руки, закатывая глаза: — Ой, ну ладно, ладно, вы уже меня и распнуть готовы за моё совершенно невинное замечание! — И сколько в этой коротенькой жизни лет? — не вытерпев, встревает Фели, и Иттен, поддакивая, кивает её словам, и обращается к Вальтеру едва ли не склочным тоном: — Да! Вот именно? Сколько? — Двадцать, — с недоумением пожимает плечами Вальтер, извлекая на свет божий ещё одну сигарету, — а в чём подвох? И эти двое психов возражают ему одновременно: — А точно не двадцать один? — это фройляйн Ассистентка. — А не девятнадцать? — а это наш гуру Йоханнес. Мда, думает Вальтер отвлечённо, кажется, у кого-то лютые пробелы в математике. Остаётся выяснить — у кого из них троих.***
А похоже, что эти пробелы у них у всех троих. Маститая профессура — часто слышит Вальтер про свой преподавательский состав. За этой сдержанной похвалой обычно весьма поспешно и уже совсем не комплиментарно уточняется «в основной массе». Все молодые дарования, подобранные Вальтером Гропиусом в процессе его продвижения своей, неизведанной, непостижимой тропой между зарослями экзистенции, в лавировании между овражищами академической архитектуры — все кто не могут быть отнесены к определению «замшелый пень» — словно не воспринимаются всерьёз. Разве ж это учёные. Разве ж это преподаватели. Чему они могут научить, если их самих ещё просвещать и просвещать. А меж тем мимо Вальтера вслед за стремительным размашистым шагом промчавшего Иттена бодрой трусцой несётся косячок свежепринятых студентов. Среди них хватает и девушек, между прочим. Зацените мою смелость и непредвзятость, господа. И восхититесь этой революционностью нового стиля обучения. Женщинам гораздо сложнее, чем мужчинам, обретать себя в профессии. А творческие порывы у них бывают даже сильнее, и выражаются, может быть, и не столь масштабно по результату, но уж точно более ярко. И образность мышления у них обычно проявляется более чётко. Хотя, конечно, с технической жилкой у женщин всё в разы хуже. Да и полёт их инженерной мысли обычно заканчивается где-то в районе ближайшего стожка сена. Это ещё если удастся запустить ту самую мысль вверх. А то ведь… Ну, вы знаете. То скачки гормонов, то внезапные влюблённости, то приступы нигилизма, то Луна в пятом доме… И вот уже воздушный змей очередного многообещающего проекта позорно заваливается набок и пикирует под ноги своей амбициозной фройляйн. Которая то вдруг решила в свои преклонные девятнадцать лет, что пора наконец твёрдо встать на землю, и в связи с этим впала в нездоровый цинизм. То… да вот, к примеру, запала на на круглые удивительно синие глаза за стёклами прозрачных очков, и теперь порхает сама, вместо своей гениальной идеи. В розовых облачках порхает, на исходе которых уже видит себя бредущей к алтарю рука об руку с их распрекраснейшим гуру Иттеном. Ну что ж, мысленнол прыскает со смеху Вальтер, значит, Иттен привлечёт сюда больше новых студенток. А вот со сверхчувственным восприятием у девушек, конечно, превосходство в разы. Мигом срисовав в доступном поле обозрения полуодиозного но уже прославленного директора школы, студентки моментально настораживаются и сбавляют прыть. — Директор Гропиус! — хором приветствуют они, притормаживая и кто с большей, а кто с меньшей изящностью изображая притворно скромные книксены. И притворно скромно синхронно тупят взоры, не забывая, впрочем, то и дело вспархивать ресницами на директора. Новое поколение. Новый вид женщин. Нет, скромность — это не про них. Вон та, зеленоглазая, с сильно завитыми волосами — не побоялась горячих щипцов — и вовсе ведьма, через две с хвостиком недели полетит на Броккен, заливаясь оглушительным хохотом и наводя ужас на селян. Да и у блондиночки рядом с ней — те ещё бесы в голубых глазах скачут. И всей стайкой все эти девицы восторженно таращатся на герра Гропиуса, который весело приподнимает свою шляпу в вежливом приветствии: — Фройлян студентки! Они улетают вновь за Йоханном разноцветной россыпью парящих над землёй бабочек, а Вальтер Гропиус ещё долго улыбается, продолжая свой путь к зданию новой школы.