***
Ещё один день с арматурой в черепной коробке. Раньше можно было сказать, что его голова нафарширована мозгами. Теперь она больше походила на железобетонную конструкцию – от того ли, что он постоянно сдерживал боль, и череп превратился в темницу агонии, или же вес боли настолько превышал обычный вес его головы. Бунт шеи, бунт всего тела, ещё больший бунт – его сознания. Из-за боли для него самого оставалось мало места. Да, она отодвинута к задней стенке, но больно уж выпирает – неудобно, мешает, кусается. Он с трудом поднялся с постели и пошёл в ванную умыться холодной водой. Боль это не снимет, но хоть посвежее её сделает – нет ничего хуже залежавшейся головы. Дальше по шагам: 1. Включить свет. 2. Открыть дверь. 3. Открыть кран – синий вентиль, а не красный, главное не перепутать! 4. Сделать ручной ковш. 5. Подставить его под воду. 6. Подождать три секунды. 7. Выплеснуть ковш воды себе в лицо. 8. Повторить пункты 4-7 раз так пять, пока не заледенеют щёки. Отработанный алгоритм действий. Всё, как обычно, ничего нового. Он уже хотел выйти из ванной, когда его взгляд зацепился за шероховатость отражения. Что-то было неправильно. Непривычно. Не так. Он остановился и резко повернулся к зазеркальному себе лицом. Прощупал взглядом плечи, шею, подбородок, нос и щёки, уши, глаза, лоб… Вот она – неправильность. Лоб. В районе бровей всё нормально, сразу над бровями – зародыш морщины, которая окончательно проявится лет через 10, а над ней в верхней части лба появились две симметричные шишечки. Пощупал – плотные, как… Кость? Нет. Хрящ? Слегка проминаются. Адски болят. «Вот я тебя и нашёл, - пробормотал он, - Арматуренка». Пока он осматривал и щупал шишечки на лбу, вытесненные болью железные шарики мыслей роились по всему телу. Откуда взялись эти бугорки? Он не помнит, чтобы падал или как-то ещё ударялся головой, в драках тоже своего участия не заметил. Да и голова у него начала болеть примерно месяц назад, а обычные шишки появляются почти сразу. В том, что лобные холмы напрямую связаны с его жалобами на здоровье, он не сомневался. Нужно опять показаться врачам. Пусть снова обследуют на опухоли, болезни костей и крови – или что у него там ещё было под вопросом в медицинской карточке. Звонок в регистратуру – автоответчик его не слышит. Попытка записаться на сайте – карточка пациента не существует, пожалуйста, прикрепитесь к поликлинике лично. «Значит, выходим из комнаты и совершаем ошибку,» - подумал он и стал одеваться. Кое-как отыскав ключи, он вышел из квартиры, спустился по лестнице вниз и распахнул подъездную дверь. Воздух ружи оказался чище, чем он его запомнил. Он остановился посреди многоэтажного двора и с упоением фильтровал лёгкие от месяца душной квартирной самоизоляции. Уходить не хотелось, и внутренние звоночки уговаривали его остаться, но шишечки на лбу сами собой не рассосутся, так что он медленно, но верно попетлял сквозь дворы и дороги к поликлинике. Знакомое серое здание и обычно не было особо приветливым – просто привычным, - но в этот день от него разило неприязнью. «Уходи отсюда, - как бы говорило оно, - Тебе здесь не рады. Добро пожаловать, все, но не ты!» Он отмахнулся от этой черноты и вошёл внутрь. Порог, скамейка, бахилы, пальто, гардероб, номерок, регистратура, «Здрасьте». Очереди не было, и девушка-за-стойкой занималась какими-то своими за-стоечными делами, не обращая на него внимания. Он кашлянул – никакого эффекта. Здрастнул чуть громче – ничего. Стук по столешнице заставил её вздрогнуть и поднять голову. «Здравствуйте, - поздоровался он заново, - Я хочу записаться к врачу. Терапевту. Семнадцатый участок. Там вроде Лобнов принимает? Вот к нему. Э-эй! Вы меня слышите?» Девушка смотрела куда-то сквозь него, как будто не могла сфокусировать взгляд. Он почти видел кружок загрузки у неё на лбу. Примерно через минуту она смогла всё-таки поймать его фигуру глазами и зафиксироваться на его зубах: «Простите, что? Можете повторить?» «Терапевт. Лобнов. Записать. Меня,» - терпеливо разжевал он. «А, конечно, - её глаза слезли с его рта на монитор компьютера, пальцы затанцевали по клавишам, - Лобнов не принимает, ушёл в отпуск на две недели. Могу записать к другому. Как вас зовут?» Он назвал своё имя и дату рождения. «Такого пациента в системе нет. Вы через страховую записывались?» - медленно, как в полусне, проговорила за-стойная девушка. «Да как нет? – возмутился он, - Я тут шесть лет живу. И прикреплялся я тогда же, когда переехал». Она опять прочечёточнила что-то на клавиатуре. «Извините, - прошелестела она, - ничем не могу помочь,» - и её глаза потухли, как будто её отключили из розетки. «Подождите, да как же так? У вас система сбоит, наверное. Проверьте ещё раз. Вы меня слышите? Эй! Девушка!» - он помахал у неё перед носом, но она этого уже не видела. Он попробовал обратиться к другим людям в поликлинике – но персонал и пациенты проходили мимо, как если бы они его там не было. В конце концов он устал тратить накопленный в лёгких дворовой воздух и пошёл домой.***
Прошло ещё три недели. Все попытки записаться хоть к какому-то врачу оказались такими же бесплодными. Электроника сбоила, а люди его вообще не замечали – и не только поликлиночные. Его не видели (или видели, но с трудом) люди в магазине у дома, дворовые школьники, соседи и доставщики еды. В итоге его самого так достали трудности перевода себя в социум, что он опять перестал выходить из квартиры, и во всех приложениях с доставкой впредь ставил галочку «Оставить у двери». Шишки на лбу росли и уже продирали кожу. Он перестал смотреть на своё отражение – боялся, что может там увидеть, - и завесил все зеркала простынями. Голова гудела меньше, но лоб зудел и сочился кровяной плазмой. Он на ощупь мазал кожу вокруг шишек обеззараживающей мазью, но этим его лечение ограничивалось. Целыми днями он только и делал, что отвлекал себя. У него росло что-то из головы, он не мог записаться к врачу, а все знакомые и незнакомые игнорировали его существование. Ему было тревожно и пусто, он старался заполнить эту пустоту: едой, пенными ванными, сериалами, подкастами, игрой в шахматы с компьютером и самим собой, шумом прибоя в наушниках, детской разминкой для пальцев, прыжками то на одной, то на другой ноге – всё, что угодно, лишь бы не пустота. Кругом была неизвестность, и она пугала. Он не знал, откуда взялись эти шишки, не знал, как долго о нём не будет вспоминать арендодатель, почему на карту продолжали поступать деньги, хотя никакой работы он не делал. Не понимал, почему на его звонки и сообщения не отвечают родители и друзья, но чужие аватары в интернете оставляют комментарии к его постам – пусть часто бессмысленные и не имеющие отношения к теме. Это всё было странно, неприятно, непонятно. В какие-то моменты это бесило, в какие-то ему было всё равно, и всё реже получалось достаточно себя отвлечь.***
Время текло – и он уже перестал отщёлкивать его ход на часах и календаре. Он плавал в квартирном воздухе без ощущения пространства, дат, минут, собственного тела. Тело ушло на второй план – он весь состоял из головы. Она больше не болела, но заметно потяжелела. Шишечки выросли вверх, куда он не мог дотянуться, кожа на лбу заросла и зарубцевалась. Отражения всё ещё были под запретом, поэтому он не знал, как теперь выглядит его Арматуренка. Однажды он особенно долго лежал в кровати. Не спал, не листал ленту в телефоне, не думал – просто лежал и смотрел в потолок. Время высыпалось мешком песка, скрипело на зубах, шуршало под пальцами – но он продолжал лежать в надежде, что вместе с телом перестанет чувствовать и вес новой головы. Это не сработало, только очень захотелось пить. Пришлось вставать. Подъём оказался слишком резким – в глазах потемнело. Он выставил перед собой руки, пытаясь сохранить равновесие, и наткнулся пальцами на завешенное зеркало. Простыня упала, освободив отражение из тюрьмы складок и пыли. Когда тьма в глазах рассеялась, он увидел перед собой взлохмаченного бледного человека, в котором еле узнал себя. На его голове ветвились оленьи рога.05.03.2024